Гибель «Русалки» - Фрэнк Йерби

– Хорошо, – сказал Гай. Он с трудом встал и пошел вслед за негром. С его одежды ручьями стекала вода, волосы спутались, от него за милю разило речным илом.

Джульетту поселили в каюте Нормы Дюпре и переодели в одно из платьев француженки, в которое можно было поместить двух таких, как она. Норма и Уилл Джеймс находились тут же.

Когда Гай вошел, Джульетта поднялась с места и некоторое время пристально разглядывала его. Потом подошла к нему и взяла за руку.

– Знаете, – сказала она, и голос ее звучал как музыка – это был самый чудесный звук, какой ему доводилось когда-либо слышать, – я передумала. Когда я попросила пригласить человека, спасшего меня, я собиралась поцеловать и горячо поблагодарить его. Но теперь…

– Значит, теперь я даже не получу свой поцелуй? – спросил Гай.

Она отступила назад улыбаясь. Эту улыбку надо было видеть.

– Получите! – воскликнула она. – Но совершенно по другой причине, гораздо более важной. Раньше это была просто благодарность, а теперь это…

– Что же это, Джульетта? – спросил он внезапно охрипшим голосом.

– Счастье, – сказал она весело, – оттого что мне повезло. С удовольствием падала бы в реку по два раза в день, если бы при этом именно вы спасали меня!

– Я! – воскликнул он. – Наверно, я тупоголов, потому что никак не могу понять…

Она подошла к нему совсем близко и встала на цыпочки.

– Неужели никто никогда не говорил вам, Гай Фолкс, – прошептала она, – что вы самый великолепный мужчина в мире?..

Вместе с ней он пошел в госпиталь навестить Эдварда Малхауза, запеленутого с ног до головы, словно мумия, в пропитанные жиром бинты, чтобы облегчить боль от ужасных ожогов. Потом они зашли в соседнюю палату, где лежал Кил. Гай убедился, что его раненому другу (а, несмотря ни на что, Кил оставался им) созданы прекрасные условия. Но это, увы, было слабым утешением: Люсьен Терребон, доктор, стоявший рядом с постелью, сказал по-французски, зная, что Кил его не поймет:

– Этот джентльмен никогда больше не сможет ходить. Он полностью парализован ниже пояса…

– Как это печально! – прошептала Джульетта, взяв Гая за руку. – Пойдем, Гай, нам лучше уйти сейчас…

Они вернулись в отель «Сент-Луи», где оба остановились. Нормы в номере не было. Она, как обычно, ушла куда-то вместе с Уиллом Джеймсом.

– Джулия! – прошептал Гай.

– Нет, Гай, – сказала она, – не здесь. Послушай, мой большой и нетерпеливый возлюбленный, я тебе кое-что скажу. Во Вье Карре можно снять маленькую квартирку, очень дешево, не правда ли? Со служаночкой в переднике и чепчике. А, если с балкона спустить на веревке корзинку с деньгами, зеленщик и мясник положат туда свой товар.

– Да, – сказал Гай, – это действительно было бы здорово.

– Так вот, если мой большой и прекрасный возлюбленный отправился бы и подыскал такое гнездышко для себя и tua moglie[57], никто бы этого не узнал. Тем более что гастроли не начнутся, пока Эдвард не поправится и все не устроит, а это будет не раньше чем через несколько недель.

– Джульетта! – простонал Гай.

– Я еще тебе что-то скажу. Я… сама сгораю от нетерпения. Так что поезжай!..

Поздно вечером он подыскал маленькую квартирку на четвертом этаже старого здания на Ройял-стрит. Служанка-мулатка была действительно в переднике и чепчике, а корзина на веревке для покупок исключала необходимость спускаться по лестнице. Потом он помчался в отель.

Уиллард Джеймс и Норма Дюпре были уже там. Они сияли от счастья.

– Гай, – сказал Уиллард с гордостью, – мы собираемся пожениться…

– Поздравляю! – бросил через плечо Гай, волоча за руку из комнаты Джульетту. – Поехали, Джулия!

– Ты был не слишком учтив, – сказала запыхавшаяся Джульетта, когда они влезали в экипаж.

– Я буду более обходителен завтра, – обещал Гай, – или послезавтра…

И вот она стояла в маленькой гостиной, разглядывая все вокруг. Потом повернулась к служанке-мулатке:

– Спустись вниз и принеси нам сыра, пирожных, фруктов и вина. Много вина. Поставишь все это на столик, а потом уходи. И не приходи три дня и три ночи. А потом возвращайся. Но не раньше. Tu comprends ca, cherie?[58]

– Да, мэм, – хихикнула девушка. – Я вас хорошо поняла. Я выброшу в окно эту корзинку на веревке, а потом положу туда всю еду, так что мне даже не придется подниматься наверх!

– Хорошо! – весело рассмеялась Джульетта. – Voir, ma petite[59], – через три дня!

– А вы уверены, что вам хватит трех дней? – фыркнула девушка. – Этот джентльмен, он такой сильный на вид!

Джульетта шаловливо взглянула на Гая:

– Через три дня он увянет, как старый салат, который оставили на солнце. Ведь я тоже, ma petite, кое в чем сильна!

Глава 23

Гай стоял на балконе маленькой квартирки и смотрел, но не вниз, на тихую улочку, а вверх – на звезды. Ночь была очень теплой, и в это время (а было около часа) город уже погрузился в глубокий сон. Он прислушивался к ночным звукам: тихому отдаленному цоканью копыт по булыжникам мостовой, приглушенному бряцанию сбруи, заунывному пению пьяницы, бредущего домой в этот поздний час, стуку двери в каком-то доме поблизости…

Гай сделал лишь одну уступку условностям, надев брюки. Он сложил на голой груди свои большие, мускулистые руки и стоял, чувствуя, как довольство собой охватывает все его существо.

Через открытую дверь он слышал, как Джульетта плещется в ванне, напоминающей по форме комнатную туфлю. Ванну в час ночи обычно не принимают, но, как понял Гай к своему изумлению и восторгу, то, что обычно делают люди, и то, что делает Джульетта Кастильоне, не имеет между собой ничего общего.

Внезапно в ночи раздался звук, самый чистый из всех, какие ему когда-нибудь доводилось слышать. Он весь оцепенел, чувствуя, как мурашки бегут вверх и вниз вдоль позвоночника. Человеческий голос не мог бы так звучать; ему никогда не достичь этой округлости, чистоты, беспредельной раскрепощенности.

И все-таки это был голос: он звучал то виолончелью, то флейтой, то скрипкой – Джульетта распевала гамму. Никакой инструмент не мог бы сотворить это чудо! Ничто и никто. А Джульетта могла. Он знал, что слушает один из лучших голосов своего века, да, пожалуй, всех веков. Гамма закончилась: она тут же начала «Robert, toi que j'aime»[60] из «Роберта-дьявола» Мейербера и пела с такой разрывающей душу нежностью, что Гай, который не плакал с той ночи, когда умерла Билджи, заморгал и почувствовал, что глубоко в горле у него застрял, перекрывая дыхание, большущий комок.

Внезапно Джульетта прекратила пение.

– Гай! – весело крикнула она. – Иди потри мне спину!