Дни Крови и Звездного Света - Лэйни Тейлор

Все произошло так быстро. Она была сбита с ног и сильно ударилась о насыпь, так что перед глазами все померкло, и воздуха в легких не осталось. Она задыхалась, а Тьяго был сверху на ней, тяжелый и слишком сильный, а в сознании у нее, не переставая крутилось: «Он не может, не может причинить мне вред, я ему нужна, он всего лишь забавляется».

Забавляется. Он дышал ей прямо в лицо; она отвернулась, изо всех сил напрягая каждый мускул, с каждым вздохом вбирая в легкие вонь из ямы.

Он был слишком силен. Ее тело, как и его, было делом рук Бримстоуна, и оно тоже не было слабым, к тому же она тренировалась всю свою жизнь. Ей удалось высвободить руку и втиснуть свое плечо между ними, подтянуть колено и оттолкнуть его, откатившись, он снова сделал выпад, и она, успев подняться и попытаться ринуться в спасительное небо, вновь рухнула вниз. Ее лицо было все в песке, тело пронзила боль. Он пригвоздил ее к земле своими тяжелыми плечами, так что на этот раз ей ни за что не удалось бы сбросить его с себя. И он выдохнул ей на ухо:

— Шлюха.

Дыхание его было горячим, его губы были у мочки ее уха, а потом она почувствовала острую боль от его клыков.

Он укусил ее. Разорвал ее.

Она закричала, но он снова ударил ее голову о каменистую насыпь, и крик захлебнулся.

Кару не видела его. Он держал ее лицом вниз в грязи и камнях, когда она почувствовала, как его когтистые пальцы зарылись за пояс ее джинсов и сделали рывок. На секунду ее сознание погасло.

Нет.

Нет.

Это был крик не ее голоса. Это был ее разум, и это было очень глупо, новый виток надругательств: «Он не может, не может».

Но он мог. Еще как мог.

Однако джинсы все никак не поддавались, даже, когда он дернул ее так сильно за ногу, что протащил по земле, и ее щека ощутила каждый камушек, а потом он снова перевернул ее, чтобы добраться до пуговицы и оказался снова на ней. Он улыбался, ее кровь была на его губах, на его клыках, она стекла ей в рот, и Кару почувствовала ее вкус. Над ним сияли звезды и, когда он отпустил ее руку и схватился за джинсы по ее бокам и попытался сдернуть их, ее пальцы нащупали камень и одним ударом стерли улыбку с его лица.

Его лицо перекосила гримаса боли, но Волк не шелохнулся. Его кровь присоединилась к ее крови на его клыках, и улыбка вернулась на прежнее место. Он еще и смеялся. Это было так бесстыдно. Его окрашенный в красный рот исказился, и он все еще был на ней.

— Нет! — выкрикнула она, и это слово, казалось, было вытянуто из ее души.

— Не веди себя так, будто непорочна, Кару, — сказал он. — В конце концов, мы всего лишь сосуды.

И когда на этот раз он рванул ее джинсы, они соскользнули вниз, оказавшись почти у ботинок, болтаясь на икрах. Она чувствовала обнаженной кожей камень. Крик в ее голове был оглушителен и бесполезен, бесполезен, поскольку его колено оказалось у нее между ног. Он рычал, как настоящее животное, и Кару боролась. Она дралась. Она все равно не сдавалась. Каждая мышца была в движении, борясь с ним. Его когтистые лапы терзали ей руки, а камни царапали спину и ноги, но боль была где-то далеко. Она знала, что не должна просто неподвижно лежать, она никогда не должна просто неподвижно лежать. Он взял ее запястья в одну руку, чтобы освободить другую, но она изловчилась и высвободилась из его захвата, чтобы дотянуться до его глаз. Он отступил как раз вовремя, и она, промазав, оставила бороздки на его щеках.

Волк ударил ее наотмашь.

Кару сморгнула и звезды поплыли. Она трясла головой, чтобы очистить ее, когда вспомнила о своем ноже.

В ее ботинке.

Ее ботинок, казалось, был так недосягаем для ее рук. Он сжимал ее запястья так сильно, что она едва могла чувствовать пальцы, и, когда Тьяго остановился и выпрямился, снова начал шарить по своей одежде, чтобы избавиться от нее (теперь уже не белоснежной, закралась мысль на задворки сознания), он позволил ей действовать. И на сей раз Кару не стала сражаться, рука плетью упала вдоль тела. Она закрыла глаза, за пределами круга их неровного дыхания, тишина пустыни походила на пустоту, съедая звук, глотая его. Девушка задалась вопросом: если бы она закричала, услышали бы ее в казбу? И подоспел ли бы кто-нибудь из них на подмогу?

Исса. Исса сейчас должна быть здесь.

Что они сделали с Иссой?

Кару не закричала.

Тьяго забыл про ее свободную руку, когда опустился на нее, и она отвернулась, зажмурив глаза. Она не смотрела на него. Его дыхание теперь стало волчьим, она переместила бедра и повернулась, чтобы оттолкнуть его, но не смотрела, пока шарила под джинсами у ботинок. В поисках ножа. Небольшая рукоять была холодной в ее горячей руке. При боли и одышке, зажмуренных глазах, вони и жужжании мух, камнях, врезающихся в кожу, эта рукоять была всем.

Она высвободила его. Тьяго пытался придавить ее бедра.

— Ну же, любимая, — сказал он, мурлыкая. — Впусти меня. — Ничто и никогда не звучало так порочно, как его мягкий голос, и Кару знала, что если взглянет на него, то увидит, как он улыбается. Поэтому она и не смотрела.

Она вонзила свое лезвие по самую рукоять в мягкую полость его горла. Это был маленький нож, но для этой работы он был достаточно большим.

Кару обдало теплом, и это была кровь. Руки Тьяго внезапно забыли о ее бедрах. И когда она открыла глаза, он больше не улыбался.

72

ПЕЧАЛЬНАЯ ТРАТА БОЛИ

— Всех прикончить, — скомандовал Иаил своим солдатом с нездоровым приподнятым настроением.

Акива все еще стоял посреди бани, его брат с сестрой рядом, и они все еще держали в руках свои мечи, однако, несмотря на нездоровую пульсацию дьявольских отметин, он знал, что им не защититься от такого количества солдат.

— Не всех, — вмешался Высший Маг Хеллас, который уже встал на сторону Иаила, и который, в отличие от остальных членов совета, был явно не в шоке от всего того, что произошло. Заговорщик.

— Конечно, — вежливо сказал шепелявый Иаил. — Я не так выразился. — Потом обратился к солдатам:

— Убить всех, кроме Незаконнорожденных.

Самодовольное благодушие Хелласа тут же исчезло:

— Что?

— Ну, разумеется. Предателей нужно казнить публично, не так ли? — сказала Иаил, сознательно игнорируя смысл вопроса Хелласа. Он повернулся к бастардам, все еще с тем же отталкивающим весельем:

— Как ранее сказал мой братец, любое помещение можно превратить в виселицу.

— Но, мой господин, — сказал Хеллас, смущаясь и уже начиная немного бояться. — Я ведь говорил о себе.

— Ах, да. Прости, старина, но ты вступил в сговор, и как итог — мой братец мертв. Разве я могу тебе доверять, где гарантия, что ты не предашь меня?