Молот ведьм - Константин Образцов

Прима сделала паузу, поморщилась, покряхтела, садясь поудобнее, и добавила:

– Собираться теперь будем у меня каждый день, пока ситуация на разрешится.

Тогда все были слишком потрясены и взбудоражены, чтобы задавать вопросы и спорить. Но очень скоро стало понятно, что отдавать распоряжения – вовсе не признак уверенности; как раз наоборот: иногда за категоричностью указаний скрывается паника и полнейшая растерянность, граничащая с чувством обреченности. Можно сколько угодно ставить цели, но при этом не иметь даже приблизительного понятия, как твои люди будут их достигать.

Инквизитора безуспешно искали уже не только городские сыщики, но и специально прибывшая бригада следователей из столицы. Знакомые полицейские Жанны, о которых она никогда ничего подробно не рассказывала и которые так неудачно подставили оказавшегося невиновным человека, были отстранены от дела – отчасти, как было понятно со слов Жанны, именно из-за смерти несчастного арестанта, – и ничем существенным помочь не могли. Да и можно подумать, что чем-то помогли раньше. Ничуть не бывало, только все усложнили. Камера видеонаблюдения на входе в бордель запечатлена лишь невнятный облик мужчины в пальто и надвинутой шляпе, не дававшей увидеть лицо. Диана, используя старые связи, пыталась узнать хоть что-то о личности Инквизитора, если он, как подозревали, служил в секретных структурах или специальных войсках, но ничего конкретного так и не выяснила. Использование собственных возможностей для поисков никаких результатов не дало; лучшей в умении нащупать в пространстве душу неизвестного, но нужного человека, была безвременно опочившая Степанида, но и та, вероятней всего, потерпела бы в этом вопросе фиаско: описанные в записной черной книжке методы и заклятия не работали – негодяй явно знал и использовал различные средства защиты. Но сам же он как-то умудрялся находить их! Смерть Белладонны уже невозможно было списать на то, что злодей получил информацию из кассовой книги Стефании. Пусть даже его первой жертвой была небогатая мозгами и волей Лолита, которая выдала свою патронессу, а у той в каких-то записках Инквизитор нашел номера телефонов и настоящее имя Шанель, но эта версия не объясняла визита в заведение Жанны. Теперь вообще вся логика летела коту под хвост, и оставались одни загадки: как узнал о Лолите? Как разобрался, кого искать в книгах Стефании? Как, черти его побери, он вышел на Белладонну? Но черти, похоже, не торопились побрать супостата. Валерия было спросила у Примы, не стоит ли той задать вопросы Бабушке и попросить ее помощи, но при упоминании Бабушки Виктория вдруг страшно распсиховалась и, срываясь на визг, прокричала, что найти и убить Инквизитора они должны сами. Но время шло, а идей, как это сделать, не появлялось. Каждый день во время их импровизированных совещаний Прима нервничала, бранилась, призывала подумать еще, но ситуация не менялась: они чувствовали себя, как рыбы в аквариуме, над которым воздвигся повар с сачком, размышляя, кого вытащить следующей, а они только и могут, что таращиться через стекло и разевать беззубые рты.

С обеспечением личной безопасности все было немного понятней. Проксима и Инфанта сидели под добровольным домашним арестом. Карина хоть и ездила иногда после смены домой, а точнее, в общежитие медицинских работников, все же большую часть времени проводила в больнице на Пряжке, куда просто так не войдешь и не выйдешь. Жанна не могла оставить свой бизнес, так некстати попавший в сферу особо пристального внимания столичных следователей: нужно было заниматься поиском нового места для закрытого в спешке салона, перевозить, подальше от неприятностей, малолеток из особняка в Озерках, так что прятаться за запертыми дверями ей было не с руки, хотя очевидно, что именно Терции грозила самая большая опасность. Конечно, все знали, что Белладонна погибла, задохнувшись в собственной рвоте, и не успела подвергнуться пыткам, но… А что, если все-таки что-то сболтнула? Так что теперь с Жанной всегда ездила Кера на своем мотоцикле, только и мечтавшая, чтобы Инквизитор попытался схватить Терцию, когда она будет рядом, или напал на нее саму. Прима не выходила из дома: вновь, как и месяц назад, отменила все встречи и лекции, сказавшись больной, и глядя на нее верилось, что это правда хотя бы на половину. Про безопасность Валерии как-то никто не подумал; наверное, предполагалось, что она сама о себе позаботится. Виктория только сказала однажды «Лера, ты смотри там, поосторожней», и все, а потом снова принялась спрашивать про Алину и про то, сколько можно тянуть и почему уже неделя прошла, а Лера с ней так и не встретилась. Валерия было подумала тоже, по примеру подруги, взять больничный и отсидеться дома, но потом махнула рукой. Смысла она в этом не видела и прятаться не хотела. Все равно когда-нибудь выйдешь. К тому же, у нее были еще некоторые личные соображения относительно сложившейся ситуации. И свои чувства, кроме страха, растерянности или злости. Например, ненависть.

Валерия ненавидела Приму.

