Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы спустились вниз, прошли будку охраны и нашли Сурена во дворе. Он сидел на ветке яблони, исхудавший и полысевший, вряд ли бы я его узнал, если бы встретил в другом месте.
– Это Джудэ, – сказала Манушак.
Он спрыгнул с ветки и всплеснул руками:
– Ну никак не отделаться от этого человека, что за напасть такая?!
– Чего ты хочешь, Сурен, что тебе от меня надо?
– Все, что произошло с нашей семьей, все – твоя вина.
– При чем здесь это? – рассердилась Манушак.
– Он приносит несчастье.
– Кончай свои глупости, а не то я сейчас же уйду отсюда.
– Скатертью дорога. – Ему было наплевать.
Потом он подбежал к потрескавшейся стене, выхватил из нее обломок кирпича и хотел бросить в меня. Манушак встала между нами:
– Не вздумай бросать, идиот.
Но он не послушался, кусок кирпича просвистел у моего уха. Настроение испортилось.
– Ладно, успокойся, я ухожу, – повернулся и увидел расстроенное лицо девочки, я улыбнулся: – Не обращай внимания, знаешь же, где мы находимся, – провел рукой по ее волосам и пошел к воротам.
Под навесом напротив будки охраны на деревянном столе стоял керосиновый фонарь, длинная лавка перед столом была врыта в землю. Я подошел, положил сумку на стол и присел. Из будки вышел сторож и попросил у меня сигарету, я дал ему и спросил:
– Больных по ночам запирают в палатах?
Он покачал головой:
– Нет, их санитары караулят.
– А если санитар уснет?
– Ну и что? – удивился он.
– Они не сбегут?
Он усмехнулся:
– Куда им бежать? Проголодаются и вернутся.
Потом появилась маленькая Манушак.
– Бабушка стирает, – сказала она.
– Где? – спросил я.
– За домом.
Она присела на корточки возле лавки, палочкой начертила линии на земле, достала из-за пазухи белые камушки, положила их вдоль линий и научила меня простой и скучной игре. Мы сыграли десять раз, пять раз она специально проиграла, хотела сделать мне приятное. Потом, когда санитары стали собирать больных у неработающего фонтана, мы перестали играть и пересчитали больных. Их было двадцать. Санитары выстроили их и палками погнали к зданию, Сурен телепался сзади.
Тем временем наступила ночь, и появилась Манушак.
– Выстирала одежду и белье Сурена и повесила сушить, – сказала она и посмотрела на фонарный столб, света не было. Она взяла у меня спички, зажгла керосиновый фонарь, потом сказала: – Хотела повидаться с главным психиатром, да его нет, сказали – куда-то по делу уехал и вернется поздно ночью. Медработники тоже жили в здании больницы.
Мы достали из сумки наши припасы – хлеб, сыр, булочки с изюмом и мацони в маленьких баночках – и разложили на столе. Девочка проголодалась и, увидев еду, повеселела:
– Вот здорово!
Когда мы покончили с едой, подул ветер, колебля пламя в лампе.
– Что-то холодно стало, – пожаловалась Манушак.
Я снял пиджак и накинул ей на плечи.
– Спасибо. – Она благодарно посмотрела на меня. Потом она поправила косынку на голове у девочки и поцеловала ей руки.
– Я люблю тебя, бабушка, – сказала девочка.
– И я тебя. – Бабушка и внучка любовно смотрели друг на друга. Они обе были такие искренние, такие беззащитные, что у меня защемило сердце.
Я закурил сигарету, поднял голову и увидел Сурена с кирпичом в руках, он ворвался под навес с воплем «Оставь в покое мою сестру!» и бросил в меня кирпичом, но снова промахнулся и начал бегать вокруг нас, громко матерясь. Выбежали санитары, дали ему по шее и силком утащили назад. Манушак пошла за ними и через час вернулась.
– Успокоился, поел и лег, теперь, наверное, уже спит, – сказала она и оглянулась на ворота, там остановился грузовик, из кабины вышел человек лет сорока, прошел будку и, шатаясь, вошел во двор. Он был сильно пьян. – Это главный психиатр, – узнала его Манушак. Она вышла из беседки, дождалась его у фонарного столба и поздоровалась.
Он остановился:
– Какого черта тебе надо? – заревел он.
Чего могла хотеть бедная Манушак?
– Я сестра Сурена, что вы думаете, как сейчас состояние его здоровья?
Врач уставился на нее:
– Ты его видела?
– Да.
– Он все такой же тронутый?
Она кивнула:
– К сожалению, да, улучшения не заметно.
– Уникальный псих! По его бредням пять диссертаций написано, ему очень повезло, будь он нормальным, кому бы он понадобился? Поэтому ты не переживать должна из-за его болезни, а радоваться и гордиться этим. – Он засмеялся, повернулся и поплелся к зданию больницы.
Манушак стояла с открытым ртом.
– Я не очень-то поняла, что он мне сказал, – обратилась она ко мне.
– Он сейчас не в лучшем состоянии, чем Сурен. Не обращай внимания.
– Ладно, пойдемте отдохнем, – сказала она.
Девочка спала, положив голову на сложенные руки. Я взял ее на руки и пошел за Манушак. Мы обошли главное здание больницы, прошли мимо развешенного на веревке белья и подошли к небольшому одноэтажному строению. Тут была комната, где могли переночевать посетители. В комнате стояло пять железных кроватей, на кроватях были старые матрацы и ватные одеяла, на стене тускло мерцал большой фонарь. В комнате уже были две женщины и старик. Я осторожно положил ребенка на кровать, Манушак сняла с нее куртку и обувь, укрыла одеялом, потом и сама прилегла рядом и улыбнулась мне. Я улыбнулся в ответ и присел рядом на свободную кровать у окна. Я не собирался оставаться тут, Сурен наверняка знал об этой комнате, и если бы он проснулся и сумел выскользнуть из палаты, то легко нашел бы меня и огрел спящего чем-нибудь Каково? Я боялся. Я ничего не сказал об этом Манушак, не счел нужным, дождался, пока она тоже уснула, и вышел во двор. Пролез через дыру в ограде и в темноте поднялся на пригорок – я хорошо помнил, что там стояло не меньше десяти стогов сена.
Когда я поднялся, выплыла луна, и за стогами показались крыши – на другой стороне пригорка была маленькая деревня. Кое-где в окнах виднелся свет от керосиновых ламп. Я подошел к первому стогу, разворошил сено и спрятался внутри. Хорошо пахло сухой травой. Я смотрел на освещенные луной горы,
