Княгиня - Петер Пранге

— Не мучьте себя! — прошептала она. — Я одна повинна в его смерти.

Бернини энергично тряхнул головой и высвободил руку.

— Я выстроил эту площадь, княгиня, но никак не вы!

Он посмотрел на нее увлажнившимися глазами.

— Я всегда считал смерть своим личным врагом, всеми силами цепляясь за жизнь, я цеплялся за нее куда сильнее, чем даже за искусство. Поскольку свято верил, что красота и есть жизнь. На самом же деле, боюсь, мною руководило лишь стремление понравиться людям. Господи, как же я мог так заблуждаться?

— Вы не заблуждались, и доказательство тому — эта площадь. Она — триумф красоты.

— Красоты — да! Но жизни? — Лоренцо в отчаянии воздел руки к небу. — Готов от души поверить в это, Кларисса. Но Франческо пришлось заплатить жизнью за то, чтобы эта площадь, рожденная его замыслом, увидела свет. Нет, последнее слово всегда за смертью, никак не за жизнью. Это горькая истина, и кто в нее не верит, тот обречен на кару даже в момент наивысшего взлета.

Лоренцо, опустившись на колени, размашисто, будто епископ, перекрестился — в этом жесте была вся его взволнованность — и, отправляя безмолвную молитву у могилы почившего навеки соперника, не смог сдержать слез.

И хотя скорбь своей темной вуалью окутала ее, Кларисса невольно усмехнулась. Даже беспомощность и отчаяние приобретали у Бернини оттенок театральности.

— У вас было мужество, которого недоставало мне, — заключил он, поднявшись. — Судьбе угодно было доверить вам ужасную миссию, княгиня. Большинство бы бежало ее, однако вы приняли. Без вас этой площади не существовало бы, а без нее и Рим был бы другим. И город, и искусство в вечном долгу перед вами. Но о том известно лишь нам с вами. Это наша с вами тайна.

— Узнает ли мир о том, кто истинный автор проекта площади, или же нет, зависит от вас, кавальере. Вы готовы заявить во всеуслышание об этом?

Лоренцо покачал головой:

— Думаю, что нет. В свое время, когда я был моложе, люди слишком захвалили меня, чтобы в старости я мог так легко отказаться от лавров.

И снова Кларисса улыбнулась.

— Вы тщеславный человек, Лоренцо, вероятно, самый тщеславный из всех, кого мне приходилось знать, но вы по крайней мере не лжете. Вот за это я вам благодарна.

Она поцеловала его в щеку. Бернини ответил ей улыбкой, даже порозовев от смущения, — впервые в жизни Кларисса увидела этого человека краснеющим от смущения.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга: двое, которым нечего больше было сказать.

— Каковы теперь ваши планы? — осведомился он.

— Как только соберусь, сразу же уеду. Странно, — добавила Кларисса, — но сейчас, когда Франческо уже нет, у меня такое чувство, что мне больше нечего делать в Риме. Теперь я здесь чужая, будто во второй раз потеряла родину.

— Значит, снова в Англию? Княгиня пожала плечами:

— Возможно, а может быть, в Германию или Францию. Сама еще толком не знаю. — Кларисса протянула ему на прощание руку. — Всего вам доброго, кавальере! Да хранит вас Господь!

31

Разрешение на выезд и медицинская справка были получены и подписаны, багаж упакован, экипаж загружен. Сначала Кларисса направлялась в Пизу, Флоренцию и Падую — посетить города, где жил и творил Галилео Галилей, а куда потом — пока не знала. Она наняла двоих vetturini — проводников, задачей которых было охранять ее от возможных нападений в пути. Дороги стали куда опаснее, нежели в те годы, когда она впервые приехала в Рим, — иностранцы, все в больших количествах посещавшие Италию, привлекали дорожных грабителей.

Укутавшись в меховую шубу, Кларисса стояла на Авентине — самом южном из семи холмов Рима, с которого и начинался этот город. Подошло время прощаться с Вечным городом. Изо рта княгини шел пар — нынешняя зима выдалась необычайно холодной, холоднее она даже не могла припомнить. Кларисса обвела взором море домов и домишек, бесчисленные церкви и палаццо, большинство из которых она знала наперечет. Да, в этом городе прошла вся ее жизнь, и Рим, и жизнь, щедро одарив княгиню, столь же безжалостно и ограбили ее.