Она не могла бы сказать точно, когда чувство, которое она испытывала к подруге, четко и определенно выразилось этим словом – ненависть, однако, будучи названным, оно слилось с ним, как с идеально скроенной одеждой. Конечно, где-то глубоко в душе оставалась еще и любовь, но любовь эта была скрыта в самых дальних хранилищах сердца, будто в засунутой на чердак коробке с детскими игрушками, в тех далеких, как сон, днях беззаботного детства, где всегда светит солнце, где есть папа и мама, где даром данное счастье, необъятное, как синее небо, а еще веселая, смелая, бойкая подружка Вика, с которой всегда весело и ничего не страшно.

Возможно, ненависть жила в Лере с тех самых пор, как детство кончилось одним страшным весенним утром с криком мамы, обнаружившей бездыханное тело Андрейки; пряталась в подсознании, в ударах измученного, почерневшего сердца, но теперь вышла наружу и заявила о себе красным жарким туманом, порой застилавшим сознание, резкой болью в душе, от которой хотелось плакать злыми слезами, когда она видела Викторию и говорила с ней.

С той страшной ночи Бабушка больше не приходила к Лере ни разу, зато к Вике наведывалась постоянно – учила, говорила, что нужно делать, а Лере приходилось слушаться и выполнять поручения, которые передавала подруга. Пути назад не было, а может быть, Лера просто не видела его из-за страха и горя. Старуха не обманула: у них действительно появились силы, которые требовали постоянного применения – таковы были правила, и нарушать их было нельзя. «А то будет хуже», – делая страшные глаза, передавала Вика слова Бабушки, и Лера в этом не сомневалась, даже не желая уточнять, что ждет ее в случае ослушания. Трудность была в том, чтобы это применение найти. У Вики все было легко и просто: она наловчилась управляться со своей булавкой и с удовольствием наводила боль и хворобу на одноклассников за один только косой взгляд, а то и просто так, развлечения ради. Куколка Леры дала ей возможность влиять на людей, даже на взрослых, подчинять их собственной воле на время, но что в этом толку, если того, что Лера действительно хотела, сделать не получалось? Она не сумела помочь маме справиться с горем после потери ребенка: та никогда уже не стала прежней, превратившись в какую-то бледную тень сильной, веселой, красивой женщины, какой когда-то была; не смогла остановить отца, который через год ушел из семьи, не в силах жить с тенью и с воспоминаниями. Куколка – или силы, в ней заключенные, или те, которые поселились в самой девочке – вообще неохотно работали, когда Лера хотела кому-то помочь. Так что снова приходилось слушаться Вику и делать, что она скажет: заставлять учителей срываться на крик, а лучше – на рукоприкладство, ссорить по пустякам одноклассников и провоцировать драки. А еще нужно было отводить глаза педагогам во время контрольных или прямо вынуждать их ставить подруге «пятерки». Сама Лера в таком не нуждалась: она была девочкой способной, старательной, и ей нравилось учиться самой, да и Вика всегда говорила, что нельзя использовать силы напрямую для собственной выгоды. Видимо, исключением была сама Вика, для выгоды которой можно было наводить чары на преподавателей или одноклассниц, чтобы те дарили будущей госпоже Приме приглянувшиеся игрушки и нехитрые детские украшения.

Вика рано выросла и оформилась в привлекательную девушку, манившую сверстников и даже сверстниц округлой крепкой грудью, задорной попой и длинными ногами. Лера унылой тенью таскалась вслед за подругой: до четырнадцати лет фигура ее была нескладной и плоской, как доска, а когда долгожданная грудь наконец-то проклюнулась, то выросла сразу огромная, неуклюже болтающаяся на теле, и сделала Леру не объектом подростковых сексуальных желаний и не причиной поллюций, а целью для насмешек и грубых острот, особенно когда ей приходилось бегать на уроке физкультуры в слишком тесной белой майке, с пунцово-красным, мокрым от пота и слез лицом, под улюлюканье, свист и крики мальчишек. Однажды после очередных издевательств – опять проклятая физкультура и трижды проклятые упражнения, во время которых нужно было наклоняться вниз так, что грудь чуть ли не болталась по полу, как настоящее вымя, о чем ей тут же и прокричали сразу на несколько голосов – Лера не выдержала и разревелась. Первый раз за семь лет она попросила у Вики разрешения применить свою силу в самых что ни на есть личных целях: в тот момент, рыдая на плече у подруги, Лера готова была заставить насмешников одного за одним выйти в окно верхнего этажа школы, или повеситься на веревке сливного бачка в туалете, или опустить голову в бак с кипятком на кухне школьной столовой. Вика поглаживала Леру по волосам и рассудительно объясняла, почему так делать не надо, преподав некоторые основы социальной психологии и поведения в обществе. «Пойми, – говорила она, – если так сделать, то все догадаются, чья это работа. Конечно, наказать тебя никто не сможет, но это привлечет внимание: вот, сейчас эти придурки посмеялись над тобой, а на следующей перемене пошли и утопились в кастрюле с супом! Мы не должны так явно показывать свою силу, это неверно. Нас не должны бояться; наоборот, мы должны всем нравиться, чтобы все хотели быть похожими на нас, и тогда можно будет управлять людьми даже без всякой магии». Но Лера была безутешна и требовала мести. Вика пообещала, что обязательно спросит разрешения у Бабушки, да так и забыла об этом.