Пари с дьяволом - Лесли Лафой

Террел медленно повернулся на звук его голоса, морщась от острой боли в затылке.

– Ее рука...

– Раны зашиты и забинтованы, а других ран у нее нет, – сообщил Натан, сидящий на кресле у окна. – Доктор сказал, что она быстро поправится, а вот тебе для выздоровления понадобится больше времени. Рана в боку оказалась очень глубокой. Если бы удар пришелся чуть в сторону, ты бы уже был с почестями похоронен.

Эйден решил сам определить состояние своих ран. Его голова болела. Кончики пальцев правой руки пульсировали, да и вся рука была какая-то непривычно неподвижная. И еще его бок... Черт, если бы только не это чувство, словно какой-то злой осел со всех сил ударил его копытом по боку.

– Как долго я лежу тут? – спросил он. – И где я, черт возьми? У О'Шонесси?

Натан усмехнулся:

– Нет, не у О'Шонесси. Дарси была против этого. Ты да и все мы находимся в доме Джорджины Райли в Бостоне. Мы привезли тебя сюда два дня назад, когда доктор сказал, что тебя можно транспортировать. На этом настояла бабушка Дарси. А до того как тебя привезли в Бостон, ты лежал в доме Дарси шесть дней. В первый день ты так сильно метался, что доктор прописал тебе успокоительное, чтобы ты не сорвал с себя повязки. Правда, временами ты отчасти приходил в сознание. Ты помнишь, как Дарси кормила тебя теплым бульоном и молочным хлебом?

Эйден подумал.

– Нет, – через некоторое время сказал он. Впрочем, кое-что он вспомнил: – Я терпеть не могу молочный хлеб.

– Ты голоден?

Террел задумался и пришел к выводу, что желудок, пожалуй, был именно той частью его тела, которая в данный момент требовала меньше всего внимания.

– Ничуть, – ответил он.

– Это потому, что Дарси с большим рвением заботилась о твоем желудке и твоих силах, – произнес Натан тем тоном, который всегда звучал в его голосе, когда он объяснял что-то очевидное. – Твоя дама твердо намеревается поставить тебя на ноги. – Он помолчал, а потом уголки его рта слегка приподнялись. – Ты ел молочный хлеб. Причем очень много.

Эйден нахмурился. Он не помнил не только молочный хлеб. Та страшная ночь запомнилась ему почти целиком, но некоторые ее части и события полностью выпали из памяти. Едва почувствовав острую боль в затылке, он сразу же догадался, что роковая встреча с Джулсом состоялась. Тогда, едва поняв это, он тут же с ужасом подумал о том, что беззащитная Дарси останется один на один с безумным Джулсом. Желание защитить ее было столь велико, что он не дал себе впасть в полное забытье. Потому он и слышал, как Джулс рассказывает Дарси о том, что собирается сделать, и видел, как тот держит нож у ее горла.

Внезапно две вещи поразили его с удивительной ясностью: он любит Дарси, и Джулс обязательно умрет. И тогда его охватило странное спокойствие, благодаря которому он смог сосредоточиться и все обдумать, не обращая внимания на свою ярость. Он притворился, что находится без сознания, а на спину перекатился для того, чтобы нащупать руками острый осколок, которым можно было перерезать веревку. Пока он этим занимался, у него была возможность выслушать все, что Джулс говорил перепуганной Дарси, и за те короткие мгновения его ненависть к этому подонку стала еще сильнее. Эйден вновь вспомнил все чудовищные злодеяния Джулса, и потому, когда для него настало время вступить в безумную игру, он был готов совершить убийство.

Воспоминания о том, что было после того, как Дарси закричала от боли, оказались прерывистыми – он помнил взмах ножа, помнил свою уверенность в том, что Джулс хочет вонзить лезвие в грудь Дарси. Он бросился вперед, подставляя себя под удар, а потом помнил уже то, как отталкивает Дарси подальше от безумца. Дальше – пустота, а затем он припомнил, как перед ним возникло ее лицо и она умоляла его не умирать. Тогда он понял, что все кончено. Дарси была вся в крови, но страх в ее глазах был вызван не близостью Джулса. Нет, она боялась за него. А за этим страхом он разглядел такую любовь, которая оказалась способной даже уменьшить его боль. Он пытался сказать ей, что любит ее, но слова – вместе с сознанием – ускользнули от него.

– С тобой все в порядке? – услышал он тихий голос Натана.

– Что случилось с Джулсом? – спросил Эйден у брата. – Он мертв?

– Именно так. Насколько я понимаю, ты не помнишь, что свернул ему шею.

– Нет, – признался Террел. А потом сделал еще одно признание: – Но мне бы хотелось помнить это. Чтобы получить удовлетворение.

Натан медленно кивнул:

– Чарлстаунские констебли будут задавать тебе множество вопросов обо всей этой истории, Эйден. Дарси, я и Мейзи уже имели с ними беседы и поведали им все, что нам известно. Они терпеливо ждут, пока ты придешь в сознание, и как только мы сообщим им, что тебе стало лучше, они тут же явятся сюда со своими перьями, чернилами и бумагой.

Этого следовало ожидать.

– Мне стоит умолчать о чем-то, когда я буду разговаривать с ними?

– Ты должен рассказать им только правду о том, как Джулс явился в квартиру Дарси, а потом оказался мертвым на полу.

– Думаю, это будет совсем нетрудно.

– Ты должен сам решить, стоит ли поведать им об очевидном участии Бланш в убийстве твоего отца, доктора Леклера и его жены. Дарси обсуждала это со мной, поскольку ты не мог принять участия в этом разговоре, и пришла к выводу, что не будет упоминать при констеблях имя Бланш. Она подумала, что лучше тебе принять решение на этот счет.

Ах да, Бланш... Джулс утверждал, что первые убийства были совершены по ее плану. Так насколько же безумным был Джулс? Что в его словах правда, а что – нет? И вообще, важно ли это сейчас?

– Хочешь – верь, хочешь – нет, Натан, но я плевать хотел на Бланш.

Побарабанив пальцами по подлокотнику, Чендлер спросил:

– А ты не боишься, что Бланш сама придет за тобой, чтобы попытаться все-таки получить в свое распоряжение имущество твоего отца?

– Моим отцом был Эдвард Чендлер, – заметил Эйден, глядя прямо в глаза Натану. – Моим и твоим. Да, я получил в наследство имущество Фредерика Террела, но думаю, настала пора во всем как следует разобраться. Что касается Бланш... Дадим ей попробовать убить меня, если она хочет это сделать. Если не хочет, то мне на нее плевать, как я уже говорил. Я не стану будить спящую собаку. Я устал от смертей и необходимости вершить правосудие. Я хочу поехать домой и забыть обо всем этом.

Наступило долгое молчание. Наконец Натан нарушил его:

– Так, может, настало время тебе извиниться передо мной за то, что ты испортил мне медовый месяц?

Эйден смутился из-за того, что был настолько эгоистичен, что думал лишь о своих проблемах.

– Прости меня, Натан, – искренне извинился он. – Тебе пришлось сойти с корабля?