Два талисмана - Ольга Голотвина

— А чего? — весело заступился Мирвик. — Барабулька — чем плоха рыбешка? Не барракуда, не мурена…

Служанка приободрилась: раз господа шутить изволят — наверное, не выгонят! Ответила весело, стараясь попасть в тон хозяйке и ее гостям:

— Так прозвище — не имя, оно ко мне до костра не прилипло! Как госпоже угодно, так пускай меня и зовет. Вот прежней хозяйке тоже не по нраву было меня Барабулькой кликать, так она меня красиво прозвала — Гортензией! А я… Ох! Что вы все так на меня смотрите? Я чего-то не то ляпнула, да?..

Четыре крепкие мужские руки возводили на краю обрыва увесистую груду камней.

— Хорошо! — Лабран разогнулся и потер поясницу. — Пнешь разок — все как раз туда и обрушится!

Сын менялы взглянул вниз — туда, где на валу стоял сундучок с откинутой крышкой. Свет играл на серебряных монетах.

— За деньгами, ясно, пойдет тот лысый, что был с девкой, — продолжил старший. — Ты на него сбросишь камни. А уж с девкой мы управимся.

— Отец, а если на этот раз она возьмет с собой несколько мордоворотов?

Лабран похлопал по лежащему на траве луку со спущенной тетивой.

— А почему их тогда просто не перестрелять, как увидим? — не унимался Бранби.

— Ты из лука метко бьешь? — вопросом на вопрос ответил отец.

— Да разве это оружие для моряка! — хмыкнул Бранби.

— Ну, а я малость насобачился, пока на суше ошивался, для Круга сведения добывал. Но большой надежды на лук не имею. Лучше бы обойтись без него. Если лысого камнепадом пришибет, на эту дерзкую сучку и стрелы тратить не надо будет. Лишь бы они не задержались! У нас с тобой, сынок, на сегодня еще одна встреча назначена…

Не сразу удалось успокоить Барабульку-Гортензию настолько, что она стала понимать, о чем с нею говорят. Виной тому было неосторожно брошенное Ларшем слово «сообщница». Едва девушка уразумела, что ее обвиняют в причастности к убийству и краже, как забилась в такой истерике, что на шум примчалась хозяйка гостиницы.

Госпожу Лаингу без объяснений выставил Ларш: нефритовая фигурка Спрута на его груди действовала не хуже волшебного амулета. Авита и лаской, и окриками постаралась унять слезы служанки. Ей попыталась помочь спрыгнувшая с кровати Милеста, но Барабулька сквозь рыдания прокричала: «Уйди, змеюка заморская!» Решила, видно, что весь творящийся вокруг ужас вызван происками хумсарки, которая решила извести ее, бедняжку, и занять ее место при госпоже Авите.

Наконец Барабулька успокоилась и смогла отвечать на вопросы.

Да, она взяла браслеты и заколку! Можете тащить ее в тюрьму, клеймить каленым железом, отправить в рудник! Хоть удавкой задавите — да, взяла, чтобы покрасоваться перед дружком на танцах! В ту ночь до рассвета молодежь плясала на берегу, так захотелось принарядиться. Не в порту ведь мешки шьет — у Дочери Рода в служанках! Она бы потом положила украшения на место, госпожа и не заметила бы! Но кто же знал, что так получится… А как Гортензия потеряла место, так и решила, что браслеты и заколка будут ей вместо невыплаченного жалованья. Госпожа Афнара всегда в срок служанке платила, ни на монетку не обидела, небось и сейчас, в Бездне, Гортензию не корит за то, что взяла свое, честно заработанное!

— Как выглядели браслеты? — вмешался Ларш.

Барабулька описала браслеты: синие, с узором из голубых змеек. И заколку в виде бабочки, тоже бисерную, но сине-зеленую.

Ларш прикусил губу. Он-то успел поздравить себя с тем, что изловил либо коварную преступницу, либо хитрую сообщницу злодея. Но если Барабулька-Гортензия знала ценность браслета и перехватила добычу у своих дружков, то почему она сбыла талисман в мелкую лавчонку? А если воровка всего лишь хотела поживиться на хозяйском добре, почему не взяла весь короб?

Похоже, он шел по ложному следу. Перед ним и впрямь безобидная служанка.

Но Ларш не успел расстроиться: в допрос вступил Мирвик. Спросил вкрадчиво:

— А кто госпоже Афнаре колыбельную спел?

— Что? — не поняла Авита.

— Колыбельной у воров называется сонное зелье, — объяснил Ларш небрежным тоном знатока. — Нет, правда, откуда в молоке оказалось это снадобье?

Барабулька сначала не поняла, о чем речь. Когда поняла — чуть снова не забилась в истерике. Окрик Авиты заставил ее унять слезы, но не замолчать. На слушателей хлынул поток клятв. Барабулька сулила себе дурную кончину и похороны без костра, если она хоть чем-то навредила своей госпоже.

— Ну, успокойся, успокойся, — приговаривала Авита ласково. — Дела прошлые, да и не выпила госпожа Афнара это молоко. Признавайся уж: хотелось тебе убежать на танцы так, чтоб хозяйка не заметила, вот ты ей и плеснула зелье в молоко. Верно?

— Да чтоб я… да никогда бы… да ни за что!..

— Если не ты — значит, кто-то другой. Хозяйка дома не заходила в тот вечер?

— Госпожа Прешрина? Нет…

— Ну, кто-то был на кухне, когда ты грела молоко? Припомни, постарайся!

Барабулька честно подумала.

— Ой, да никого же не было… только дружок за мной зашел, чтоб идти на танцы, вот и все!

Тут всем сразу захотелось узнать как можно больше про дружка.

Имя выяснили сразу: Батувис. Про внешность удалось выведать лишь то, что парень хорош собой, носит усики и нарядно одевается. Откуда он взялся в жизни горничной — девушка вразумительно объяснить не смогла. Как он из этой жизни исчез — рассказала более понятно.

— Мы с ним до Бурого спуска дошли, — вспоминала Гортензия, — а там наткнулись на Нерхара. Это тоже мой дружок, моряк, он в плавании сейчас. Нерхар посулил Батувису все ребра поломать. Батувис струсил и сбежал, а мы с Нерхаром пошли плясать.

— Вот даже как! — отметил Ларш. — Ты, выходит, не была с ним на танцах? Не знаешь, чем он в ту ночь занимался? А может, он вернулся и твою хозяйку убил? Зелье-то в молоко он мог подсыпать, верно?

Потрясенная Барабулька сначала пыталась возражать, но, подумав, признала: да, мог подсыпать зелье. Мало того, девушка припомнила, что в ту ночь потеряла ключ от дома. Не утащил ли его коварный Батувис?

— Там калитка с секретом, — задумчиво добавил Ларш, — и один из грабителей знал, как она открывается… Но вот чего я не понимаю: если на Гортензии были браслеты, почему же этот Батувис не углядел свою добычу?

Служанка, углубившись в размышления, ответила без раздумий:

— Ветрено было наверху, на улице. Я на голову шаль накинула, руки под ней спрятала. А внизу, за скалами, ветра не было, я шаль сбросила…

— Батувис, Батувис… — напряженно прошептала художница. — Где-то я это имя слышала… и недавно совсем…

— Вспоминай! — скомандовал Ларш.