Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи

– О да, Альфред, мы уедем, и мои сыновья с нами! Обещай!

– Я уже дал слово. Не плачь! Умоляю, не плачь больше!

Николь поморщилась. От Леоноры ей больше ждать было нечего. Она бесшумно спустилась по лестнице и пересекла вестибюль. В этот момент из своей библиотеки вышел Оноре Лезаж. Девушка поспешила отойти в сторонку, словно бы давая ему пройти.

– Простите, мсье!

– За что же, Николь? Здесь хватит места для двоих. Но раз уж я вас встретил, скажите кухарке, чтобы подала мне на террасу овощного бульона. Хочу побыть на свежем воздухе.

– Конечно, мсье! Немедленно передам. Принести вам бокал вашего любимого вина?

– Это было бы очень кстати!

Девушка лукаво подмигнула хозяину. Оноре словно бы в первый раз ее увидел: высокая грудь, тонкий стан, обтянутые черной шерстяной юбкой прямого покроя бедра… На лоб девушки кокетливо спадали каштановые кудряшки, влажные губы блестели.

– Немного удовольствия в жизни не помешает, мсье, – проговорила она журчащим, завлекательным шепотом.

– Каких удовольствий прикажете мне ждать от жизни? Супруга умерла, один из сыновей – калека и рогоносец к тому же! Господь свидетель, моя жизнь кончена, Николь!

В противовес сказанному Оноре каждой клеточкой тела ощущал давно забытое томление. Последние десять лет он мирился с вынужденным воздержанием, жалуясь на это лишь своему доктору. Жене, которой после четырех беременностей исполнение супружеского долга опротивело, он не изменял.

– Ходят слухи, что после суда над повитухой Лубе вы нас покинете. Это правда? – отеческим тоном спросил он.

– У меня нет выбора, мсье! Мадам Леонора меня прогнала.

– Разве невестка имеет право командовать в этом доме? Вы остаетесь, Николь, и я увеличу вам жалованье. Я ценю расторопность и обходительность в прислуге. Хорошенькое личико тоже чего-то да стоит…

– Благодарю вас, мсье! Мне очень не хотелось терять такое хорошее место. Вы об этом не пожалеете!

И Николь направилась в кухню, сильнее, чем обычно, покачивая бедрами.

«Этот старый филин скоро будет есть с моей руки! – думала она, радуясь внезапно возникшим перспективам. – Очень скоро!»

Оноре Лезаж устроился на террасе, даже не догадываясь о том, что судья Пенсон находится в стенах его дома. Пообещав любовнице сделать все, как она желает, судья решил заодно поговорить и с ее супругом. Сначала Леонора испугалась, но в конце концов одобрила его замысел.

– Нужно прояснить ситуацию, – сказал ей Альфред. – Дорогая, ничего не бойся!

Он отлично знал дом, поэтому очень скоро оказался перед дверью, ведущей в спальню инвалида, и трижды постучал.

– Кто там? – раздался голос Гильема.

– Это Пенсон.

Последовало непродолжительное молчание, потом Гильем сухо бросил: «Входите!» Прежде судье не доводилось бывать в этой комнате, где все было обустроено для удобства инвалида. Из распахнутого настежь окна открывался вид на луга, раскинувшиеся за домом Лезажей. Много места занимала большая кровать. Сидя в кресле на колесиках, Гильем чистил охотничье ружье. Это стало для неожиданного посетителя поводом встревожиться.

– Здравствуйте, Лезаж! Для нас с вами настало время поговорить по душам, без раздражения и горячности, – сказал судья уверенным тоном.

– Господин следственный судья собственной персоной! – иронично усмехнулся Гильем. – Какое совпадение! Я как раз собирался съездить в город после обеда, чтобы сообщить вам, что я о вас думаю!

– С этой целью вы и начищаете ружье? – попытался пошутить Пенсон.

– Я подумал, оно может пригодиться… Дело в том, что вчера вечером супруга сообщила мне неприятную новость. Вы отказались вести дело, в исходе которого я очень заинтересован, и это при том, что вы, Пенсон, – единственный, кто может уладить все миром. Согласитесь, тут есть от чего потерять голову и… схватиться за ружье, чтобы заставить вас передумать.

