Операция «Молот». Операция «Гадюка-3» - Уолтер Уэйджер

Поток зашифрованных инструкций нескончаемо лился из Макдилла по великолепным линиям связи, проложенным специально для этой цели, а люди и техника начали свое движение по направлению к базе ВВС США вблизи Грейт-Фоллз, штаг Монтана. Люди не имели ни малейшего понятия, зачем их послали в Мальмстром, и офицеры, которых они расспрашивали, тоже не знали ответа. Кое-кто из капитанов и майоров решились навести справки у своих полковников и генералов, но, задав осторожный вопрос старшим по званию, они обнаруживали, что и те не могут или не хотят ничего объяснять. Всем было известно лишь то, что приказ исходит от командования сил быстрого реагирования и что это не маневры и не учения по быстрому развертыванию.

— Все узнаете, когда прибудем в Мальмстром! — К этому сводились все получаемые ими разъяснения.

И пока могучая военная держава собралась поднять свой могучий кулак, пятеро наглых преступников, засевших в «яме», сосредоточились на маленьком красном ящике. Они уже закончили обсуждать только что состоявшийся разговор Делла с президентом и проблему добывания стартовых ключей от ракетных установок, для чего им надо было как-то вскрыть сейф на стене. Точнее говоря, этим занимались только Фэлко, Пауэлл и бывший майор, а потный Харви Шонбахер все еще сердито бурчал себе что-то под нос, обижаясь на отданный ему приказ убрать блевотину с пола, в то время как «Дьякон» Хокси пребывал где-то в ином, куда более благостном мире, изобилующем чистотой и христианским благочестием, купающемся в благодатном океане неизбывного чувства вины и лишенном всех этих ужасных кошмаров, населенном бесчисленными голубоокими девами, никогда не выставлявшими напоказ голых ляжек, но лишь певшими дивные псалмы проникновенными ангельскими голосами, исполненными богатой гармонии…

Марвин Хокси искренне алкал лучшего мира — того, что был, несомненно, куда лучше, чем та юдоль печали, в которой он пребывал с самого рождения. Он явился на свет плодом любви фермера-алкоголика из Арканзаса и несколько поврежденной рассудком дочери сельского бакалейщика, доброй женщины, которая обратилась к Богу на ранней стадии своей замужней жизни, отмеченной полунищенским существованием, мигренями и мужниными побоями три раз в неделю. Старшую сестру Хокси, Линду-Ду, вряд ли можно было счесть доброй женщиной, исходя из христианских представлений о доброте, и, судя по последним известиям о ней, она работала десятидолларовой проституткой на улицах Хот-Спрингс — или Форт-Смита? Она была живым голубоглазым символом ужасного греха, терзавшего душу ее брата-крепыша столь безжалостно, что он метался от одной религиозной секты к другой в страстном духовном поиске, в конце концов убедившем его, что все священнослужители просто богомерзкие лживые лицемеры, «податливые ко злу» и не желающие наказывать грешников, предавая их проклятью и геенне огненной, которую те заслуживали. Потому Хокси обратился в собственную яростную веру: он занялся распространением Писания и временами поджигал церкви, действуя по наущению Господа. В отличие от многих прочих людей Марвин «Дьякон» Хокси желал своим ближним только блага. И, как и большинство многих прочих, он причинил им массу бед и несчастий, но не хотел в этом признаться.

Харви Шонбахер, разумеется, тоже отказывался признать — даже самому себе, — что он причинил окружающим массу несчастий. Даже на суде он благочинно отметил тот факт, что он является дипломированным фармацевтом с лицензией, выпускником колледжа и уроженцем Хелены — а такие достойные мужи просто не способны насиловать да пырять ножом кого ни попадя. Что ж, Харви Шонбахер был уважаемым налогоплательщиком сорока двух лет, который всегда участвовал в парадах, на 4 июля вывешивал перед своим домом государственный флаг, каждый день надевал свежую рубашку и щедро вносил взносы как в Красный Крест, так и фонд местной общины. И он никогда не выставлял на продажу в своей аптеке эти поганые книжонки с мерзкими девками на обложке. Впрочем, аптека не принадлежала ему — он служил управляющим у своего дяди, но этот факт не имел особого значения. Значение имело то, что окружающие вечно завидовали его успехам в жизни, его уму и деловой жилке, а некоторые из этих завистников даже подсмеивались над его избыточным весом и распространяли лживые измышления относительно его частной жизни. В иных обстоятельствах такой столп общества, как Харви Шонбахер, мог бы нанять приличного адвоката, который сумел бы добиться для него «от шести до десяти лет» за неумышленное убийство. Но дядя, перепроверив бухгалтерские книги и обнаружив недостачу в 2880 долларов, наотрез отказался дать племяннику хоть цент на покрытие судебных издержек, так что Харви Шонбахера защищал весьма неопытный стряпчий, и подсудимый заработал «вышку» за убийство первой степени. Верно, он всегда был неумехой и неудачником в амурных делах, но он упрямо отрицал свою вину и отказывался от предъявленных ему жутких обвинений — три изнасилования и одно убийство — даже после того, как его поместили в «дом смерти» в Хелене.

