Свет вечный - Анджей Сапковский

Сейчас было то же самое. Командующий рейдом Якуб Кромешин одарил его сочувствующим взглядом. Гейтман Ян Пардус кивал головой и будто бы потоварищески сжимал его десницу. Добко Пухала хлопнул по плечу, сильно и от всего сердца, удержавшись, к счастью от слов. Князь Сигизмунд Корыбут повел себя великодушно, едва соизволив обратить на него внимание. Бедржих из Стражницы повел себя естественно.

– Я рад, что ты выздоровел, – заявил он, ведя Рейневана на край лагеря, к линии постовых. – Что ты пришел в себя. Тогда, в феврале, я не знал, что собственно тебя свалило с ног – болезнь или несчастье. Я боялся, что это одолеет тебя, сломает, уничтожит или столкнет в апатию, оттолкнет от жизни и реальности. Но вот ты здесь и только это имеет значение. Мы здесь творим историю, меняем судьбы Европы и мира. Ты слишком много прошел с нами, чтобы сейчас тебя с нами не было.

Рейневан не прокомментировал. Бедржих смотрел ему в глаза, долго, словно ожидал комментария. Не дождавшись, широким жестом показал на зарева, осветляющие небо на востоке и юге.

– Нам хватило недели, – сказал он, – чтоб огнем и мечом установить террор в Ратиборе, чтобы нагнать страху на князя Миколая, а княжью вдову Хелену заблокировать в Пшчине. Со дня на день к нам присоединится Болько Волошек, мы вместе ударим по козельскому княжеству, по владению Конрада Белого. А когда завладеем пограничьем, когда захватим замки, сюда по плану войдет регулярное польское войско, займет Затор, Освенцим и Севеж. Верхняя Силезия будет нашей. Почему ты ничего не говоришь?

– Мне нечего сказать.

– А мне есть. – Бедржих повернулся, снова посмотрел ему в глаза. – Я, согласно решениям, буду исполнять функцию directora силезских отделений Табора. Мы намерены сильно здесь закрепиться, сильно и навседа. Я хотел бы иметь тебя рядом с собой, Рейневан. Предлагаю тебе это сейчас, прежде чем это сделают Волошек или Корыбутович. Не обязательно отвечать сразу.

– Это хорошо. Где Шарлей?

– Там, – Бедржих показал на далекое зарево. Занимается понижением экономического потенциала ратиборского княжества. Он получил повышение. Руководит отрядом специального назначения. Их называют поджигателями.

Двумя днями позже, в воскресенье Letare, рано утром, предупредив о себе десятиконным разъездом, к рейду присоединился Болько V Волошек, князь Глогувка, наследник Опола, с недавних пор сторонник гусизма. Едучи под хвостатым гонфаноном с золотым опольским орлом на голубом шелке и под разноцветными флажками опольской шляхты, молодой князь вёл пятьдесят копий рыцарства с конными стрельцами и пять сотен пешего люду, преимущественно копейщиков. А в хвосте опольской колонны гордо ехала мощная и крупная пятидесятифунтовая бомбарда. Глядя на нее, Якуб Кромешин улыбался: это было ценное приобретение для его осаждающей артиллерии, состоящей в основном из foglerzy и двадцатифунтовок.

Волошек в Медиоланских доспехах выглядел важно и гордо. Свое неофитство ничем внешним не проявил, ни в какую эмблему новой религии не нарядился. Зато среди опольского рыцарства нашлось много, сделавших это. То ли искренне, то ли из подхалимства некоторые рыцари украсили карминовыми Чашами щиты, яки и конские попоны, видны были также терновые венки и облатки. Также можно было заметить типично гуситские символы на щитах опольской пехоты.

Ситуацию быстро оценил и немедленно использовал Бедржих из Стражницы, прирожденный пропагандист. Не прошло и часу, как на лагерном лугу под открытым небом он отправил гуситскую мессу. После которой почти до вечера проповедники давали желающим причастие sub utraque spesie.

Ветер, меняя свое направление, со всех сторон нес смрад горелого.

В вечернем совещании военачальников Рейневан участия не принимал. Вопервых, потому что его туда не приглашали, вовторых, потому что он всё время пытался найти способ поехать на встречу с Шарлеем. Отговорил его от этого Добко Пухала. Когда выходил пописать с овина, в котором совещались.

– Успокойся, – сказал он через плечо, отливая на угол. – Черт его знает, где Шарлей сейчас, не угонишься за ним. Дымы пожаров тебе дорогу не укажут, потому что он со своими людьми перемещается очень быстро, чтобы уйти от погони. И создать видимость, что их больше.

В овине было шумно. Военачальники спорили и кричали друг на друга. Дело касалось, наверное, сфер влияния, потому что всё время звучали сказанные повышенными голосами названия местностей: Гливице, Бытом, Немча, Ключборк, Намыслов, Рыбник.

