Проклятие Индигирки - Игорь Ковлер

– Невозможно, – сказал Мельников с натянутой улыбкой. – Мы люди военные, я не могу сказать: мне к заместителю председателя комитета по срочному делу. Это даже не с ручной гранатой на танк. – Он повернулся к Любимцеву: – С рогатиной. Храбрых дураков, конечно, много, но мне не хотелось бы оказаться среди них.

– Здесь от вашей храбрости толку не будет. – Любимцев побарабанил пальцами по дощатому столу, накрытому затертой бледно-зеленой клеенкой в крупную клеточку. – Ваш генерал первый сообщит в обком, а что там сделают, объяснять не буду. Вы где на партучете стоите?

– Здесь, конечно, – кивнул Мельников.

– Вот и генерал ваш тоже помнит, где состоит, и службу не хуже понимает, чтоб на обком такую телегу выкатить. Замочалят, попомните мое слово. Прикрыть от генерала вас может только Москва. Надо лететь. – Любимцев почувствовал, что ему становится жарко, и скинул пиджак. – Хватит топить, – сказал он, заметив, что Перелыгин опять собрался подбросить в печь поленьев. – Жара, как прошлым летом в Коктебеле.

– Пар костей не ломит. – Перелыгин прикрыл дверцу поленом, бросив его рядом с печью. – Кстати… – Он подошел и остановился около стола. – Время подготовить поездку есть. До Нового года обогащать руду не начнут – профилактика на фабрике в январе, к ней и приурочат, но главное… – Он бросил интригующий взгляд сначала на Мельникова, потом – на Любимцева. – Сороковое посылает Рощина в Москву, в Мингео, и меня вместе с ним. Последняя попытка.

– Почему молчал? – ворчливо пробурчал Любимцев, глядя в стол.

– А что это меняет? – деловито заметил Перелыгин. – Руду обратно не увезешь. Пусть Сороковов еще раз попробует закрутить роман с Мингео. В конце концов, это его шанс. Мы же не с ним воюем. – Карие глаза Перелыгина хитро сверкнули. – Нам за державу обидно.

Любимцев с Мельниковым одновременно с долгим интересом посмотрели на Перелыгина. Он даже растерялся, забыв, какой глаз у Любимцева косит, из-за чего всегда трудно понять, каким именно глазом он смотрит на тебя в данную секунду.

«А ты, парень, растешь, – подумал Любимцев, – матереешь, тебе палец в рот не клади».

– Ну что, – встретившись взглядом с Мельниковым, весело сказал он, – даем добро приступить к выполнению задания?

– В сундучке под нарами есть спирт, – сообщил Перелыгин, придав лицу легкомысленное выражение. – Не освежить ли нам души, утомленные заботами?

Любимцев кивнул, улыбнувшись. «Растет, определенно растет», – подумал он.

– Подождите. – Мельников поднялся из-за стола и вышел. Через минуту вернулся с бутылкой армянского коньяка и металлической коробкой из-под печенья. Он открыл коробку. В ней аккуратно завернутые в пергамент лежали бутерброды.

– Давайте оставим коньяк хозяевам за приют, – предложил Любимцев. – Доставай, пресса, спиртишко, причастимся за удачу.

Перелыгин плеснул по кружкам спирт, Любимцев добавил воды из растопленного снега, они сдвинули кружки, обменялись взглядами. Отныне их прочно связал этот охотничий домик в распадке у Золотой Реки, откуда незримые нити потянулись до самой Москвы. Они выпили, на мгновенье плотно сжав губы, выдохнули и схватились за бутерброды. Спирт ожег желудок, рванулся в кровь и побежал к голове и ногам, обдавая тело теплом. Некоторое время они сосредоточенно жевали, затем Любимцев заткнул початую бутылку пробкой и сунул ее вместе с коньяком в сундучок, задвинув под нары.

За окошками темнота поглотила дневной полумрак, затихла прогоревшая печка. Хотелось посидеть, поболтать ни о чем, еще выпить. Пресекая это желание, Мельников встал.

– Пора, – сказал он. – Если не возражаете, я поеду первым.

Через несколько минут после его ухода они занесли из прихожей дрова, сложили у печки, загасили лампы и вышли на улицу. Вдыхая обжигающий морозный воздух, Перелыгин спросил:

– Думаешь, получится?

– Сейчас о Конторе много разного пишут… – Любимцев поправил шапку. – Паника в ней, похоже, нешуточная, а в суете легче нужную дверь найти. Но это в Москве. Здесь затаились и ждут, здесь все по-старому, здесь его сдадут – не успеет и рта открыть.

– Знаешь, Лавренюк к Клешнину улетает работать, – Перелыгин пнул унтом комок снега, – хочет отсидеться.

– Бежит, значит… – Любимцев помолчал, достал из кармана платок, промокнул заслезившийся на морозе глаз. – Да, – сказал он кому-то в темноту, – Клешнин есть Клешнин. – И, шагнув к машине, подтолкнул в спину Перелыгина. – Ладно, поехали.

Глава двадцать четвертая

Пунктир времени

✓ На станции Арзамас-1 произошел взрыв трех вагонов, перевозивших 117,6 тонн промышленных взрычатых веществ. Воздействию взрыва подверглись около 1000 домов, повреждено 49 детских садов, 14 школ, 2 больницы, 69 магазинов и других объектов. Погиб 91 человек, из них 12 детей, травмировано более 700 человек.

✓ В Богоявленском патриаршем соборе в Москве начались юбилейные торжества, посвященные 1000-летию принятия христианства на Руси.

✓ Начата разработка новой литовской Конституции в Академии наук Литовской ССР.

✓ Экологическая демонстрация в Казани против танов строительства биохимзавода.

✓ Осуществлен запуск космического корабля «Союз-ТМ-5» на космическую станцию «Мир».

✓ После реконструкции принял посетителей музей-заповедник А.С. Пушкина в Болдино.

✓ В Москве открылась XIX Всесоюзная конференция КПСС. Впервые публично обвинен в коррупции ряд делегатов конференции. Принят проект конституционной реформы: создание двухуровневой представительной системы – Съезда народных депутатов СССР (2250 депутатов) и Верховного Совета СССР (554 члена) и учреждение поста Президента СССР.

✓ Получена первая партия апатитового концентрата на новой обогатительной фабрике ПО «Апатиты». С пуском фабрики мощность предприятия достигла 2,8 млн. тонн фосфатного сырья в год.

Городок готовился к Новому году. Сбивались компании, назначались встречи по часовым поясам – «приходи, встретим по-уральски», кто-то отмечал каждый час, а самые выносливые держались до восьми утра, когда Новый год добирался в Москву. Старожилы вспоминали веселье за столом во весь барачный коридор, с пластинками, баяном, танцами, елкой, украшенной самодельными игрушками.

Люди сновали по магазинам. Таежники смотрели на эту суету презрительно: в их гаражах дожидалась праздника рыба, оленина, зайчатина, сохатина, а то и кусок медвежатины. Умаявшись от полярной ночи, все жаждали праздника, света, красивой одежды и задушевного веселья.