Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга - Филип Хосе Фармер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По правде говоря, если брать за основу историю, рассказанную Верном, то никто из путешественников не мог знать о случившемся. Фоггу и Паспарту, разумеется, было известно о смерти раджи. Но они не могли об этом рассказать, а Верн не имел представления о том, что на самом деле случилось той ночью.
Тем не менее, парс сказал, что вдова раджи была одурманена парами опиума и конопли. Этим он хотел объяснить, что в таком состоянии она не опозорила бы семью и общину своим сопротивлением.
На самом деле все обстояло следующим образом. Верн, как любой хороший романист, давал своим вымышленным персонажам реплики, в которых они быстро объясняли происходящие события читателям.
Но был ли порыв спасти женщину от ужасного ритуала достаточно сильным, чтобы побудить Фогга к действию? Почему он поставил под угрозу выполнение чрезвычайно важной миссии и свое пари, ввязываясь в эту, на первый взгляд, безнадежную попытку спасения? Неужели он вмешался из одного только сострадания? Возможно. Но не исключено, что Фогг с первого взгляда влюбился в эту прекрасную женщину. Однако в его дневнике указывается еще один, без сомнения, более веский мотив. Во дворец раджи был заслан эриданеанин. Именно он передал описания зала с куполом, где раджа хранил свой исказитель. И этот эриданеанин, а точнее, эриданеанка, так как она была женщиной, смогла подобраться к радже так близко, как никто другой. Своей красотой и обаянием она легко усыпила бдительность раджи, и вскоре он предложил ей стать его женой.
Стюарт рассказал эту историю Фоггу давным-давно за игрой в вист. Именно поэтому перед тем, как снова двинуться в путь, Фогг предложил:
– А что если мы спасем эту женщину?
– Спасти эту женщину, мистер Фогг? – воскликнул сэр Фрэнсис.
– У меня в запасе есть двенадцать часов. Я могу посвятить их этому делу.
– Какой же вы, оказывается, отзывчивый человек! – удивился сэр Фрэнсис.
– Иногда, ответил Фогг. – Когда у меня есть время.
Вероятно, сэр Фрэнсис подивился умению Фогга управлять своими эмоциями, с легкостью «включая» и «выключая» их, словно воду в водопроводном кране. Однако он не знал, что Фогг не мог решать, какие эмоции ему испытывать, а какие – нет. Они охватывали его непроизвольно, но Фогг был способен подавлять их и запирать в своих нейронных клетках, где эмоциональный разряд беспрестанно вращался, как электрический ток в современных сверхпроводниковых схемах. А вот уничтожить эту эмоцию окончательно, ему было не по силам. Рано или поздно приходилось расплачиваться за то, что он изолировал ее. И к тому моменту, когда наступало время дать эмоциям волю, плата возрастала вдвое, а то и втрое.
Два других европейца с энтузиазмом приняли его предложение. А как отреагировал их проводник парс? Он вряд ли захотел бы рисковать своей жизнью, но мог согласиться подождать их. Пускай эта затея и представляла для него угрозу.
Однако он ответил, что был парсом, как и та женщина. Поэтому решил идти с ними до конца.
Верн пишет, что парсу было все о ней известно. Возможно, Верн почерпнул эту информацию из официального дневника Фогга и вложил все сведения в уста парса, чтобы просветить читателей. В любом случае, мы знаем, что эта женщина славилась своей красотой и была дочерью богатого купца из Бомбея. Если она в самом деле была так знаменита, то парс мог слышать о ней. Путешественники, проходившие через его глухую деревню, вероятно, рассказывали о ней.
Женщину звали Ауда Джиджибхой, и в Бомбее она посещала английскую школу. Благодаря образованию и светлой коже она могла сойти за европейку. Ауда приходилась родственницей богатому парсу, которому королева даровала титул баронета. Его звали Джейметси Джиджибхой, и наши любопытные читатели смогут найти его имя и ознакомиться с биографией в книге пэров Берка [8].
Парс сказал, что ее родители умерли, и девушку насильно выдали замуж за раджу.
(Разумеется, так считала общественность и сам раджа. Ауда сумела устроить все так, чтобы казаться жертвой. Ведь если бы она с радостью пошла за раджу замуж, это могло вызвать всеобщее подозрение.)
Но парс был прав, когда сказал, что она бежала сразу же после смерти раджи, однако ее схватили и вернули в столицу. Родственники раджи настаивали на том, что ее должны подвернуть обряду сати, так как не хотели делиться с ней наследством.
Фогг подумал, что, возможно, именно так и обстояло дело. Если бы Немо узнал или хотя бы заподозрил ее в связях с эриданеанами, он мог предпринять попытки спасти ее от сати. Ауда была для него слишком ценным источником информации, чтобы позволить ей сгореть на погребальном костре. Но, вполне возможно, Немо больше не имел влияния в Бунделькханде и был не в силах предотвратить ее преждевременную – даже с его точки зрения – смерть.
Парс отвел путешественников к пагоде Пилладжи, где и должна была состояться эта жуткая церемония. Тридцать минут спустя они уже прятались в густых зарослях в ста шестидесяти семи ярдах от пагоды, в которой находились брамины. Киуни слишком сильно шумел, обрывая ветки и пережевывая их, но с этим ничего нельзя было поделать. Слон проголодался и попытки остановить его вызвали бы еще больше шума. К счастью, пышная растительность, окружавшая путешественников, значительное расстояние, отделявшее их от толпы, и крики жителей Бунделькханда, помешали последним обратить внимание на звуки, производимые слоном.
Фогг расспросил гида о том, что находилось вблизи от пагоды, каково было ее внутреннее убранство, а также о поведении индусов во время подобных церемоний. Верн пишет, что парс был знаком с обстановкой в пагоде. Но как парс мог войти в индуистский храм, тем более в храм, расположенный на вражеской территории? Возможно, парс, явно не обделенный интеллектом, а, как следствие, и любопытством, черпал свои знания из рассказов индуистов, живших в его деревне, или путешественников, которые приходили в это