– Говорят, – сказал Пухала, подпрыгивая и потряхивая своим хозяйством, – три дня тому Шарлей палил сёла гдето под Рыбником. Но я не советую тебе там его искать, медик, запросто нарвешься на ратиборских, а они с тобой долго разговаривать не станут. Ты здесь Шарлея жди, он здесь скоро появится. Ведь завтра или послезавтра мы выступаем. Идем на Козле. На Конрада.

Шарлей не появился, а наступление на козельский край началось через два дня. Союзническая армия просто тряслась от желания вступить на земли ненавистного Конрада Белого; Бедржих и его проповедники побеспокоились об эффективной пропаганде, делая из козельского князя кровожадное чудовище, виновного в многочисленных злодеяниях, совершенных во время крестовых походов и нападений на Чехию. В действительности в крестовых походах и нападениях принимали участие вроцлавский епископ Конрад Старший и олесницкий князь Конрад Кантер, вина Конрада Белого состояла исключительно в том, что он был их братом. В таком множестве Конрадов ошибки были неизбежны.

Утром двадцать восьмого марта гуситская армия стала боевым порядком. Захлопал на ветру белый треугольный штандарт Табора, Veritas vincit с Чашею, возле него опольский орел Болька Волошка на хвостатом гонфаноне. Приказал развернуть свои знамена также Корыбутович, и тогда выяснилось, что в бой он пойдет под знаком Погони. В соответствии с традицией перед строем выехали полевые проповедники, чешские, силезские и польские. Воины сняли головные уборы и начали громко молиться. Над полем разнеслось многоязыкое бормотание.

Перед строй выехал Бедржих из Стражницы. Уже не только осанкой и голосом он имитировал Прокопа, но даже одевался, как Прокоп, в характерный колпак, бригантину и плащ с волчьим воротником. Как Прокоп он остановил коня, как Прокоп поднял руку.

– Божьи воины! – громко закричал он, в точности, как Прокоп. – Правоверные славяне! Вот пред вами вотчина недруга Бога и истинной веры! Вот пред вами земля вашего врага, врага непримиримого и жестокого, на руках которого не высохла кровь верных и набожных! Который вёл против нас орды крестоносцев, чтоб уничтожить правду Бога! Вот пришло время мести! Месть, месть врагу! Господь есть Бог мщения, когда говорит: «И посещу Вила[344] в Вавилоне, и исторгну из уст его проглоченное им!»[345] Так пусть же этот Вавилон превратится в руины, в жилище шакалов, место ужаса! Пусть станет необитаемым, пусть высохнет море его, истощится источник его! Говорит Господь: «Поведу их на заклание, как ягнят, как баранов вместе с козлами!» На заклание! На заклание и уничтожение! Тогда вперед! Исполняйте волю Бога и воплощайте в жизнь Слово Его! Вперед! Вперед, в бой!

Бряцающий железом, ощетинившись остриями, колонной длинною более мили, насчитывающий тысячу триста конных, одиннадцать тысяч пехоты и четыреста возов, рейд вошел в козельский край.

Как на громкие заявления и горячий пыл, армия делала очень немного. Полевое войско Табора, способное преодолевать на марше восемь миль в сутки, по землям козельским ползло, как черепаха, к удаленному всего на четыре мили Козле дошло только тридцатого марта. Разъезды, которые высылались по пути, палили и грабили села и небольшие города.

Козле первонаперво угостили пятидесятифунтовым камнем из опольской бомбарды, весьма точно угодив прямехонько в крышу над нефом приходской церкви. Этого было достаточно, чтобы город сдался и был немедленно аннексирован Больком Волошеком. Изза этого военачальники поссорились, потому что на Козле, как оказалось, претендовал также Корыбутович. Спор разрешили, разделив между собой выкуп, который заплатили жители Козле. В рамках договоренностей Волошек вместе с Корыбутовичем предприняли совместную акцию: тронулись с отрядом на север, на Краковице, Отмент и Обровец. Те замки и земли принадлежали князю Бернарду, дяде Волошека. Набег, как выразился молодой гуситский князь, должен был напугать старого хрыча и показать, кто действительно правит Опольщиной.

Тем временем Пардус и Пухала продолжали грабить имения князя Конрада, уничтожали их огнем и мечом. Не все. Штаб Кромешина под Козле превратился во чтото наподобие конторы, к которой ежедневно выстраивалась очередь просителей. Рыцари, мещане, священники, монахи, мельники и мужики, что побогаче прибывали, чтобы заплатить. Кто заплатил, тот спасал свое имущество и пожитки от огня. Кромешин торговался, как старый ростовщик, а его сундуки трещали от налички.