КРОВЬ БОГОВ. Сага мертвых песков - Роберт Говард

— Ну, если б не оставил, то Конноди забрал бы деньги, стоило охотникам меня прикончить. Он человек Блейна. Должно быть, так же обстояло дело и с Джо Ордом.

— А все считали Блейна таким большим хозяином, — протянул Джонни.

— Ага. И вспомни, сколько крупных гуртов пропало даром. Я думаю, что, вообще-то, он мог и впрямь стать большим хозяином. Однако большой или маленький — сорок пятому все равно.

И это суждение заключало в себе всю философию «истребителя».

ПЕВЕЦ В ТЕНИ

Как только Морфей мне подаст свою руку,

Я вновь вместе с ним устремляюсь туда,

Где каменный идол, внимающий звуку

Струн лютен златых, что не молкнут года,

Где смерти коса замахнулась над троном

Владычицы страшных крылатых зверей,

Что к мрамору неба, взмывая со стоном,

Уносят когтями невинных детей.

В полете железные перья расправив,

Могучие птицы спиралью кружат,

И демоны злые, свой замок оставив,

На тайную оргию страха спешат.

О, если б хоть часть этих ярких видений

Я смог донести до сознанья людей!

Но шепот поспешный зовет сновиденья

Забыть и проснуться как можно скорей.

И все же под солнцем, очи слепящим,

Сердце мое всегда унисоном

Бьется в ритме тамтамов, бурлящем

В том королевстве сонном.

Роберт Говард оказался беспокойным соседом. Он продолжал фанатично писать, частенько просиживая за работой всю ночь напролет. В теплую погоду доносящийся через открытые окна стук его пишущей машинки мешал спать Батлерам. Миссис Батаер жаловалась на это миссис Говард, но жена доктора не терпела никакой критики в адрес своего сына. Она попросту исключила Батлеров из числа своих друзей, и когда в следующий раз молодой Лерой Батлер без всякого злого умысла заглянул поболтать с Робертом, Эстер недвусмысленно дала ему понять, что юноше не место в их доме.

Роберт по-прежнему работал днем и печатал по ночам. Отдыхая от этих занятий, он сидел, расслабившись, на крыльце, распевая песни, — при этом его зычный голос разносился чуть ли не по всему Кросс Плэйнс. Одной из его самых любимых песен была «Прощай; черный дрозд». На ее мелодию он обычно импровизировал стихотворные строки, приходившие ему в голову. Возбужденный чем-либо — радостью, гневом или горячительным напитком, — он иногда выбегал из дому и мчался как угорелый, подпрыгивая и испуская дикие вопли.

Роберт много гулял. Каждый будний день его можно было видеть шагающим пыльной дорогой по направлению к почте, находящейся в центре города. Частенько он заходил и на маленький рынок, что держали Энни Ньютон Дэвис и ее муж, откуда нес домой сумки, набитые продуктами. Перенос тяжестей не только развивал его мускулатуру, но и увеличивал аппетит, который появился у Роберта еще в молодые годы. Он в большом количестве пил молоко, любил сыр и испытывал особую слабость к блинам. Кэйт Мерримэн, которая вела хозяйство Говардов во время болезни Эстер, утверждала: — Бьюсь об заклад, что я испекла ему не менее миллиона горячих блинчиков. Он мог есть их на завтрак, на обед и на ужин-. Из напитков Роберт выказывал несвойственное большинству техасцев предпочтение чаю перед кофе.

Результат такого гаргантюанского аппетита не замедлил себя ждать: вес Роберта достиг 200 фунтов, иногда даже превышая эту цифру. Его широкое лицо округлилось и слегка обрюзгло. В конце 1928 года он хвастался Прайсу, что, ограничивая себя, подобно спартанцу, снизил свой вес до 184 фунтов для участия в матче по боксу. Эта борьба между аппетитом и ненавистью к тучности продолжалась до конца жизни Говарда.

Как только позволили средства, Роберт стал коллекционировать оружие. Особо ценные экземпляры украсили стену ванной комнаты, а не поместившиеся на ней хранились в стенном шкафу. Эта коллекция включала в себя пару рапир, кавалерийскую саблю времен гражданской войны, латиноамериканское мачете, бумеранг и несколько ножей и кинжалов, одним из которых был траншейный штык-нож времен Первой мировой войны с треугольным лезвием и зубчатой гардой. Говард также приобрел длинный французский штык, изогнутый на манер турецкого ятагана.

Роберзт и Ливдсей пытались фехтовать, насаживая на концы рапир пару пустых патронных гильз и не надевая обычных фехтовальных масок, жилетов и перчаток. К счастью, ничьи глаза от этих неосторожных действий не пострадали. Иногда Роберт фехтовал и с Эрлом Бэйкером. Мы можем с определенностью утверждать, что Роберт Говард не был знаком ни с одним опытным фехтовальщиком и никогда не читал книг, посвященных этому искусству. Вероятно, он получил понятие о том, как обращаться с рапирой, из фильмов, в которых Дуглас Фэрбэнкс успешно изображал из себя блистательного фехтовальщика.

Представляя беспристрастный обзор жизни Говарда в годы, последовавшие за окончанием колледжа Говард Пэйн, мы допускаем, что его существование может показаться скучным и бедным яркими событиями. Когда завершился нефтяной бум, в городе снова воцарились прежние богопослушные обычаи и былое спокойствие, граничащее со спячкой. Прогнозы погоды, сообщения о смертях и рождениях, случившихся в округе, да грядущее покрытие асфальтом главной улицы — вот те события, что могли волновать умы жителей Кросс Плэйнс.

Но для Роберта Говарда то, что происходило вокруг, никогда не казалось более важным, чем его собственные мечты и фантазии. Для него годы, которые он провел в крошечной комнатке, сгорбившись над клавишами пишущей машинки, были временем, полным чудесных событий и приключений. Суматоха и суета нефтяной лихорадки, с буровыми вышками на задних двориках, скандалящими подсобными рабочими, нефтяными магнатами, норовящими выхватить из-под носа друг друга лицензии, размалеванными девицами в откровенных нарядах, беззастенчиво предлагавшими свои тела на улицах, были ему совершенно неинтересны.

В своем творчестве Говард мог воплотить в жизнь любую невероятную идею или по-иному описать событие, привлекшее его внимание. Воображение писателя заставляло обыкновен-ные эпизоды повседневной жизни сверкать, подобно фейерверку на темном бархате ночного неба. Можно привести один пример. За два дня до Рождества 1927 года в городе Чиско четверо грабителей ворвались в Первый Национальный банк, причем их главарь был наряжен в костюм Санта-Клауса. В завязавшейся перестрелке были убиты комиссар полиции и семеро граждан. Захватив заложников, налетчики скрылись. Один из них был ранен и вскоре скончался. Через три дня были пойманы остальные грабители; двоих приговорили к смертной казни. Один из смертников попытался совершить побег, но был пойман и растерзан возмущенными горожанами. Главарь банды — Хелмс — был казнен на электрическом стуле. Президент банка упоминает, что когда Хелмса вели на казнь, он сопротивлялся, но смерть принял молча. Говард же описывал этот эпизод гораздо более красочно: «Хелмс… опускался на сиденье, рыча и изрыгая проклятия, сопротивляясь неизбежной судьбе так отчаянно, что наблюдавшие за этой картиной пришли в ужас».