Невыносимое счастье опера Волкова (СИ) - Коваль Алекс

– Я посажу тебя, залетный. Клянусь жизнью – ты сядешь, если с моей Кулагиной твоими стараниями что-то случится. Я, блядь, собственноручно сорву с тебя каждую гребаную звезду и затолкаю в задницу!

Сбрасываю. Чиркаю зажигалкой и закуриваю. Спокойно, Волков. Спокойно! Сесть сейчас не самое удачное время. Три глубоких затяжки, блядь, руки дрожат. Вышвыриваю окурок и бросаю машину у ворот, толком не припарковавшись. Я даже не помню, закрыл ли я ее.

Не обращая внимания на охрану и удивленную прислугу, половина из которой за все свои годы работы в доме родителей ни разу меня и не видела, перескакивая через ступеньку, поднимаюсь на второй этаж. Никто даже не думает меня останавливать. То ли вид слишком пугающий, то ли понимают: связываться со мной – себе дороже. Упрямо гоню прочь обрывки прошлого, всплывающие в голове. Буйная, бурная молодость в отчем доме…

Иду целенаправленно к знакомой двери из красного дерева. Кабинет отца. Знаю, что он сейчас там с вероятностью девяносто девять процентов из ста. Он всегда работал исключительно дома. И у него всегда не было ни на что, кроме любимой работы, времени.

Не обременяя себя стуком, вышибаю дверь чуть ли не с ноги. Деревяшка с глухим стуком ударяется ручкой о стену. Отец подскакивает. Проглатывает свое гневное “вон”, сфокусировав взгляд на моем лице. Секундная заминка, когда от удивления челюсть батеньки чуть не падает на пол. А потом я начинаю без предисловий:

– Ольга где?

Глава 43

Глава 43

Нина

Мне хреново. Нет, не так. Мне очень хреново!

Пожалуй, с таким трудом я не выкарабкивалась из темноты еще никогда. Как альпинист, ползущий по горе без страховки, рискующий в любой момент сорваться в пропасть. Темнота не отпускала. Вязкая, густая, тяжелая – она, придавив, крепко держала в своих объятиях, до последнего цепляясь за меня. Вроде мозг соображал. Думал. Анализировал. Но организм приходить в себя отказывался категорически.

Глаза удалось разлепить с трудом. Их пекло, словно в них песка насыпали с добротную песочницу. Во рту стоял металлический привкус крови. Поднеся к губе ладонь, осторожно ощупываю. Разбита. Саднит и кровит. Да и в целом ощущения в теле странные. Неприятные. Каждая мышца в напряжении и ноет. Били? Нет, не думаю. Скорее, все конечности затекли от долгого пребывания в неудобной позе. Сколько я была в отключке? Час? Два? Сутки? Тело одеревенело.

– Че-е-ерт… – сжимая челюсти, делаю над собой усилие и переворачиваюсь на спину. Всего один глубокий вдох. Миллисекунды, на которые взгляд упирается в серый бетонный потолок, а потом…

– Мамочки-и-и!

В животе простреливает боль. Она ударяет так неожиданно, что я сжимаюсь в комок, закрывая живот руками. Скуля, как щенок, хватаю ртом воздух. Боль-но!

Нет, нет, нет. Только не это! Этого не может быть!

Всхлипываю, зажмурившись. Слез нет, есть только перманентная режущая боль. Временами стихающая и так же волнами накатывающая. Стремительная, беспощадная, острая, как нож.

Ребенок…

Там же…

Я же…

Я ведь беременна!

Эта мысль действует, как ушат ледяной воды. Прогоняет остатки бессознательности и дремоты. Сердце сжимается от страха в твердый болезненный комок. Каменеет. Я и сама вся сжимаюсь, силясь слиться с этой узкой… кроватью? Кушеткой? Где я, черт побери?! Куда эти изверги меня приволокли? Что этой стерве от меня надо?

Нет. Я не могу его потерять. Не могу, не могу, не могу!

Следом за страхом идет ее частый спутник – паника. Обжигающая своим холодом. Ледяная паника, которая и рядом не стояла с той, что едва “приласкала” меня прошлой ночью. В этот раз она не просто глубже и необъятней – в тысячи раз губительней. Ядовитая, впускающая в голову целый поток жутких мыслей. А если они что-то ему сделали? Малышу? Если они мне что-то сделали? Отравили? Если я не смогла сохранить… моего… нашего…

Всхлипываю.

