Приговор приведен в исполнение... - Олег Васильевич Сидельников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как все это просто и мудро. Местные коренные нации получили государственность, возможность развивать свою экономику, национальную культуру!
Жизнь стала хорошей, о голоде в наших краях забыли. Всего вдоволь. Это — результат нэпа, решительно проведенного в жизнь удивительным человеком — Владимиром Ильичем Лениным. Небольшое «отступление» перед громадным прыжком вперед — к социализму. Даже некоторые старые коммунисты переживали нэп как трагедию, капитуляцию перед капитализмом. Но это было мудрое решение. После гражданской войны страна лежала в развалинах. Надо было привлечь капиталы «бывших», использовать их коммерческий опыт, изворотливость. Пройдет еще немного — и развернется народное строительство нового общества. Я в этом глубоко убежден. Хоть я и не большевик, не состою в партии, но за последние годы изрядно проштудировал марксистскую литературу, одолел даже сложнейшую философскую работу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».
И как же горько сознавать, что гениальный зодчий будущего прекрасного здания Человечества, увы, уже не увидит воплощения в реалии своих блестящих предначертаний. Умер Ленин! В январе этого года.
Нет, Ленин не умер. Он живет в делах и свершениях тех, кто претворяет в жизнь его великие заветы. А мне радостно сознавать, что и мои товарищи, и я, грешный, стараемся следовать заветам Ильича. По нашей же линии он завещал: «Всемерно бороться с преступностью!» И мы, не жалея сил, стараемся оправдать доверие его.
Смотрю на себя в зеркало. Чем-то похож на патриарха. Седая борода, раздвоенная книзу, стариковские усы, концами ниспадающие на бороду. Борода густая, а на голове волос маловато, и потому открылся у меня огромный «сократовский» лоб. Я не то, чтобы стар. Но... Поздновато в партию. Спросят: «Что же вы, товарищ Крошков, столько времени прикидывали?» Что я отвечу?
Ответ один — работа! Не за страх, а за совесть!
И я работаю, стараюсь. Даже, пожалуй, перестарался. Две недели тому назад прямо в служебном кабинете прихватил меня сердечный приступ. Отвезли в карете «скорой помощи» в госпиталь. Еле-еле отпросился домой. Сейчас чувствую себя лучше, однако начальство «прогнало» в отпуск. А отдыхать, бездельничать не привык. И решил я продолжить свои записки для гипотетических читателей, для потомков, по мере своих скромных сил суммировать события последних шести лет.
Начну с того, что признаюсь: видимо, уж такая моя судьба — быть не столько активным участником, сколько свидетелем героических событий. Незадолго до осиповского мятежа слег я с воспалением легких. Температура свыше сорока градусов, вижу все как в тумане. Но сознания не терял. Только слабость и удушье мучают. А тут вдруг отчаянная пальба на улице!.. В чем дело? Прибегает сосед, доктор Гордон, бледный, как полотно. «Военком Осипов мятеж поднял!.. Убивают большевиков, евреев, чекистов, милиционеров!.. Видно, и нам, Сансаныч, конец!..»
Натали успокаивает: «У нас же имеется браунинг, мон шер ами. Никелированный браунинг». Милая моя Натали! Она отлично понимала, что против винтовок, пулеметов и ручных гранат мой браунинг — игрушка. Просто хотела успокоить больного мужа.
Через час примерно сквозь перестрелку слышим цокот копыт. Ну вот он, конец!.. Распахивается дверь, я выхватываю из-под подушки пистолет...
— Свои, товарищ консультант! — слышу ломкий басок юного богатыря Сережи Ескина. — Товарищ Цируль и Пригодинский приказали немедленно вас доставить в безопасное место. Не тушуйтесь. Со мной еще пятеро милиционеров и фаэтон. Быстренько грузитесь... И вы, товарищ Гордон...
Как мы проскочили через заслоны мятежников, уму непостижимо. Ескин со своими милиционерами отстреливались, прикрывая нас. Одного милиционера срезала пулеметная очередь. Мы с Натали и доктором Гордоном чудом уцелели. Кожаный верх фаэтона, поставленного на сани, буквально изрешетило пулями. Ранило в руку кучера. А мы — без царапинки!.. Иногда напарывались на мятежников чуть ли не вплотную, Ескин орал: «Не стрелять! Свои! С важным поручением!» Мятежники в недоумении расступались, когда же, сообразив, что их оттаскали за нос, открывали пальбу, было уже поздно — мы сворачивали за ближайший угол.
Наконец бешеная скачка кончилась. Мы очутились зв городом.
— Ну и что будет? — спрашиваю. — Куда теперь-то?
— На кудыкину гору, — смеется Сережа. — Вот в этом домишке живет дедушка нашего Бабаджанова, Камиль-бобо. — У него в саду замечательный погреб имеется. А сам Камиль-бобо старик почтенный, богомольный. К политике никакого отношения не имеет. Мы сейчас в его доме для видимости постреляем, повопим на русском и узбекском языках, где, мол, твой внук, большевик проклятый! Пусть соседи думают, что мы мятежники и разыскиваем Бабаджанова, чтобы расправиться с ним. Тем временем Камиль-бобо вас с супругой и доктором приютит.
Так оно и вышло. Жители предместья, разумеется, попрятались от греха подальше. А кто из любопытных в щелочку дувала поглядывал, тот видел «карателей» и слышал их вопли и угрозы, и стрельбу. На рассвете явились к Камилю-бобо настоящие каратели. Стали бить старика, требовать, чтобы он открыл, где его внук Бабаджанов. Тут как раз появился негодяй-доброхот, лебезит перед палачами: «Ваши благородия, уже были здесь господа хорошие, стреляли, ругались на чем свет стоит, разыскали спрятавшегося Бабаджанова, связали, швырнули в фаэтон и ускакали. Так что конец пришел большевичку!»
Молодец Сережа Ескин! Сергей Гаврилович. Из молодых, да ранний. Хитро придумал. Накинул на одного из милиционеров полосатый халат, связал по рукам и ногам, на голову мешок и действительно швырнул в фаэтон под видом Бабаджанова.
Как Ескин со своими молодцами, сорвиголовами, назад к уголовному розыску прорвался — этого уже и совсем понять невозможно. Однако факт: проскочил! И даже без потерь. С той поры я Сережу спасителем величаю. А парнишка смущается, ворчит, мол, подумаешь, всего-то и делов!.. Любой-каждый смог бы, коли приказ вышел.
А спрятали меня с Натали и доктором Гордоном не зря. Как потом выяснилось, на наши квартиры нагрянула банда Абрека—Муфельдт. Гнусная преступница, едва начался мятеж и она очутилась на свободе, выпущенная из тюрьмы осиповцами в числе пятисот уголовников, тут же вспомнила об «обидчике», о консультанте Крошкове, возжаждала свести счеты. Ох, и бесновалась же она, когда, вломившись в мою квартиру, обнаружила, что «птичка» улетела!.. В бешенстве стала ломать мебель, бить посуду, пристрелила ни в чем не повинного дворового пса Полкана... Кинулась к доктору Гордону — тоже пусто!..
Короче говоря, все события, связанные с мятежом и его подавлением, я лично не наблюдал. Знаю лишь по рассказам товарищей. Поэтому не считаю себя вправе выступать в качестве мемуариста. Зато последующие события прошли на моих глазах, в иных операциях