– Помилосердствуйте, Гильем! Даже застрелив меня, вы не облегчите участь Анжелины де Беснак! Давайте поговорим серьезно.

Хмурясь, инвалид взвесил ружье в руке, потом положил его на письменный стол и с горькой усмешкой сказал:

– Я часто думаю о самоубийстве, Пенсон, но мысль о детях меня удерживает от рокового шага. Впрочем, если бы Леонора вдруг стала вдовой, это было бы вам на руку.

Судья покачал головой и постарался придать своему голосу пылкой убедительности:

– Нет, вовсе нет! Для вас существует простое, менее трагическое решение. Дайте жене развод, и как можно скорее! Я говорю с вами вполне откровенно. Я люблю Леонору, искренне люблю. Она очень несчастна и еще так молода! Я только что говорил с ней. Утром от вашего брата я узнал, что какие-то люди нашли ее в лодке на берегу Сала. Бедняжка только что рассказала мне все. Вчера, после разговора с вами и ваших оскорблений, она убежала из дома и напилась коньяка. Боже, она ведь могла утонуть, когда забиралась в эту шаткую лодку, где она, пьяная, и проспала до рассвета! Теперь у нее одно желание – вернуться к родным на Реюньон. И я обещал, что ее желание исполнится.

Несмотря на свой цинизм, Гильем испытал искреннее изумление. Нервным жестом он взял трубку и принялся ее раскуривать.

– Почему мне ничего не сказали? – сквозь зубы пробормотал он. – Да, у меня буйный нрав, и, случалось, я угрожал Леоноре. Да, я признаю, что обошелся с ней прескверно. Присядьте, Пенсон! Вы не представляете, насколько для меня неприятно разговаривать с человеком, который стоит на своих здоровых ногах!

Судью поведение инвалида привело в некоторое замешательство, однако он взял стул и сел.

– Я согласен развестись. Сделайте все необходимое, – продолжал Гильем. – Полагаю, вы отлично управитесь с бумажной стороной дела. Но о том, чтобы мои сыновья покинули этот дом, не может быть и речи. Увозите Леонору хоть на край света, если хотите, но Бастьен и Эжен останутся со мной. Я уже смирился с тем, что не смогу принять участия в воспитании моего первенца Анри, но младших сыновей я терять не желаю. Положа руку на сердце, Пенсон, моя жена – не из тех матерей, которые растворяются в своих детях. Она во всем полагается на няню и мою невестку, и, если бы не вмешательство Анжелины, Эжен не был бы таким славным и здоровым карапузом. Мы бы давно его похоронили. Мне понятно желание жены вернуться на родной остров, где она была счастлива. Конечно же она соскучилась по родным. Позже мы решим все вместе, как она сможет видеться с детьми, но, если вы с нею уедете в ближайшем будущем, о том, чтобы взять мальчиков с собой, пусть даже не мечтает! Это ясно?

– Вполне. Я поговорю с ней об этом. А теперь, Гильем, давайте обсудим более насущные проблемы. Я хочу пояснить, почему я отказался представлять обвинение в суде над мадам де Беснак и ее служанкой. Я всегда истово исполняю свой долг, но в данном случае быть беспристрастным не смог бы. Это слишком близко меня касается. Не думаете же вы, что наши сограждане слепы и глухи? Меня видели с Леонорой в городе и здесь, в мануарии. Если бы ее вызвали свидетельствовать, что бы она сказала? Что донесла на повитуху своему другу, а точнее, любовнику? На этом судебном процессе будут раскрыты многие секреты… И поскольку я был другом дома, меня признали бы лицом, не заслуживающим доверия. Поразмыслив, я поделился своими сомнениями с прокурором, и он решил назначить другого судью. Это весьма достойный человек, и у него богатый опыт рассмотрения дел, связанных с аморальным поведением. Завтра же он приступит к изучению материалов дела при содействии секретаря суда. Это никак не отразится на сроках. Процесс начнется в назначенный день.