Падение Парижа - Илья Эренбург
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он грустно погладил руку Жаннет.
– Тебе надо идти – они будут бомбить. Видишь, сколько солдат… А офицеров? Три. Остальные удрали. Говорят, что мы будем защищать этот холм. Не верится… Все время так – окопаемся, ждем, потом приказ – отступать. А они бомбят… Иди, Жаннет!
– Люсьен, как же ты здесь останешься?
– Я?.. Я был в Дюнкерке… Может, лучше, если убьют.
– А я боюсь. Мне, Люсьен, жить хочется…
Она крепко его поцеловала и пошла дальше. На верхушке холма она остановилась. Солнце, заходя, было очень большим и красным. Отсюда не было видно разрушений, и жизнь представлялась мирной, полной зелени и свежести. Широкая, но мелкая Луара лениво посвечивала вдалеке. Песчаные острова были покрыты кустарником. Возле Жаннет два дерева стояли важные, как часовые на постах; темные листья вырисовывались на небе. Те деревья, что были подальше, казались синими. В некошеную траву ныряли ласточки. Далеко басом лаяла собака. Беленький домик, наверно брошенный хозяевами, манил к себе – приют мира!.. Жаннет подумала: «До чего хорошо!» Вытащила из сумки бисквит. Ее охватила простая радость жизни.
Тогда снова послышалось знакомое гудение. Она послушно упала на траву. Как это делали прежде другие, она старалась стать плоской, незаметной, зарыться в траву. А трава изумительно пахла – детством Жаннет, первыми ее веснами. Сердце билось. Шум нарастал. Она еще успела подумать: «Здесь, наверно, растет мята, ведь это мятой пахнет»…
Агония длилась недолго. Платье и трава вокруг были в крови. Лицо Жаннет было спокойное. Поднялся ветер; он приподымал ее длинные вьющиеся волосы. А большие совиные глаза удивленно глядели на первые, еще бледные звезды.
32
Тесса завтракал в ресторане «Золотой каплун» с испанским послом. Разговор предстоял тяжелый; но тонкость бордоской кухни и прославленный погреб ресторана смягчали горесть положения.
Тесса пережил ужасную неделю. В Тур он приехал за два дня до своих товарищей по кабинету; только благодаря этому он получил приличное помещение. А потом министры метались, как бездомные бродяги… Город бомбили. Рейно знал одно: писал телеграммы Рузвельту. Тесса острил: «Наш премьер превратился в специального корреспондента Юнайтед Пресс…» Беспорядок был такой, что одна из телеграмм Рузвельту провалялась ночь на телеграфе. А немцы продвигались каждый день на пятьдесят километров. Дороги были забиты беженцами.
Тесса старался почаще встречаться с Бретейлем; но тот был угрюм, малообщителен: говорил, что жена заболела нервным расстройством. Не мудрено! Тесса не понимает, как это он не заболел. Только Лаваль сиял; его белый галстук казался убором молодожена. Но Лаваль не обращал на Тесса внимания. Что касается министров, они носились бессмысленно из замка, где жил Рейно, в город, искали пропавшие чемоданы и отмахивались от секретарей, пристававших с глупыми вопросами: «Когда мы уезжаем?..»
На заседании кабинета Тесса предложил начать мирные переговоры. Рейно его прервал: «А наши обязательства?.. Нужно подождать, что ответит Рузвельт…» Мандель пристально взглянул на Тесса, и Тесса отвернулся. Этот человек на все способен! Для него Тесса – предатель. Даже дети знают, что, когда Мандель решил кого-нибудь погубить, можно писать некролог… Страшное лицо – ни кровинки!.. Инквизитор!..
Помощь пришла неожиданно: генерал Пикар потребовал, чтобы его допустили на совещание – чрезвычайно важное известие. Обычно спокойный, Пикар был страшен. Он шамкал, и Тесса вдруг увидел, что у Пикара нет зубов.
Как он мог потерять челюсть?.. Тесса не сразу понял, что говорит генерал. А тот повторял: «Да, да, коммунистический переворот!.. Чернь осаждает Елисейский дворец… Возникли большие пожары…»
Тесса в ужасе закрыл глаза. Он не боялся ни бомб, ни снарядов. Он даже приучил себя к мысли, что может попасть в плен. Это ужасно, но немцы – культурные люди, они не станут обращаться с министром как с преступником. Только коммунисты пугали Тесса. После разговора с Дениз он понял, что красные его ненавидят. Если они захватят власть, ему не миновать пули. И потом, какое несчастье для Франции!.. Когда немцы войдут в Париж, это будет днем национального траура. Но все-таки немцы лучше коммунистов. Немцы подымут над Елисейским дворцом свой флаг, но дворца они не тронут. А коммунисты все сожгут, как в семьдесят первом. Уже начали жечь… Это фанатики, звери!
