Привет, Афиноген - Анатолий Афанасьев

– Мало мы любопытны к своим предкам, – сказал Николай Егорович. – Это плохо, очень плохо… Моя вот родословная на прадеде обрывается, на крестьянине Вятской губернии. Да и то лоскуты какие–то. Бабушка–покойница успела мне в детстве кое–что рассказать. Дед на две семьи жил, хотя и был христианин. Одна семья у него в Москве была, плотницкая, туда на заработки он ходил, другая – деревенская, главная, наша. В Москве у него и комната была с условием, что самый большой перерыв в проживании он может сделать три месяца. Просрочит – комнату отбирают и паспорт тоже. Но он аккуратно ходил, в его комнате потом и отец мой долго жил, на Даниловке. Бабушка, так деда описывала: «Боковитый, страшенный был мужик, а девки его жалели, так и льнули к нему. Уж помаялась я с ним, с идолом, царствие ему небесное, прости господь». Вот и все мои сведения… А ты, Сережа, знаешь ли, каких ты кровей?

Никоненко давно истерзался своим затянувшимся присутствием у начальства, а тут уж дошел до точки:

– Нет, это поразительно. Двадцатый век, современное научное предприятие. О чем говорим? Какие–то деды боковитые, татарские родичи – это тема, да? Сегодня судьба всех нас, можно сказать, определяется, а мы благодушествуем. Вы постарайтесь понять, когда я вам говорю.

Карнаухов засмеялся.

– А все же не знаешь ты, Сережа, своей родословной, каковая есть наша общая история. Тогда скажи, может ли истинно культурный человек относиться с пренебрежением к своей истории?

Никоненко запыхал, ляпнул:

– Если угодно, мой дед известный петербургский профессор, кафедрой в университете заведовал до революции.

– Понятно, – протянул Сабанеев. – Профессорский сынок.

– Ух ты, – Сергей сощурился. – Открылся ты наконец, Сабанеев, до конца. Не выносишь, значит, профессоров. Нет?

Всклокоченные, подавшись вперед, они забыли на минуту о том, где находятся, буравили глазами друг друга, так что пар шел от обоих.

– Товарищи, товарищи! – поспешил вмешаться Карнаухов. – Вы почему обедать–то не идете? Аппетит, я вижу, у вас уже разгулялся.

•– Извините! – сказал Сабанеев. Сергей тоже что– то мыкнул невразумительное, из одних согласных. Уходили они напряженные, стараясь не касаться друг друга локтями. «Ну вот, – думал Карнаухов, – благородные люди, воспитанные, образованные, независимо мыслящие, сильные… и что? Ничего ведь важного между ними, не может быть, какая–нибудь глупость, пустяк, недоразумение, резкое неосторожное слово, – и вог стоят рядом уже чуть ли не два врага. Слаб человек, слаб!..

Карнаухова отвлек от нового поворота мыслей телефонный звонок.

– Папа, ты обедал? – Голос Егора.

– Нет еще, а что?

– Хочешь, вместе пообедаем.

Карнаухов усмехнулся, в затылке кольнула ледяная точка.

– Переживаешь, сынок? Не стоит, у меня полный порядок. Сходи домой, пообедай с матерью. Да… – он секунду подумал. – Передай В и кеше, чтобы из дома никуда не совался. Пускай еще на неделю за свой счег договорится.

– Хорошо, папа. Может, в кино вечерком сходим?

– Почему бы и нет.

Положив трубку, Николай Егорович встал, походил по кабинету. Из угла в угол, вокруг стола – десять шагов. Он не захватил из дома бутербродов, не догадался, и сейчас, после разговора с сыном, почувствовал, что по–настоящему голоден. Это его встряхнуло. Выходить из кабинета он не хотел, как будто там, в коридоре, его могла поджидать новая неприятность. «Не приходят, – подумал он. – Тихо!» Обычно в понедельник дверь в его десятишаговый кабинет не успевала захлопываться. Обычно он не замечал течения времени, а сегодня каждая минута отзванивала ему мелодичным постукиванием в сердце. «Ждать и догонять – хуже нету», – вспомнил он давно забытое, солдатское…

