Голливудская трилогия в одном томе - Рэй Брэдбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так, так, – сказал он несколько поспешно и с наигранным воодушевлением. – Вот он, наш кудесник, который учит Христа ходить по воде и возвращает Иуду Искариота в ряды преступников!
– Это не я, – возразил я. – Это четверо апостолов. Я лишь иду по следам их сандалий.
– Что ты здесь делаешь? – напрямик спросил он, быстро оглядывая меня с ног до головы и нервно теребя пальцами мусорный мешок.
Я почувствовал запах ладана и одеколона Дока.
И решил идти напролом.
– Закат. Лучшее время для прогулки. Боже, как мне нравится это место. Я даже подумываю приобрести его однажды. Не беспокойтесь. Я позволю вам остаться. Когда все это будет мое, я снесу все офисы и сделаю все это по-настоящему живой историей. Пусть Мэнни работает на Десятой авеню, в Нью-Йорке, вон там! А Фрица поселим здесь, в Берлине. Я буду в Гринтауне. А Рой? Если он когда-нибудь вернется, дурачок, вон там построим ему ферму для динозавров. Я бы распутничал. Вместо сорока фильмов в год снимал бы двенадцать, зато шедевров! Я сделал бы Мэгги Ботуин вице-президентом киностудии, она просто блеск, и вытащил бы Луиса Майера с пенсии. И…
Тут я выдохся.
Док Филипс стоял, открыв рот, словно я протягивал ему тикающую бомбу.
– Никто не возражает, если я войду в собор? Мне хочется забраться наверх и представить, будто я Квазимодо. Здесь безопасно?
– Нет! – чересчур поспешно вскричал доктор, обходя меня кругом, как пес обходит пожарный гидрант. – Опасно. Мы проводим ремонт. Думаем вообще снести эту штуковину.
Он повернулся и направился прочь.
– Дураки. Вы дураки! – крикнул он и исчез в двери собора.
Секунд десять я стоял и смотрел на открытую дверь, затем мурашки побежали у меня по коже.
Ибо из собора донеслось какое-то ворчание, затем стон, а потом что-то похожее на провод или веревку защелкало о стену.
– Док?!
Я подошел к входной двери, но ничего не разглядел.
– Док?
Где-то в вышине собора промелькнула тень – как будто огромный мешок с песком затаскивали наверх, во мрак.
Я вспомнил, как тело Роя раскачивалось под потолком павильона 13.
– Док!
Но доктора и след простыл.
Я вглядывался в темноту, стараясь рассмотреть то, что напоминало подошвы его ботинок, уплывавших все выше и выше.
– Док!
И тут случилось.
Что-то ударилось о пол собора.
Одинокая черная туфля.
– Боже! – вскрикнул я.
Я отступил назад и увидел, как длинная тень унеслась под крышу собора.
– Док? – проговорил я.
52
– Держи!
Крамли бросил десятидолларовую бумажку моему таксисту, тот довольно хмыкнул и уехал.
– Прямо как в кино! – сказал Крамли. – Парни швыряют деньги таксисту и не берут сдачу. Скажи спасибо.
– Спасибо!
– Боже! – Крамли внимательно посмотрел на мое лицо. – Выпей. Выпей это.
Крамли протянул мне пиво.
Я выпил и рассказал Крамли про собор, про Дока Филипса, про то, как я услышал что-то вроде крика, и про тень, скользящую вверх, во тьму. И еще про одинокую черную туфлю, упавшую на пыльный пол собора.
– Я видел. Но кто может это подтвердить? – закончил я. – Киностудия закрывается наглухо. Я думал, Док Филипс – злодей. Наверное, его убил какой-то другой злодей. Но трупа нет. Бедный доктор. Что я говорю? Ведь я даже не испытывал к нему приязни!
– Христос Всемогущий, – сказал Крамли, – ты приносишь мне кроссворд из «Нью-Йорк таймс», хотя прекрасно знаешь, что мне по зубам только головоломки из «Дейли ньюс». Ты таскаешь мертвецов через мой дом по поводу и без повода, как кот, гордый своей добычей. Любой адвокат вышвырнул бы тебя в окно. Любой судья размозжил бы тебе голову своим молотком. Психиатры отказали бы тебе в привилегии лечиться электрошоком. Ты мог бы гонять на автомобиле по Голливудскому бульвару, делая отвлекающие маневры, и никто не арестует тебя за загрязнение окружающей среды.
– Ага, – ответил я, погружаясь в депрессию.
Зазвонил телефон.
Крамли передал мне трубку.
Я услышал голос:
– Его ищут повсюду, его ищут везде, ищут негодника по всей земле. В раю его нет, в аду его нет?..
– Неуловимый Первоцвет![242] – вскричал я.
Трубка вылетела из моих рук, словно отброшенная взрывной волной разорвавшейся бомбы. Затем я снова схватил ее.
– Где ты сейчас? – прокричал я.
Пи-пи-пи-пи…
Крамли быстро прижал трубку к своему уху и отрицательно покачал головой.
– Это Рой? – спросил он.
Я, пошатываясь, кивнул.
Закусив кулак, я старался мысленно отгородиться воображаемой стеной от происходящего.