Мандель связался с Парижем и полчаса спустя заявил: «В Париже полный порядок». Пикар попробовал спорить; но потом с самодовольной улыбкой сказал: «Конечно! Генерал Денц – мой друг. Это один из лучших полководцев. Он отдал полиции приказ стрелять по провокаторам, которые вздумают оказывать противнику вооруженное сопротивление».
Тесса повторял: «Пора уезжать из Тура!» Прошли еще сутки. Немцы снова продвинулись на пятьдесят километров. Это был отвратительный день – четырнадцатое июня. Он всегда думал, что четырнадцать для него фатальное число… Четырнадцатого умерла Амали. Тесса сидел в парикмахерской, когда ему сказали, что немцы вошли в Париж. Он был подготовлен к событию, но все же не выдержал и воскликнул: «Какое горе!..» А парикмахер закричал: «Уходите! Я не могу работать!..» Наверно, парикмахер был коммунистом…
Вечером Тесса уехал в Бордо.
Это было позавчера, но ему кажется – сто лет назад. Сколько он пережил! Он перестал различать дни. Немцы продолжают наступать; они дошли до Луары. Хорошо тем, кто остался в Париже, – для них все кончено!.. А здесь нужно что-то делать, решать. Черчилль шантажирует. Говорят, что в Бордо приехал де Голль. Кто знает, не связан ли он с коммунистами?.. Здесь много портовых рабочих; префект сказал: «Опасный элемент»… Нужно прогнать Рейно, а Лебрен все еще колеблется. Сидит и плачет… Слезы не по сезону. Теперь нужна твердая рука!
Бретейль поручил Тесса переговорить с испанским послом: Берлин должен сообщить условия. Бретейль добавил, что от этого разговора многое зависит. Тесса был горд своей миссией и в то же время подавлен. Он старался расположить к себе испанца. Когда посол начал хвалить бордоское вино, Тесса дипломатично возразил: «Я пробовал вашу «риоху», она не уступает нашим лучшим сортам». Вздохнув, он сказал:
– Мой сын был консулом в Саламанке во время вашей национальной эпопеи. Он дружил со многими фалангистами, активно помогал генералу Франко.
– Где теперь ваш сын?
Тесса ответил не сразу. Он покраснел – до чего жарко в ресторане!..
– Погиб. Его убили коммунисты.
После каплуна на вертеле Тесса наконец-то заговорил о деле: каковы условия Берлина? Испанец сначала отвечал туманно: не стоит останавливаться на деталях; должно быть взаимное понимание; победители не хотят унизить Францию. Когда он перешел к тому, что назвал «деталями», Тесса почувствовал в спине холод:
– Но это невозможно!
– Конечно, в некоторых пунктах мыслимы изменения. Как я вам говорил, самое существенное – установить контакт. Многое зависит от судьбы вашего военного флота… Берлин сомневался, сможет ли маршал, придя к власти, заставить всех подчиниться его приказам. В частности, немцев беспокоят некоторые нездоровые настроения в Марокко и в Сирии…
– Это недоразумение. Во Франции нет человека более авторитетного, нежели герой Вердена…
– Тем лучше… Вы правы, арманьяк здесь волшебный…
После завтрака Тесса поспешил к Бретейлю.
– Немцы сошли с ума! Условия неслыханные, скажу прямо – недостойные! Боюсь, что Рейно прав – придется улепетывать на Мадагаскар…
Увидев, что Бретейль не изумлен немецкими требованиями, Тесса успокоился:
– Конечно, нужно смотреть на вещи трезво… В общем, это не так страшно, как мне показалось на первый взгляд. Я думаю только, что не стоит сейчас оглашать условия: сначала подпишем, потом напечатаем. Иначе этим могут воспользоваться коммунисты. Или де Голль. Кстати, он в Бордо. Интересно, что он здесь делает?.. Да, нам предстоит пережить несколько тяжелых дней. А потом все войдет в норму…
Вечером Рейно подал в отставку. Тесса сердечно поздравил Петена.
– Ваш ореол победителя…
Старческим, глухим голосом маршал ответил:
– Благодарствую.
Поздно ночью Тесса продиктовал Жолио состав нового правительства: толстяк уже успел выпустить в Бордо крохотное издание «Ла вуа нувель». Тесса сказал:
– Конечно, министерский кризис прошел не по этикету. Но у маршала был готовый список… Декларацию не удалось огласить в палате. Ничего не поделаешь – мы теперь на положении беженцев.
Жолио спросил:
– Каковы условия немцев?
– Этого я не могу сообщить – государственная тайна. Скажу одно – условия вполне совместимы с нашим достоинством. На другие условия маршал никогда не пошел бы…
Жолио недоверчиво прищурил один глаз:
– Достоинство – вещь растяжимая. Меня интересует, пустят сюда немцев или нет? Я наконец-то нашел плохонькую типографию. И потом, нельзя жить в автомобиле!..
