"Я" - Константин Щемелинин

А вот гладиаторские бои мне понравились больше, правда, я думаю, что если бы я имел ограниченное количество золота и при этом ставил бы его на кого-нибудь, то наверняка получил бы столько же удовольствия, сколько и местные жители, однако в путешествиях во времени со средствами у меня проблем никогда не было, поэтому, как мне кажется, на подобного рода зрелищах я был более спокоен, нежели основная масса зрителей. Гладиаторские бои — это самый рискованный вид зрелищ с ярко выраженным акцентом в военно-спортивную сторону, и никакая игра не может сравниться с ними по степени риска и, соответственно, интереса со стороны зрителей, поэтому нет ничего удивительного в том, что я периодически посещал их.

Мы уходили с тигром через ткань тогда, когда в комнате не находилась моя очередная любовница — незачем женщину волновать такой «экзотикой»! Кстати, о прекрасном поле… Имея в своих руках власть над душами людей, заводить любовниц мне было очень легко. Во-первых, я выбирал характер пассии еще до личного знакомства с ней и, соответственно, знал, чего она ждет от мужчины; а во-вторых, я более или менее знал себя и, сравнивая себя с тем, кто является олицетворением ее мечтаний, делал вывод, соответствую ли я ее ожиданиям, и если оказалось, что соответствую, то знакомился.

Весь процесс поиска был очень прост — мысленно путешествуя по душам и головам людей, я находил «перспективную» женщину, затем анализировал ее — подходит ли она мне, и подхожу ли я ей — потом, там же, у нее в мозгу находил номер видеофона, после чего звонил по нему. В процессе разговора я говорил именно то, что эта женщина желала бы от меня услышать и с той самой интонацией, с какой она хотела бы услышать от меня эти слова. Во время нашей беседы я мысленно постоянно отслеживал ее внутреннюю реакцию, добиваясь полного взаимопонимания, как говорится, с полуслова, в результате чего, оно получалось просто идеальное — не удивительно, что все дамы были от меня в восторге. Мое же дальнейшее поведение, естественно, зависело от того, о чем мы с ней договорились. Иногда, когда выбранная женщина находилась относительно близко от моего дома, я не звонил ей, а просто подходил к тому самому месту, в которое приходила она — в ресторан ли, клуб ли, или же просто ждал ее на улице, а потом знакомился, глядя в ее живые глаза, а не в бездушный экран видеофона.

Мужчина любит глазами, а женщина — ушами, — и об этом никогда не следует забывать!

Женщины (да и мужчины тоже) довольно часто поверяли мне свои тайны — и это было вполне логично: я представлялся им собеседником, чутко улавливающим все их сомнения, переживания и надежды; идеально понимающим их и имеющим такое же мировоззрение, — как им было не раскрыть мне свою душу?! Я понял, что свои тайны люди рассказывают только под пыткой или человеку, которому они доверяют, но который их об этом не спрашивает! Правда, мне-то зачем все эти сложности — если захочу, я смогу узнать сокровенное еще до того, как собеседник решится рассказать мне о нем!

Раньше, когда я не умел заглядывать в души окружающих, я и представить себе не мог, сколько отличных людей живет рядом со мной. Да на одной только моей улице обитало столько великолепных мужчин и прекрасных женщин, что просто невероятно! А на соседней улице? — да еще столько же! В принципе, если я захотел бы просто поговорить с хорошим человеком, живущем в моем городе, то мне на это и жизни не хватит, а ведь город-то наш — маленький! Оказывается, не надо ходить куда-то далеко — прекрасное всегда находится рядом, ты просто открой ему свою душу и научись смотреть на него!

Правда, надо сказать, есть и такие люди, которые по своим душевным качествам заслуживают хорошей веревки с мылом — в семье не без урода, но таких все же меньшинство, и это радует. Время от времени многие вполне нормальные люди просто просят, чтобы их послали куда-нибудь подальше, а бывает, что обычный человек всем своим поведением ну просто напрашивается на хороший удар по зубам!

А правда состоит в том, что в каждом из нас есть и плохое, и хорошее, но не в равном соотношении — чего-то все-таки больше. Играй на тех струнах души, которые отзовутся добром — и закоренелый злодей предстанет перед тобой добрым ангелом, а захочешь наоборот — сделай человеку плохо, пусть он злится, сыграй на темных струнах его души — и ты увидишь перед собой ядовитую змею, скорпиона или же подобие дьявола.