— Моя совесть чиста! — заявил он в прошении о помиловании, направленном губернатору Уилкоксу.

Она и впрямь была чиста — после трех изнасилований и одного убийства.

У него была самоочищающаяся совесть, как новейшая головка магнитофона.

Он отказывался трезво взглянуть на себя со стороны и продолжал убеждать себя, что он выдающаяся личность, не понятая толпой, страдающая от враждебности менее умных, менее удачливых, менее уважаемых сограждан. Один судебный психиатр даже сделал вывод, что Шонбахер — психопат, другой же склонялся к заключению о паранойе обвиняемого, но, поскольку оба так и не смогли прийти к общему мнению, они сошлись на компромиссном решении: испытывая одинаковое отвращение к подсудимому, они вынесли вердикт, что тот «вменяем в юридическом смысле», потому что он, «по-видимому, осознавал свои деяния». В штате Монтана есть немало здравомыслящих людей, возможно, не столь крутых, как некоторые вальяжные умники с Востока, и, возможно, с несколько недостаточно развитым вкусом, чтобы любить современный кинематограф и импортное вино, но вполне по-своему практичные, так что их мог бы понять сенатор Барри Голдуотер в отличие от Дастина Хоффмана.

В действительности же Шонбахера было не так-то уж трудно понять. Его невозможно было любить, но понять можно. Делл понимал и не любил его, но в этот момент он был слишком занят, чтобы тратить время на анализ психологических трудностей своего крайне несимпатичного сообщника.

— Боюсь, у нас теперь совсем немного времени, — заметил он Пауэллу, и бывший морской пехотинец понимающе кивнул.

— Времени до чего? — забеспокоился Фэлко.

— До того, как они придут, — ответил чернокожий.

— Они обязательно придут. У них это может занять час или три, ну, самое большое пять, — предсказал Делл, — но они придут как пить дать. Они же не закроются в кладовке, только потому, что мы им пригрозили. Они нанесут ответный удар.

— Они всегда наносят ответный удар, — подтвердил Пауэлл.

— Да о ком, черт побери, вы говорите?

Делл вздохнул.

— Жеребчик, да о наших великих начальниках: многозвездных генералах и высокопоставленных штатских, которые нашептывают на ушко президенту советы по поводу таких важных решений, как сейчас, — объяснил он. — Они не привыкли, чтобы ими помыкали, и они не собираются сдаться пятерым зекам без хотя бы какой-то борьбы. У них колоссальная сила — военная мощь общей стоимостью двести — триста миллиардов долларов, и, как свидетельствует недавняя история, они без колебаний готовы пустить ее в ход, как только сочтут это оправданным.

— И к тому же они наверняка страшно рассвирепели, — заметил наемный убийца.

— Верно. Но они же не дураки, что бы про них ни говорили студенты-антивоенщики. Может, они и не самые башковитые в мире, но и не самые тупые. Они наверняка постараются придумать какую-нибудь подлянку — какой-нибудь фокус — и потом вдарят по нам со всей мочи.

— Вот почему нам нужны эти чертовы ключи! — заключил Пауэлл.

— Я прав, майор? — добавил он мгновение спустя. — Или ты просто не хочешь доверить нам эти ключи? Мы были хорошими сообщниками, когда помогли тебе сбежать из тюряги и залезть в эту «яму», но, может быть, теперь ты просто не хочешь подпустить нас к этим драгоценным ключам? Мы же просто-напросто банда уголовников, а ты…

— Заткнись! — прервал его бывший офицер САК.

— Майор отдал нам приказ…

— Я сказал: заткнись, Виллибой, и, если ты не знаешь, как это делается, я тебе покажу!

— Потом покажешь! — вмешался Фэлко. — Давай-ка доберемся до этих ключей.

Негр открыл было рот, но Фэлко не позволил ему продолжать препирательства.

— И ты свои возражения оставь на потом. Потом ты можешь хоть целый день не закрывать пасть — можешь произнести Геттисбергскую речь[38], можешь подражать птичьему пению — но потом, ладно?