Невыносимое счастье опера Волкова (СИ) - Коваль Алекс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пытаюсь сфокусировать взгляд на лице блондинки, но перед глазами пляшут черные точки. Лицо, что всего в метре от меня, плывет. Голова кружится. Кафе кружится. Меня всю крутит и вертит, как в барабане стиральной машинки.
Попеременно падая то в жар, то в холод, я делаю еще одну попытку встать, опираясь на стол. Нужно уносить отсюда ноги. Срочно… Тщетно. Они не держат. Ноги подкашиваются. В таком состоянии не убежать. Даже не уползти. Что это? Снотворное? Наркотики?
– Ч-что п-происходит… зачем?
Сознание уплывает. Я скорее чувствую, чем вижу, как меня хватают под руки. Хочу закричать, но рот грубо затыкают широкой мозолистой ладонью. А мои попытки вырваться настолько вялые, что толку от них никакого. У меня нет сил даже просто на то, чтобы схватиться за что-то! Тело отказало. Оно просто меня не слушалось! По позвоночнику пополз липкий страх. Это была ловушка. Она все это подстроила. Тварь!
Единственное, о чем успеваю вспомнить, пока мозг окончательно не превратился в кисель, это ребенок. Только бы эти изверги ничего не сделали ребенку! Только бы… Я убью ее! Если с ним, с нами что-то случится – я убью ее! Уничтожу. Сровняю с землей. А последнее, что я услышала перед тем, как отключиться, обжигающее ухо шипение:
– Зазнавшаяся сука.
Все. Дальше меня накрыла темнота.
Глава 41
Глава 41
Виктор
Я снова набрал номер Кулагиной. Нервно постукивая колпачком шариковой ручки по столу, терпеливо слушал длинные гудки. Это был уже пятый по счету звонок. Ответа п- прежнему нет. Что за нафиг?
Стул подо мной начал "подгорать". Я уже давно сорвался бы и полетел, если бы не нужда дождаться Шумилова, которого в середине дня хер пойми где носили черти.
– Не берет? – внимательно следя за мной последние десять минут, спросил Герман.
– Выпорю, блять.
Попросил же по-человечески – будь на связи. Предупредил, что как только окажусь в отделе и с телефоном, наберу. Хрен-то там! В одно ухо просьба влетела, в другое – вылетела. Сказать, что я злюсь, – не сказать ничего.
– Ты же говоришь, на встречу какую-то ее подкинул? Может, не слышит.
– Может, и не слышит, – нехотя соглашаюсь.
– Не пыли, Волк. Перезвонит.
– Очень на это надеюсь, – но от идеи пару раз хорошенько дать ей по заднице не откажусь. Давно уже пора было это сделать. Исключительно в приятно-воспитательных целях.
Делаю еще один дозвон. Снова та же история: долгие гудки и автоответчик. Мрак какой-то! Мы разъехались полчаса назад. Всего тридцать минут! А меня уже наизнанку вывернуло. Как конфетка сказала? Не превращайся в мнительную истеричку и не трясись надо мной, как над больной? Ха. Три ха, мать его! Самое дерьмовое, что я ничего не могу с собой поделать. После пятого неотвеченного я уже не просто нервничаю. Я на панике. Это бесит. Но будто чую, что-то не то. А моя интуиция редко меня подводит.
– Витёк, там полкан подъехал, – заглянул в кабинет дежурный. – Ждет тебя у себя.
– Понял. Иду.
Наконец-то! Поднимаюсь из-за стола, хватая заявление на отгул. Морально настраиваясь на знатную головомойку, собираю весь свой запас лести и красноречия, и покидаю кабинет оперов. Телефон в заднем кармане джинс упрямо молчит, и я очень надеюсь, что когда я выйду от ВасГена с подписанной бумагой – у меня будет тоже с десяток неотвеченных от Кулагиной. Иначе…
Ох, конфетка, точно возьмусь за ремень!
Однако и через полчаса ничего не поменялось. Все тридцать минут, что я провел в кабинете полковника, телефон не издал ни звука. Дошло до того, что одним ухом выслушивая нравоучения от Шумилова, вторым я, снова и снова набирая номер конфетки, слушал гудки.
– Виктор, у тебя совесть есть? – не выдержал ВасГен, грохнув ладонью по столу. – Я с тобой разговариваю или с фикусом?!