Действительно, когда люди вступают в тесное общение между собой, то их поведение напоминает поведение дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь. Им холодно, они прижимаются друг к другу, но чем сильнее они это делают, тем больнее они колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли уколов разойтись, они вновь сближаются, чтобы согреться от холода, и так все ночи напролет.[3] Так зачем же мы колем друг друга? Не проще ли нам сбросить иглы и стать мягкими и теплыми не внутри себя и для себя одного, а снаружи, и для других? — но природа сделала это невозможным для человека.

Все дело заключается в ограниченности ресурсов. Если бы всем всего всегда хватало, то мы все были бы довольны и не рвали бы куски друг у друга, и не рвали бы друг друга на куски. Но есть закон возрастания потребностей, и поэтому всем всегда всего не хватит, потому что ресурсы ограничены, а потребности — нет.

Все и всегда не бывает никогда!

В результате получается, что у человека всегда что-то есть, но ему дополнительно хочется еще чего-то. Однако нужно добавить, что будь все люди всегда довольны своим нынешним положением, то мы бы до сих пор тихо-мирно жили бы себе в пещерах, не знали бы огня, ели бы друг друга, и история человечества была бы одним бесконечным каменным веком.

Закон возрастания потребностей при ограниченности ресурсов является основой движения и прогресса в человеческом обществе.

Но вернемся ко мне — я играл в футбол, менял любовниц и гулял с тигром, а главное — я писал сказки и несколько научных трудов. Художественных произведений я читал мало — по-моему мнению, если слишком много читать чужого, то своего не успеешь написать. Сказки я писал для души, которая требовала светлой доброты после всех этих ужасов войны; наука же мне нравилась еще с довоенных времен, но всерьез заняться ею мне помешали сначала женитьба, а потом — война; теперь же у меня было много свободного времени, а главное, после войны моя мысль окрепла, я стал мыслить шире и свободнее, перестав бояться авторитетов и, что еще важнее, бояться собственной тени в процессе мышления, когда мысль моя обдумывала неизвестное. Я не думаю, что причиной моих успехов в научной деятельности была моя нечеловеческая часть, скорее всего, причины были те же, что и у обычного гения — природа, воспитание и наличие свободного времени. Я не хвастаюсь — мои работы были в полной мере признаны людьми: часть — еще до моей смерти, а часть — уже после, но были признаны все; мое имя внесли в энциклопедии, поставили памятники, назвали улицы и города в мою честь — это ли не говорит о признании моих заслуг перед человечеством?!

Работа ценится по результатам труда, а не по накопленной усталости!

Меня интересовали физика, химия, математика, биология и смежные науки — в этих областях я занимался исключительно теоретическими изысканиями, потому что не имел никакой склонности к практике и к постановке научных экспериментов. Процесс размышления у меня получался легко и естественно, как дыхание, — я просто думал и получал результаты. Конечно, мне самому процесс творчества давался нелегко: время получения результата и сам результат были в значительной мере непредсказуемы, работа требовала очень большого напряжения ума (иногда, как мне казалось, я был близок к безумию), однако полученный ответ давал такое неизъяснимое наслаждение, которое было чрезвычайно сильным и стойким — его хватало на многие годы, и ничто в этом мире не могло сравниться с радостью успешного творчества!

Я стал в какой-то мере похож на Хозяев Миров, ибо в творчестве ты всегда властелин мира, который создаешь, — его законы — твоя воля!

В процессе мышления я приходил к таким выводам, которые при дальнейших рассуждениях и последующем осмыслении оказывались частью истинными, а частью — ложными, но настоящий конечный результат, по моему мнению, должен быть верен при всех тех допущениях и для всех тех условий, при которых он был получен, и только такие выводы я осмеливался опубликовывать в качестве гипотез.

Только начав писать сам я понял, почему лучше написать свое мнение, чем высказывать его: когда ты пишешь, ты имеешь возможность обдумывать все многократно и не торопясь, постепенно и обстоятельно отшлифовывая свою мысль до идеальной красоты и четкости; кроме того, тебе не нужно обращать внимание на реакцию слушателей и на то, как ты выглядишь в их глазах, — когда ты пишешь, ты можешь сосредоточиться исключительно на самом процессе обдумывания мысли — ты можешь обдумывать ее сколько угодно: день, месяц, год или даже всю жизнь, однако когда ты говоришь, тогда ты не имеешь всех этих возможностей, поэтому говорить лучше всего то, что ты уже давно и многократно обдумал и написал.