Прикосновение - Колин Маккалоу

Доктор Саймон Уайлер внешне и в обращении заметно отличался от отца, был менее учтив и более резок. И достаточно умен, чтобы интуитивно понять, как следует обращаться с Анной. Он начал с расспросов, которых всячески избегали Элизабет, Яшма и Нелл.

— Анна, когда ты убегала из дома, ты с кем-нибудь встречалась?

Нахмуренные брови, озадаченный взгляд.

— Ты уходила в буш, Анна. Ты любишь гулять по бушу?

— Да!

— Что ты там делала?

— Цветы рвала. Видела кенгуру — прыг, прыг!

— Видела только цветы и кенгуру? И больше никого?

— Хорошего дядю.

— Как его звали, этого дядю?

— Хороший дядя.

— Боб? Билл? Уолли?

— Дядя, дядя. Хороший.

— Ты играла с хорошим дядей?

— Да, играла! Обнимала. Хорошо обнимала.

— Этот хороший дядя еще здесь, Анна?

Девочка состроила грустную гримаску:

— Дяди нет. Не обнимает.

— Давно он уехал?

Но Анна ничего не смогла ответить. Хорошего дяди нет — и все.

Доктор Уайлер попросил Анну показать, как они играли с хорошим дядей, и, к ужасу матери, Анна улеглась на кровать, с помощью доктора Уайлера сташила панталоны и сама раскинула ноги.

— Представь, что хороший дядя — это я. Он делал вот так? И вот так, да?

Осмотр был произведен очень осторожно и почти незаметно для Анны. Но Элизабет, которая считала, что уже познала все, даже самые страшные унижения, поняла, что жестоко ошибалась, увидев, как ее тринадцатилетняя дочь извивается от наслаждения и постанывает.

— Уже все, Анна, — сообщил врач. — Одевайся и садись.

Случайно встретившись взглядом с Яшмой, врач передернулся, точно коснувшись ледяной руки мертвеца. Яшма сама подошла к постели и помогла Анне надеть панталоны.

— Пять месяцев, леди Кинросс, — объявил доктор Уайлер, благодарно потягивая чай в зимнем саду.

— И беременность нельзя прервать? — с закаменевшим лицом уточнила Элизабет.

— Это не в моих силах, — мягко ответил он. Винить бедную женщину за жестокий вопрос он не мог.

— Ей… это нравилось?

— Похоже, да. Видно, насильник ей попался неглупый и умеющий совращать девственниц. — Он отставил чашку и продолжал, с сочувствием глядя на собеседницу: — Анна — воплощенное противоречие. По уму — ребенок, а по физическому развитию — зрелая женщина. Тот тип научил ее подчиняться, делать то, что ему нравится, даже если в первый раз ее ощущения были неприятными. А может, и не были. Анне незнакомы обычные женские страхи, возможно, даже в первый раз она не почувствовала боли. Видимо, насильник обладал большим опытом.

— Понятно… — У Элизабет перехватило горло. — Вы хотите сказать, что Анна и впредь будет искать тех же удовольствий?

— Честно говоря — не знаю, леди Кинросс. И горько сожалею о своем незнании.

— Как же нам быть? Как пройдут роды?

— Я сам приму их. К счастью, у отца еще есть пациенты, и вряд ли кто-нибудь из моих больных станет возражать, если отец на время заменит меня.

— А ребенок? Он будет таким же, как Анна?

— Скорее всего нет, — ответил Саймон Уайлер с уверенностью человека, уже всесторонне обдумавшего этот вопрос. — Беременность протекает очень легко — значит, и роды будут быстрыми. Состояние будущей матери не внушает опасений. Будь я азартным человеком, я держал бы пари, что малыш родится здоровым и физически, и умственно.

Элизабет подлила ему чаю и предложила птифур.

— Но если Анна и вправду будет стремиться… к удовольствиям, есть ли способ предотвратить следующую беременность?

— Вы имеете в виду стерилизацию?

— Что? Это слово я слышу впервые.

— Чтобы стерилизовать Анну, леди Кинросс, понадобится серьезная хирургическая операция: предстоит вскрыть брюшную полость и удалить яичники. Риск чрезвычайно велик. В наше время врачи уже делают кесарево сечение, если другого выхода нет, и половина пациенток даже выживает. Стерилизацию следует провести после родов, но это не легче, чем извлечь младенца из утробы. Яичники спрятаны глубоко. Анна молода и крепка, и все-таки я не советовал бы вам соглашаться на стерилизацию.

— Остается держать ее взаперти.

— Понимаю. Или сопровождать Анну повсюду. Лично я убежден, что такая бдительность так же эффективна, как стерилизация.

Элизабет пришлось согласиться. Доктор Уайлер прав: не следует подвергать Анну риску, но и сажать ее под замок недопустимо. «Просто нельзя спускать с нее глаз. Надо снова нанять Стрекозу, что бы там ни говорил Александр об экономии. О, Александр, возвращайся! Как же объяснить тебе все это в телеграмме по шиллингу за слово?»

Руби встретила Элизабет известием, что Александр уже ответил на первую телеграмму.

— Пишет, чтобы мы справлялись без него. А он что-то такое не может бросить. Чертов ублюдок!

— Ты не могла бы зашифровать вот это? — Элизабет протянула подруге два листа, исписанных мелким почерком. — Да, получилось длинно, но мне нужен совет Александра. Хочу сообщить ему, что посоветовал доктор Уайлер. Если приму решение сама, Александр мне этого не простит.

— Элизабет, ты ведь знаешь: ради тебя я готова зашифровать даже всю Библию. — Руби взяла у нее письмо и бегло просмотрела его. — Господи Иисусе, час от часу не легче! Ах, Анна!

— Мы все выдержим, Руби. Ноя не хочу давать Александру повода упрекать нас за самоуправство.

— Судя по первому ответу, он потрясен до глубины души, хотя вряд ли признается в этом. — Руби отложила письмо и закурила. — Не знаю как, но весть о положении Анны уже облетела город, — продолжала она. — Горожане возмущены — никогда не видела их такими. Даже служители культа забыли, что учили нас подставлять другую щеку. Если виновник найдется, его линчуют. Теодора в слезах, миссис Уилкинс спрашивала, как составить листовки, потом их раздадут семьям, где есть девочки, Сун точит секиру. Все рвутся в бой — и белые, и китайцы. — Она выпустила драконий столб дыма. — Но имени преступника никто не знает. В таких случаях — я имею в виду, когда весь народ возмущен — козлом отпущения становится какой-нибудь бедолага только потому, что его терпеть не могут. Почти всегда, но не теперь. В Кинроссе нет развратников, которые обожают чмокать в щечки и лапать девчонок, поэтому все соглашаются, что виновный — какой-нибудь заезжий коммивояжер.

— И я бы согласилась, если бы не одно обстоятельство, — возразила Элизабет. — Чтобы приучить бедную Анну доставлять ему удовольствие, он должен был встретиться с ней несколько раз. А коммивояжер вряд ли мог пробыть здесь больше двух дней кряду.

— Да, но все они одним миром мазаны. Кто-нибудь мог распустить слух об Анне — и готово, вместо одного «хорошего дяди» с ней успели поиграть сразу несколько, — встала на защиту своей гипотезы Руби.