9

Ровно в шестнадцать часов вместительный конференц–зал на первом этаже заполнился людьми. Первые по привычке захватывали стулья у распахнутых окон и занимали задние ряды, а тем, кто опаздывал, приходилось садиться все ближе и ближе к сцене, на которой стоял стол президиума. Одним из последних в зал степенно вошел Юрий Андреевич Кремнев. Ни на кого не глядя, он прошагал к сцене и сел в первом ряду, закинув ногу на ногу. От остальных собравшихся его отделяли два ряда пустых стульев. Несколько мгновений он изучал сцену, затем повернулся лицом к залу, безошибочно отыскал глазами профорга Николая Николаевича Нефедова и недовольно махнул ему рукой. Нефедов под негромкие напутствия и смех выскочил на сцену, держа в руках стул. Это был толстенький человечек неопределенного возраста, как, впрочем, и должности. Профоргом его выбрали на прошлом собрании совершенно случайно. Прежний профорг – деятельный и агрессивный руководитель группы Меле– хин – уволился, оставив в своем хозяйстве полную неразбериху. На минувшем собрании Николай Николаевич стал кричать с места, что вот, поскольку выбрали человека несерьезно, абы выбрать, то и профсоюзная организация отдела переживает черные дни, другие отделы выезжают на экскурсии, достают билеты в Большой театр, имеют черную кассу, а у них, сирот, ничего этого и в помине нет. Товарищи одобрили запальчивые реплики Нефедова и тут же баллотировали его на пост профорга, голосование было единогласным. Нефедова знали как человека, хотя и любящего иной раз повалять дурака, но, в общем, расторопного и исполнительного. Конечно, никто не предполагал, что он с таким чудовищным рвением возьмется за дело. Не проходило и дня, чтобы измученное профбюро не оставалось после работы, не запиралось в кабинете Карнаухова и не просиживало там до прихода уборщицы. Та выгоняла их со скандалом, грозя непокорному Нефедову поломать лично об него свою любимую швабру. Уборщица была несознательная и не умела понять, что просиживают они штаны после работы не ради баловства, а для всеобщего благоденствия.

Какие планы вынашивал новый профорг, что готовился обрушить на головы сотрудников, – мало кто догадывался. Николай Николаевич и члены бюро сохраняли это в глубокой тайне. Известно только, что свою основную работу Нефедов окончательно забросил и на попреки своего непосредственного начальника Ме– фодьева отвечал недоуменным взглядом и загадочной фразой: «Вы действительно, Кирилл Евсеевич, не понимаете или не хотите понять?» От него и прежде было мало проку, а теперь, когда он заступил на новый пост, не на что стало и надеяться. «Человек в раж вошел, – решил Мефодьев, – пусть его потешится. Может, первый раз в жизни ему в руки власть попала».

Реально новый род деятельности, которым увлекся Нефедов, выразился пока лишь в том, что он водрузил на свой рабочий стол табличку с надписью «Секретарь п/о тов. Нефедов Н. Н.» и выпустил газету–молнию с фамилиями злостных неплательщиков взносов и с гневными тирадами в их адрес. Молния провисела всего–навсего полтора часа. Вышедший в коридор Карнаухов случайно ее прочитал и собственноручно сорвал со стены, хотя она была приклеена канцелярским клеем и для верности прибита кнопками. На истерическое «прошу объяснить!» подскочившего Нефедова Николай Егорович сразу не ответил, а некоторое время с любопытством в упор разглядывал новую власть. Наконец объяснил, что никто не позволит Нефедову обзывать хороших работников такими словами как «скупердяй от науки», «ретивые Плюшкины» и даже «вредные элементы», на что пылающий от официального накала Нефедов обратил к нему свой сакраментальный вопрос: «Вы действительно не понимаете или не хотите понять?» В отличие от Мефодьева, заведующий отделом ответил на этот вопрос исчерпывающе. «Не понимаю и не хочу понимать!» – ответил он, с приветливой улыбкой заглядывая в прозрачные глаза Нефедова. Тот стушевался и развел руками: подчиняюсь воле руководства, но время покажет, кто из нас прав.

Оказавшись со стулом на сцене, Николай Николаевич растерялся. Это было первое собрание, которое ему предстояло вести, и оно оказалось, мягко выражаясь, нетипичным. С утра он прохаживался у кабинета Карнаухова, решая, стоит ли зайти посоветоваться, но так и не зашел. Они столкнулись с Николаем Егоровичем, когда тот выходил из комнаты. «Вы не ко мне? – любезно спросил Карнаухов. – А то я обедать ухожу». – «Что вы, что вы, – пробормотал Нефедов, – я по другому делу. Не беспокойтесь!» – «Небось, неплателыци– ков подстерегаете?» – пошутил на ходу заведующий, непонятно чем довольный, ухмыляющийся. «Погоди ужо!» – подумал ему вслед Нефедов.

Теперь он стоял на сцене, ловил с нетерпением хоть какой–нибудь знак от Кремнева, но тщетно. Юрий Андреевич с искренним интересом изучал ногти у себя на левой руке.

– Надо избрать президиум, – предложил Нефедов, все еще держа в руках стул и не находя места, куда его поставить. – Счетную комиссию так же…

Кремнев крякнул, резко вскочил на ноги, обернулся лицом к залу.

– Товарищи, думаю, не стоит тратить время на процедурные деликатесы. Собрание у нас необычное, деловое, предлагаю избрать двух человек. Одного – для ведения протокола и председателя… Кто за?