Герой должен быть один - Генри Олди

Но Алкид не велел гнать назойливого бродяжку, и тот увязался следом, радостно ухмыляясь, когда Алкид звал его вестником.

«Это мой собственный маленький Гермес,» – смеялся Алкид.

Ификлу неугомонный Лихас тоже пришелся по душе, так что Иолай смирился и промолчал.

Хотя частенько был готов утопить этого маленького Алкидова Гермеса в ближайшей луже.

– Ну, что там, в Фивах? – не оборачиваясь, спросил Иолай.

– Козлы, – раздалось из-за спины.

– Все козлы? – усмехнувшись, Иолай заставил лошадей прибавить ходу.

– Все. Только и слышишь, как они Гераклу сопли в детстве утирали. А правду расскажешь – смеются. Лик-волчина, басилей самозваный, на шею им взгромоздился – терпят… в смысле, терпели. Говорю ж, что козлы…

Последняя оговорка Лихаса очень не понравилась Иолаю.

– Терпели или терпят? – строго переспросил он.

– Ну, терпели… а что?

– Я слушаю, – коротко бросил Иолай.

Как бичом ожег.

С оттяжкой.

– Да чего тут слушать?.. Ну, залез я к этому Лику в опочивальню (Иолай чуть поводья не выронил), дай, думаю, наведу шороху! Будет знать, как изгонять Геракловых родичей! Охрана с перепою дрыхнет, хоть на колеснице заезжай – гляжу, Лик спит. Морда синяя, опухшая, винищем несет – впору закуску нести! Ну, я уголек из очага взял и написал на стеночке…

– Что?

– Ничего особенного. Собаке, мол, собачья смерть. После уходить собрался, а Лик как захрапит, как подскочит – и опять упал. Лежит. Он лежит, а я стою. Все, думаю, вляпался. А он лежит. Я стою, а он лежит. А я…

– А ты стоишь, – сквозь зубы процедил Иолай. – Дальше!

– А дальше мне стоять надоело. Я на него кинулся – так он уже и не дышит. Только пена на губах. Отравился, что ли? Ну, я руки об покрывало вытер и ушел.

– И все?

Лихас шумно высморкался и промолчал, разглядывая редкие дикие оливы на окрестных холмах.

– Все или нет, я тебя спрашиваю?!

– Вот ты всегда орешь на меня, Иолайчик, – с некоторой опаской забормотал Лихас, – а я и не виноватый вовсе! Ничего такого больше и не писал, разве что подписался внизу…

– Как?

– Никак. Геракл, дескать. А больше ничего.

Иолай только крякнул и губу закусил.

– Зато теперь Гераклу все спасибо скажут, – стал оправдываться Лихас. – Они ж в Фивах еще и не знают, что наша служба у Эврисфея закончилась! Кстати, как там в Тиринфе эта мегера Мегара? Во женщина – с такой только Гераклу! И грудь, и бедра, и характер! Хуже Гидры…

Иолая всегда поражало умение Лихаса переходить от одной темы к другой.

– Мегара тут ни при чем, – оборвал Иолай парня. – Мегару Геракл мне подарил.

– Насовсем? – поразился Лихас. – Эх, такое родному человеку…

– Если выживет – насовсем.

Лихас аж взвизгнул от восторга.

Кажется, он считал Иолая чем-то вроде прирученного чудовища.

– И ты с ней справился?! Ну расскажи, Иолайчик! Ведь сам Геракл…

– Тряпка он, твой Геракл, – оттаял Иолай. – Никогда с бабами не умел обращаться. И бьет не по делу, и любит не по телу. Не то что я: сперва эту стерву вожжами с утра до вечера, потом в постель – и с вечера до утра! На третий день домой являюсь: стол накрыт, ложе расстелено, вожжи на почетном месте чуть ли не в золото оправлены! Вот где подвиг! Да только кто оценит?

– Я оценю, – пообещал честный Лихас. – Так это мы на Эвбею едем Алкида заново женить? Или Ификлу приспичило?

– Что значит «едем»?! Ты, во всяком случае, никуда не едешь! Ты останешься в Оропе!

– Это просто, Иолайчик, ты еще не знаешь, что я с вами на Эвбею еду, – сонным голосом возразил Лихас. – И Алкид с Ификлом не знают… ничего, скоро узнают. Как же так – жениться, и без меня!

– Это уж точно, – обреченно вздохнул Иолай.

Иногда он всерьез подозревал, что Лихас – внебрачный сын кого-то из Олимпийцев, специально обученный отравлять жизнь ему и близнецам.

Уж больно вредный ребенок получился.

Оропская гавань жила обычной, изо дня в день неменяющейся жизнью: кипела многоголосая сутолока, сновали туда-сюда лоснящиеся от пота рабы-носильщики с тюками и корзинами, яростно ругались матросы и капитаны двух галер, только что чуть не переломавших друг другу длинные весла; купцы поторапливали нерадивых слуг и наемных грузчиков, шлюхи-порны вовсю торговали своими прелестями, а мелкие воришки шныряли по сторонам с профессионально-безобидным выражением лица.

– Сидонская лохань, – безошибочно определил Лихас, глядя на одну из двух скандальных галер. – Ишь, разорались, мореходы вонючие! Вот уж кого не люблю…

– Интересно, за что ты их не любишь? – усмехнулся Иолай, из-под козырька ладони оглядывая бухту.

– А за письменность! Ты вот, Иолайчик, меня ихней поганой грамоте учил – кричал да подзатыльники давал, Алкид учил – за каждый «алеф» по оплеухе, Ификл учил… нет, не люблю я сидонцев!

Пораженный таким выводом Иолай только головой покрутил, и они двинулись дальше вдоль набережной.

Чуть поодаль у пристани спешно грузился двадцативесельный торговый корабль. Близ него на берегу грудой были свалены разномастные тюки, мешки и связки остро пахнущих кореньев, а грузчики резво бегали по сходням, перетаскивая все это добро на борт.

Единственным, что грузчики опасливо обходили стороной, была подвода с четырьмя огромными, почти в рост человека, глиняными пифосами. Грузчиков вполне можно было понять: каждый из пифосов-гигантов весил никак не меньше четырех талантов, катить их по мосткам не представлялось возможным, а заносить злополучные пифосы вдвоем-втроем – так и упасть со сходней недолго, а нести ответственность за гибель товара не хотелось никому.

Хозяин – краснорожий, похожий на медведя купец в залитом жиром хитоне – был вне себя: топал ногами, грозился, но все было напрасно.

– Да вы знаете, прохвосты, кому предназначен этот груз?! Ведь это вино заказал сам басилей Ойхаллии, славный Эврит, к праздничному столу! Боги, эти пифосы – кровь из носу – должны к полудню быть на Эвбее!

– Будут, – услышал купец над самым ухом чей-то уверенный бас, и на плечо ему опустилась тяжелая пятерня, изрядно придавив толстяка к Матери-Гее. – Если кровь из носу – значит, будут.

Первой мыслью обернувшегося купца было: «Похоже, вчера я-таки перебрал!.. опять же, с рассвета на солнцепеке…»

В глазах у купца явно двоилось. Перед ним стояли два совершенно одинаковых здоровяка, волосатых и бородатых, и оба одинаково ухмылялись, одновременно склонив головы к правому плечу. Даже застарелые шрамы на руках и ногах – и те, похоже, были одинаковыми.

– На корабль возьмешь? – без обиняков поинтересовался тот, что стоял слева; правый же промолчал – и купец облегченно вздохнул: Вакхово безумие и солнечный удар оказались совершенно ни при чем.