– Так точно, – бросаю, даже не потрудившись взгляд от “трубки” оторвать.
– Что “так точно”? Ты приклеился, что ли, к этому телефону?
– Никак нет, – добиваю Кулагиной смску: “набери мне, срочно”, поднимаясь из-за стола. – Слушай, Геннадич, можно я пойду?
– Можно Машку за ляжку, Волков. А когда начальник с тобой разговаривает, нужно язык прикусить и сидеть смирно, как пионерка.
Переглядываемся, на доли секунды схлестнувшись взглядами. В итоге полковник дает отмашку, складывая руки за спиной:
– Ай, иди уже отсюда! Толку с тобой в таком состоянии разговаривать нет никакого! Чтобы до понедельника на глаза мне не попадался. Решай свои семейные проблемы и в строй возвращайся огурцом, ясно? И молодцов своих предупреди, что вся ответственность за раскрываемость преступлений в эти выходные на них. Пусть только попробуют накосячить – всем “пропишу” волшебных пилюль. Лишение премии, называется, – грозно потряс кулаком Шумилов.
– Ясно, понятно. Спасибо, Геннадич, – тяну руку, – буду должен, – полкан пожимает и с напускным раздражением кивает на дверь.
– Все. Вон. И да, Виктор, – уже на пороге тормозит меня, – поздравляю со скорым пополнением. Так держать!
– Спасибо, – отрешенно киваю, у даже получается выдавить улыбку. А потом тут же покидаю кабинет. Не до поздравлений нам сейчас. Ой, не до них!
Разумеется, чтобы обрисовать Шумилову важность еще одного выходного, пришлось как на духу “покаяться”. Рассказать про положение конфетки. Но про прочие “сложности” я благополучно умолчал. И Василия Геннадьевича тактично попросил пока о беременности не болтать. Нам бы самим понять, как жизнь строить дальше. Тут не до лишнего внимания.
Но сейчас не об этом. Кулагина молчит. Все еще. На мои звонки и сообщения не отвечает. Я начинаю напрягаться. А уже заходя в свой кабинет за ключами от тачки, делаю окончательный и нерадостный вывод:
– Что-то случилось.
– Что? ВасГен не отпустил? – оторвался от документов Герыч.
– С Кулагиной. Она до сих пор молчит.
– Да ну, брось! Что ты истеришь, Витёк? Замоталась, заработалась. Час прошел, тоже мне срок.
– Нет. Задницей чую, херня какая-то. Не стала бы она игнорировать мои звонки.
И уж точно не забыла про свое обещание. В нашем-то положении, зная, какой я становлюсь дёрганый. Да даже если и нет, пусть я лучше откажусь доминантным истеричным придурком и получу от нее выговор, чем потеряю драгоценные минуты, если что-то реально пошло не так.
– С тобой поехать?
– Нет, но будь на телефоне. Где, кстати, перец залетный наш?
– Отрабатывает “Олир-групп”. Второй день уже в отделе не появлялся. Мутит что-то с Кулагиным и молчит, как партизан.
Не знаю, какого вшивого, но эта новости полоснула по живому. Подняла внутри иррациональную волну страха, как бы эти “мутки” не отрекошетили не по адресу. Проклятье!
Короче, до парковки я почти бежал, а до бизнес-центра топил, выжимая из тачки возможный максимум. От отдела до места, где я высадил конфетку, езды плюс-минус десять минут. Я умудрился сократить их до пяти. Не знаю, что я ожидал увидеть по итогу, тормознув у главного входа, но Тони тут не было. Ни тут, ни вообще поблизости. До назначенного времени нашей встречи оставалось чуть больше двадцати минут. На улице стояла духота и страшно парило после дождя. Судя по гуляющим по небу грозовым тучам, вылилось на город еще не все. Вокруг было подозрительно тихо, что раздражало зверски.
Приказав себе успокоиться и прижать хвост, я нервно отстукивал пальцами по рулю, не спуская глаз со входа в высотку. Рука так и тянулась к пачке сигарет в бардачке. Нервы.
Ну, не отвечает и не отвечает, какой у меня реально веский повод дергаться? Ничего криминального не случилось. Время оговоренное еще не подошло. Телефон ее может быть просто на беззвучке. Кулагина – карьеристка до мозга костей, и очевидно, что работа у нее в приоритете. Ровно через полтора часа, как мы разъехались, выйдет.