Кларисса покачала головой. Как сильно изменился Рим за последние пять десятилетий! В первый приезд перед ней предстала лишь средневековая крепость, хаотично протянувшаяся узенькими проулками до самого Тибра, окруженная древней стеной времен Марка Аврелия, широким венком заключавшей в себе руины, торчавшие на пустырях, обороняемая зубчатыми грозными башнями, еще без гордых церковных куполов, наложивших теперь отпечаток на город. Здесь Кларисса познала полный противоречий мир, в котором нищета уживалась с роскошью, хаос — с величием, распутство — со строгостью нравов, замкнутость — с гостеприимством и душевной открытостью. Но самое главное, она познала здесь, что такое любовь и что такое искусство.

Клариссе припомнились слова наставника времен ее юности Уильяма, предостерегавшего от искушений мира сего: сладкий яд красоты… Воспоминание вызвало невольную улыбку. Боже, какой же пришелицей из мира варварства была она тогда! Не подозревала даже, что существуют столовые вилки, не говоря уже о том, как ими пользоваться.

Повернувшись, княгиня прошла на другой край плоской площадки холма. По ту сторону реки величественно и несокрушимо, будто сама Вечность, возвышался купол собора Святого Петра. Храм, казалось, вобрал в себя всю историю ее пребывания в Вечном городе: все началось с сооружения главного алтаря, а завершилось площадью перед этим храмом.

Над куполом в сером зимнем небе, поднимаясь все выше и выше, словно стараясь перещеголять друг друга, кружили две птицы. Эта картина болезненным уколом отозвалась в сердце. Какие же дерзновенные планы вынашивали некогда Бернини и Борромини — они всерьез задумали превзойти самого Микелан-джело! Отчего двое друзей рассорились? Из-за нее? Или так было угодно судьбе?

Птицы уже забрались в самую высь, казалось, необъятность небес вот-вот поглотит их. Неожиданно Клариссе пришла в голову мысль, нет, скорее робкий вопрос. Вероятно, и Лоренцо, и Франческо были способны создавать шедевры, о которых некогда грезили, лишь в соперничестве друг с другом! Вероятно, ее, Клариссы, вина в том, что из друзей они превратились во врагов, в вечных конкурентов. А заслуга ее в том, что, нападая друг на друга, они, сами того не сознавая, возводили новый Рим, врата рая, город, раскинувшийся сейчас внизу у подножия холма.

Кларисса невольно поежилась. Может, мысль эта — всего лишь попытка самооправдания? Желание избавить себя хотя бы от части вины? Возможно — утверждать наверняка она не могла!

Когда княгиня бросила прощальный взгляд на собор, произошло нечто, весьма смутившее ее чувства. Внезапно воздух заискрился, затрепетал загадочным свечением, будто в нем просыпали жемчужную пыльцу с нежных крылышек миллионы белоснежных бабочек. Такого в Риме ей еще видеть не доводилось. Словно добрая фея, коснувшись волшебной палочкой облаков, заставила их просыпать мириады снежинок, грациозных и легких, соткав из них трепещущую шелковую белую вуаль.

Сердце Клариссы замерло, в нем воцарились тихое благоговение и ощущение спокойного счастья. Будто Франческо таким образом решил попрощаться с ней.

Застыв от изумления, стояла она, глядя на заколдованный мир, преисполненная благодарности, а кружившие над куполом собора птицы между тем исчезли, словно растворившись в снежном мареве.

И тут чудо кончилось. О нем напоминали лишь снежные кристаллики, упавшие на морщинистую, испещренную пятнами старости руку Клариссы.

Вздохнув, княгиня повернулась и направилась к поджидавшему ее экипажу. В карете был услужливо разложен плед. Обернув им ноги, она собралась спрятать руки в меховой муфте, когда заметила, что тепло ее кожи превратило кристаллики в капли воды. Кларисса осторожно отложила муфту. Ей не хотелось отирать капельки — пусть впитаются в кожу. Кто знает, может, со временем они смешаются с тайным ароматом духов, флакончик которых она столько лет заботливо хранила в своем сердце напоминанием о том роскошном и так много вместившем в себя мгновении, которое ей выпало разделить с другим человеком.

Задернув занавески на окнах, Кларисса негромко постучала по стенке, давая знак отправляться.

— Н-но!

Кучер щелкнул плетью, вороные тронулись с места. Карета стала спускаться с Авентина, а внизу, у подножия холма, лошади перешли на спокойный, равномерный ход, и так они пересекли весь город, направляясь вдоль Корсо к Порта Фламиния. Таможенник остановил экипаж и вновь проверил, в порядке ли бумаги. Двое солдат открыли дверцу, потом снова закрыли ее, и карета продолжила путь. Выехав за пределы Рима, они поехали по грунтовой дороге, все дальше и дальше оставляя позади Вечный город, постепенно превращающийся в темное пятнышко. Вскоре Рим и вовсе исчез за горизонтом, канув в бесконечность Времени.