Безмозглая курица! Я так боялась принять “счастье”, что жизнь с разбегу ударила меня головой о суровую реальность. Отчаянная, самовлюбленная эгоистка, получившая по заслугам! Аборт, аборт… ду-ра! Если я потеряю этого малыша, как я вообще буду дальше жить? Как в глаза Волкову буду смотреть? А на себя в зеркало? Как?! Он же мой. Наш. Маленький совсем. Крохотный. Беззащитный совершенно. Жить хочет, расти, любить, радоваться.

А я не смогла…

Не уберегла…

Не сохранила…

До боли прикусываю щеку изнутри, чтобы не закричать. Перенести душевную боль на физическую. На части рвет. Судорожно сжимаю в пальцах ткань волковской толстовки, натягивая ее на себе до треска. Усилием прогоняя прочь все дерьмо, что выползает из щелей, стремясь меня утопить в собственных страхах. Как мантру прокручиваю в голове единственное: все будет хорошо. Сила мысли, она ведь работает, правда?

Все обязательно будет хорошо!

Я сильная девочка.

Я очень, мать его, сильная девочка!

Не знаю, сколько проходит времени, пока я силюсь выровнять дыхание и побороть подступающую истерику. По ощущениям – вечность. Глубокий вдох, глубокий выдох. И так по кругу десятки раз. Унять пульс, стиснуть зубы и держаться. Не думать, не накручивать. Вик уже меня ищет. Наверняка ищет! Организм у меня крепкий. Это даже Ольга Вячеславовна сказала. Так что с малышом все будет в порядке. Обязательно!

Мы выдержим. Главное, не делать глупостей. Трезво оценить ситуацию. Раз я еще жива, значит, им что-то от меня нужно. Следовательно, мне надо просто потянуть время, а там и Вик подоспеет. Знаю своего опера – он уже навел шороху на весь город.

Ох, только быстрее, родной…

Мысли не задерживаясь скачут с одной на другую. В голове хаос и полный бардак. Структурировать, собрать, отвлечься.

Им. Кому “им”? Почему-то я ни на грамм не сомневаюсь, что это мог устроить только один человек. Шляпин. Из-за документов, что скинул мне Игнат? Вероятней всего да. Но при чем тут тогда Ольга Волкова? За что она так сильно ненавидит меня? Или не меня, а брата?

Ох, бестолочь! Леля еще тупее, чем я думала, если добровольно влезла во все это!

Я немного прихожу в себя. Раскисать в моей ситуации нельзя. Жалеть себя смертельно опасно. Я сильная, я справлюсь. Мне есть ради чего жить.

Открываю глаза, свет от лампы снова по ним обжигающе бьет. Без лишних и резких движений поднимаясь с кровати, сажусь. С горечью думаю, что за столько лет ведения бизнеса в Москве мне каждый раз удавалось плавно “обруливать” щекотливые ситуации с опасными “клиентами”. А тут, по глупости и наивности попала в переплет. Идиотка!

Осматриваюсь воровато – вокруг серые бетонные стены и ни одного окна. Ободранные розовые обои – остатки былого убранства. Из мебели кровать, стул и дверь. Все. Что это? Подвал? Скорее всего. И скорее всего, я в частном доме, где-то за городом. Слишком уж архитектура типичная. Мрак. Хоть за тусклый свет, льющийся из “лампочки Ильича” спасибо.

Опираясь рукой на промятый матрас с торчащими пружинами, поднимаюсь на ноги. Все еще обняв себя руками, закрываю живот, будто так будет легче. Словно так я смогу защитить малыша от прячущегося за углом противника. Хотя в данный момент “противник” тут только один. Моя эмоциональная неуравновешенность.

Нельзя бояться, слышишь, Кулагина?

И расклеиваться тоже нельзя!

В горле першит. Пить хочется. Боль в животе немного утихает, отдаваясь едва слышными отголосками. Зато виски ломит, как с жуткого похмелья. От слабости в ногах меня начинает мутить. Все, на что хватает моих сил, – замереть разбитой фарфоровой куклой посреди своей “камеры”. Что делать? Кричать? Или сидеть молча и ждать, когда невидимые “палачи” вынесут приговор? Одно понимаю точно – никто не должен узнать, что я в положении, иначе…

Моя беременность сделает Волкова вдвойне уязвимей перед этими уродами. Нельзя. О малыше я обязана позаботится сама, а Вик… Волков позаботится обо мне и о том, чтобы всем им досталось по заслугам. Не сомневаюсь!