Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не считаю себя бедняком. Доходов с домов хватает на скромную жизнь, но все же я вынужден сдавать и комнаты, не столько с целью материальной выгоды, сколько для большей безопасности, ибо не хочу попасть в сопки.
– Ой, смотрите, уйдут японцы, придут большевики и все ваши дома отберут. Продавайте-ка их, пока есть возможность.
– Пробовал, да трудно найти покупателя.
Кто-то из обласканных им гостей – Скурлатов или присяжный поверенный Миллер, арендовавшие у меня письменные столы для приема клиентуры в моей же конторе, – узнав, что мы поселились у Биричей, задал мне вопрос:
– Как это у вас хватило смелости поселиться в такой семейке, как Биричи?
– Быль молодцу не укор. Много нашей молодежи побывало на каторге. Достаточно вспомнить Достоевского.
– Ну, батенька, Достоевский – политический, а этот – уголовный.
– Как – уголовный?
– Да так, он бывший фельдшер, отравивший за деньги богатого купца.
– Да что вы?
– Самое лучшее – почитайте Чехова и Дорошевича. Оба описывают его в своих записках о Сахалине.
Дорошевича я читал давно и, конечно, упоминания фамилии Бирича не помнил, а Чехов имелся под рукой, и я воочию убедился в правоте сделанного предостережения.
Конечно, после этого наше пребывание под кровлей дома убийцы было до известной степени омрачено.
И Христос прощал разбойников за их покаяние. Думаю, что Бирич много раз покаялся в своих проступках, а то обстоятельство, что два крупных писателя посвятили Биричу свои страницы, с несомненностью указывает на незаурядность этого человека. Из десятка тысяч сосланных суметь привлечь к себе внимание Чехова и Дорошевича было не так-то легко.
До осени оставалось немного и бросать дачу, где хорошо жилось, а дочурка поправлялась, было трудно. И мы решили дожить здесь до сентября. Конечно, наше отношение к хозяевам стало несколько иным. Мы начали запираться на ночь, да и замечаемые ранее мелкие пропажи разных вещей стали относить не к действиям прислуги, а скорее к работе хозяев.
А вещи пропадали. Так, Лев Львович по просьбе сына Бирича, Сени, очень милого юноши, одолжил ему однажды браунинг. Сеня его не вернул, а на вопрос зятя ответил, что браунинг у него украли.
Мы стали замечать, что в наших чемоданах роются. Стали запирать и их. Пропадали такие мелкие вещи, как шелковые чулки Наташи, очутившиеся на ножках Шуры.
– Ну, – говорил я, – просто прачка перепутала.
Пропадали и новые игральные карты.
– Просто не было карт, вот они и взяли, да забыли об этом сказать.
Наконец, однажды, в воскресенье, перед завтраком, моя руки в уборной, я положил на подоконник браунинг, который носил с собой более пятнадцати лет. Это был подарок моей жены, который она привезла из Берлина.
Вспомнив о нем за завтраком, я пошел в уборную, но браунинга там не оказалось. Слава Богу, удалось купить подержанный.
Мой зять рассказал мне историю, слышанную от зятя Бирича, офицера-финна, заведовавшего радиостанцией на Русском острове. Его двое сыновей воспитывались у Бирича на даче. Сам офицер был женат на старшей дочери Бирича и с ней разведен, что не мешало ему по праздникам посещать своих мальчиков Ростю и Славика. Сойдясь с моим зятем, он поведал, что вся семья Бирича, как его сыновья, так и дочери, очевидно, унаследовали от родителей склонность к преступлениям, и главным образом к присвоению чужой собственности.
О Пелагее Петровне он сказал, что она не уголовная, но мать ее, дворянского происхождения, была сослана на Сахалин, где и прошло детство ее дочери, на которой и женился Христиан Платонович.
А старшая дочь Бирича, бывшая жена этого офицера, оказалась форменной воровкой. Финн жаловался:
– У меня стали пропадать не просто деньги, но деньги казенные. Однажды пропали из стола четыреста рублей, и я, заподозрив денщика, отдал его под суд. Денщика сослали, а прекратившиеся пропажи через некоторое время стали повторяться, что заставило меня выслеживать вора. И я поймал собственную жену, которую так любил.
Это открытие привело к полному разрыву с женой, с которой он и развелся.
После этого она сошлась с американцем и уехала с ним в Шанхай.
Перед отъездом, прощаясь и обнимая растроганного отца, она вытащила у него из жилетного кармана ключ от сейфа, стоящего в его спальне, и очистила его, увезя и бриллианты, и деньги.
Рассказ на нас так подействовал, что мы решили покинуть дачу. В это время в семье Биричей произошли исключительные события, и мы наше решение отложили.
Ночная тревога
Еще до переворота братьев Меркуловых нам пришлось пережить несколько неприятных и тревожных минут.
Я проснулся ночью от ружейного выстрела вблизи дачи. Подбежав к окну, я с трудом различил в ночной тьме в палисаднике несколько человеческих фигур. В одной из них я с трудом узнал старика Бирича с ружьем в руках, не ходившего по двору, а скорее ползающего на четвереньках. Мы с зятем, наскоро одевшись и захватив по револьверу, выбежали во двор.
Там мы застали Бирича, Миклашевского, Долгова и Сеню Бирича.
– В чем дело? – спросил я старика.
– Напали на соседнюю дачу. Уведут в сопки…
Соседнюю дачу несколько дней назад сняли инженер Горяев совместно с Колесниковым. Первый наш хороший знакомый по Екатеринбургу, где мы совместно владели асбестовыми рудниками, второй – хоть и был мне знаком по Самарскому съезду управляющих банками, но, видимо, избегал вести со мной знакомство. Поэтому оба соседского визита нам не сделали. Надменную фигуру Колесникова я хорошо помнил и по биржевым заседаниям.
С их дачи слышались вопли о помощи.
Я обратился к мужчинам с предложением бежать на помощь, но и старик Бирич, и Лев Львович говорили, что это опасно и надо выжидать. Я настаивал на своем и двинулся к даче. Лев Львович, схватив меня за руку, не отпускал. Я вырвался и, быстро пробежав палисадник соседней дачи, вскочил на террасу и встал в углу с револьвером в вытянутой руке. Сердце сильно билось, было жутко.
– Откройте дверь! – крикнул я соседям.
– Кто говорит? – послышалось из-за двери.
– Это Аничков.
В это время подбежали и остальные. Дверь открылась – на пороге стояли оба перепуганных жильца.
– Что случилось? – спросил я.
– Кто-то лез к нам с черного хода и стрелял из ружья.
Мы обошли дачу, но никого ни в саду, ни во дворе не нашли. Очевидно, нападающие скрылись.
На другой