На глаза навернулись слезы.
– Он жив, он и правда жив!
– Спокойно! – Крамли сунул мне в руку следующий стакан. – Наклони голову.
Я наклонился, чтобы Крамли мог помассировать мне затылок и шею. Слезы капали с моего носа.
– Он жив. Слава богу.
– Почему он не позвонил раньше?
– Может, боялся, – произнес я, тупо уставившись в пол. – Я же говорил – они все закрывают, запирают студию на замок. Может, он хотел, чтобы я думал, будто он мертв, тогда меня не тронут. А может, он знает о чудовище больше, чем мы.
Я резко повернул голову.
– Ничего не вижу, ничего никому не скажу. – Крамли работал над моим затылком.
– Господи, он в ловушке, не может выбраться. Или не хочет. Прячется. Мы должны спасти его!
– Спаси мою задницу, – ответил Крамли. – В каком он городе? В Бостоне или на натурных площадках? В Уганде, в какой-нибудь глухой деревне? В театре Форда?[243] Хочешь, чтобы нас подстрелили? Да там тысяча мест, где он может прятаться, а мы будем бегать вокруг, как белые вороны, распевая на все голоса: «Выйди, выйди!» – пока нас не убьют? Иди-ка ты сам на студию и ищи его!
– Трусливый Крам.
– А то как же!
– Ты сломаешь мне шею!
– Не рыпайся!
Опустив голову, я позволил ему месить все мои сухожилия и мышцы, разминать в теплое желе. Откуда-то из тьмы, царившей у меня под черепом, донеслись слова:
– Ну так что?
– Дай мне подумать, черт возьми!
Крамли с силой сдавил мою шею.
– Без паники, – пробормотал он. – Если Рой там, надо очистить эту чертову луковицу слой за слоем и найти его в нужном месте в нужное время. Никаких криков, иначе лавина обрушится на нас.
Теперь руки Крамли нежно поглаживали меня за ушами, по-отечески.
– Все дело, должно быть, в том, чтобы запугать студию Арбутнотом.
– Арбутнот, – задумчиво отозвался Крамли. – Хотел бы я посмотреть на его могилу. Может, там что-то есть, какой-нибудь ключик. Ты уверен, что Арбутнот все еще там?
Я сел и уставился на Крамли.
– Ты хочешь сказать: «Кто лежит в могиле Гранта?»[244]
– Да, это старая шутка. Но откуда мы знаем, что Грант все еще там?
– Мы не знаем. Грабители дважды выкрадывали тело Линкольна. Семьдесят лет назад они уже вытаскивали его через кладбищенские ворота, когда их поймали.
– Может, так оно и есть?
– Может быть.
– Может быть?! – воскликнул Крамли. – Господи, пусть у меня вырастут волосы, чтобы я мог рвать их на себе! Мы пойдем проверять могилу Арбутнота?
– Ну…
– Не говори мне «ну», черт возьми! – Крамли в ярости, сверкая глазами, потер свою лысую макушку. – Ты же сам кричал, что человек на лестнице под дождем был Арбутнот. Может быть! А может, кто-то прослышал об убийстве и выкрал тело, чтобы получить доказательства. Почему бы нет? А эта авария – может, никто ничего не пил, а просто водитель умер за рулем? И тот, кто двадцать лет спустя проводит вскрытие, получает доказательство убийства, материал для шантажа, и тогда этот «кто-то» делает фальшивый труп, чтобы напугать всю студию и огрести денег.
– Крам, это чудовищно.
– Нет, это только догадки, теория, черт возьми. Есть лишь один способ проверить. – Крамли бросил взгляд на часы. – Сегодня ночью. Мы постучимся в дверь к Арбутноту. Посмотрим, дома он или кто-то вытащил его, чтобы читать знамения по кишкам и напугать полуразгромленных легионеров Цезаря, чтоб те мочились кровью.
Я подумал о кладбище. И наконец сказал:
– Нет смысла идти туда без хорошей ищейки.
– Хорошей ищейки? – Крамли удивленно отступил назад.
– Собаки-поводыря.
– Поводыря? – Крамли внимательно посмотрел мне в глаза. – Этот пес живет, случайно, не на углу Темпл и Фигероа? Четвертый этаж?
– В полночь на кладбище не важно, что ты видишь, тут нужен нюх. А у него он есть.
– Генри? Величайший слепой в мире?
– На все времена, – подтвердил я.
53
Я постоял перед дверью Крамли, и она открылась.
Я постоял на берегу возле дома Констанции Раттиган, и она вышла из моря.
И вот теперь я шел, стараясь быть незамеченным, по бесковровым половицам старой многоэтажки, где сам когда-то жил без гроша в кармане, глядел в потолок, прозревая свои будущие фантазии, и где меня ждал чистый лист, заправленный в портативную «Смит-Корону»[245].
Я остановился перед дверью Генри и почувствовал, как быстро забилось мое сердце, потому что там, за дверью, была комната, где умерла моя дорогая Фанни; и вот теперь я вернулся сюда впервые с тех далеких печальных дней, когда нам, закадычным друзьям, казалось, что мы будем вечно жить вместе.
