Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные - Нина Аленникова

По воскресеньям Вова вставал поздно, это был единственный день его отдыха. Выспавшись, он отправлялся гулять с детьми на пустынную, убогую дорогу. Во время одной из этих прогулок он увидел приближающегося молодого человека в захудалой военной шинели. Он был весь в пыли, и вид у него был изможденный. Когда он поравнялся с мужем, услышав русскую речь, он взял под козырек, круто остановился и сказал по-русски: «Позвольте представиться! Корнет Паньков, пешком из Румынии!» Изумленный муж немедленно затащил его к нам, уговорил его остаться ночевать, отдохнуть. Бедняга действительно шел пешком. Иногда кто-нибудь сердобольный подвозил. Его цель была добраться до Парижа, где у него жила сестра, замужем за французом. Его история оказалась все та же: участвовал в Белой армии, настрадался досыта. Мы быстро познакомились. Общность наших интересов соединила нас. Мы успешно уговорили его сделать у нас привал, подработать денег, пожить с нами и отдохнуть хотя бы душевно.

Он оказался очень сведущ в электричестве, его взяли на работу без затруднения. Поместился он с одним поляком, рядом с нами. Нам стало еще веселее, у меня прибавилось работы. В нашем бараке образовалась целая кантина.

Наконец явилась жена бухгалтера, мадам Гузу. Она оказалась прелестной женщиной лет сорока, страшно привязанной к России, несмотря на то что была по происхождению балтийская немка. Сразу же уверила нас, что никогда здесь не приспособится, что находит Булиньи кошмарным местом, а французов невозможными людьми. От наших детей пришла в восторг, обласкала и пригласила нас всех в следующее воскресение на весь день. С нашими бывшими спутниками на «Даланде» мы переписывались только с Талалаевым и Подгорным, который писал нам интересные письма из Чехии. Там, в славянской стране, они сразу же нашли интеллигентную работу. Талалаев работал на севере Франции, тоже в очень тяжелых условиях. Перед самым Рождеством он явился к нам с Женей Джанковским, они заявили, что пробудут у нас до Нового года. Стащили матрасы на пол, кое-как разместились. «В тесноте, да не в обиде» – наша любимая пословица торжествовала в те дни.

Женя был мой ученик на «Даланде». Они начали нас уговаривать поехать в город Нанси, проветриться. Было очень сложно из-за детей, да и денег у нас на выходы не было. Но они, холостяки, уговаривали, желая нас угостить. Корнет Паньков предложил остаться с детьми, и мы решились на приятную, непредвиденную поездку. К сожалению, к нам прицепился француз, начальник того отделения, где работал Вова. Человек еще молодой, женатый, но он свою жену систематически запирал на ключ, когда уезжал куда-нибудь. Мы все думали, что в этот раз, по случаю праздников, он ее возьмет с собой, но не тут-то было! Как всегда, запер ее на ключ; сам же отправился с нами, к полнейшему возмущению Талалаева, который всю дорогу ругался по-русски, с французом не разговаривал, что, кстати, было не трудно, так как французского языка он не знал. В Нанси мы ужинали в хорошем ресторане, указанном нам нашим спутником. Было бы совсем недурно, если бы не было с нами этого Адама, присутствие которого нас стесняло. Разговоры с ним были очень ограниченные, одна я старалась показать ему, что он не лишний. В конце ужина стало совсем неприятно. Талалаев напился, сделался агрессивным, называл француза «гнидником». Тот, конечно, ничего не понимал, но требовал объяснения этого милого слова, но не добился… Мы поспешили вернуться домой, и это приключение окончилось благополучно. Дома мы застали все в порядке.

Талалаев и Женя, доставив нам радость своим неожиданным посещением, укатили, и все вошло снова в повседневную колею. Дни текли за днями. Убогая жизнь в бараках, с удушливым газом, с невероятной беднотой, не могла нас удовлетворить. Арабы мерли, как животные мрут от эпидемии. Часто, особенно по ночам, я думала, как выйти из этого положения. Особенно волновало меня то обстоятельство, что Вова стал жаловаться на головные боли. Я с ужасом стала думать, что он отравляется, и решила действовать. Переписываясь регулярно с мадам де Вижи, я узнала, что она переехала с мужем в Париж. Я ей описала наше положение. Она мне ответила предложением приехать к ней, взяв с собой девочку, которую легко устроить в пансион, относительно мальчика надо подумать. Анна Ивановна Гузу, гостившая у нас, когда я получила это письмо, сказала: «Поезжайте, я возьму мальчика к себе, я так хорошо понимаю ваше желание выбраться из этой губительной дыры!»

Решено было, что я скоро отправлюсь, поживу у моей приятельницы, занимаясь ее хозяйством, и в то же время буду искать нам помещение и работу мужу. Приняв окончательно это решение, мы все повеселели. Корнет Паньков уехал вместе со мной. Нестеренко и Вова устроились столоваться у одной симпатичной полячки. Мадам Гузу забрала Ростика к себе.

Париж огорошил меня своим величием и шумом. Я очень легко добралась до моей приятельницы, так как в метро все указано очень точно. Но меня очень изумили люди своей неприветливостью и даже грубостью. В метро какая-то женщина меня громко и свирепо обругала за то, что я ее нечаянно толкнула, с непривычки даже моя девочка испугалась и заплакала. И вон де Вижи встретила нас очень ласково, у нее была очень хорошая квартира в Отей. Через два дня я отвела мою Олечку в католическое учреждение, где на нас смотрели косо и недружелюбно. Очевидно, наше православие было этому виной. Я дала себе слово как можно скорей ее забрать оттуда. И вон мне сказала, что они собираются уехать на лето на юг и оставят нам квартиру, чтобы мы могли осмотреться и найти себе помещение.

Незадолго до приезда Вовы мне представился случай снять небольшую квартирку, уютную и недорогую, но надо было уплатить за три месяца вперед. Квартирка находилась на бульваре Араго, в приятном квартале. Не имея возможности внести столь большую сумму, я отыскала тут же на бульваре ломбард и решила прибегнуть к его помощи, собрав кое-какие сохранившиеся золотые вещички. Сердце сильно билось, когда я ждала оценки моих вещей; к моей большой радости, цена превышала ту сумму, которую я должна была уплатить за квартиру. Служащий потребовал мое удостоверение личности, увидав, что я замужем, он заявил, что необходимо разрешение мужа для заклада! «Да ведь вещи мои, не мужа!» – с отчаянием убеждала я его. Он только презрительно улыбался. В результате мне пришлось вернуться со своими вещами, махнув рукой на квартиру, которую, кстати, сдали на другой же день! С горечью вспомнилось, как в Петербурге закладывала все, что хотела, никто никогда ничего не спрашивал…

Накануне отъезда хозяев на юг явился муж с мальчиком. Он сразу же им очень понравился. Мадам де Вижи обещала дать ему рекомендацию в большое электрическое общество. Это было очень далеко, но все же лучше, чем ничего. Я же с ребенком была совершенно парализована, надо было его снова куда-то определять. Мне рекомендовали специальный дом, где брали детей, когда родители находились в затруднительном положении. Было тяжело снова переживать расставание, плач ребенка, но что было делать? Целыми днями бегала я, ища работы и пристанища.