День разгорается - Исаак Гольдберг

— Ради бога! — прижал руку к сердцу сотрудник, слегка приподымаясь. — Ради бога! Я вовсе не с советами, Сергей Евгеньевич!.. Ради бога!..

Максимов перекинул нога на ногу, отчего шпоры на его каблуках приятно зазвенели.

— Предлагаю вам, — деловито и сухо произнес он, — напрячь все силы и способности и понудить ваших помощников заняться лучшим освещением революционных комитетов!

Засекреченный сотрудник выпрямился и, пряча раздражение, с видимой и подчеркнутой готовностью подтвердил:

— Все будет сделано!.. Все, непременно! Нащупаем! Найдем!..

Перед уходом сотрудник сдержанно и осторожно напомнил:

— Простите, Сергей Евгеньевич, не сочтите за вмешательство... Там среди арестованных имеются Лебедев и Антонов. Уверен, что они комитетчики. Надо бы прикрепить к ним человека.

— Что ж, — подумав, согласился Максимов, — можно!..

Аресты и обыски в городе усилились. Так всегда бывало после террористических актов. Удавалось ли террористам совершить свое дело, или, как теперь, все кончалось неудачей, — но для жандармов и полиции открывалось широкое поле деятельности. Словно получив хороший и долгожданный повод, жандармы набрасывались на каждого мало-мальски неблагонадежного человека, стряпали новые «дела о государственных преступниках», наполняли тюрьмы десятками и сотнями новых арестантов.

И выходило так, что страдали от чьего-либо выстрела целые организации, страдала партия, резко высказывавшаяся и неуклонно боровшаяся против таких террористических актов.

Было это так и теперь.

Остатки организации были плотно обложены тесным кольцом филеров. Шпики шли по следу, и можно было со дня на день ждать провала тех, кто еще оставался на свободе.

Было еще и другое.

Назавтра же после неудачного покушения Павла эсеры выпустили листовку, напечатанную на гектографе. Листовка заявляла, что «партия социалистов-революционеров жестоко расправится с врагами народа», что пусть «сатрапы и насильники не мечтают, что они уйдут от руки мстителя», что «боевая организация ответит кровью на кровь»...

Листовки попали к рабочим, и кое-кто говорил:

— Вот, вот! шарахнули бы парочку этих сволочей генералов!..

И кое-кто успокаивался: что же, мол, за нас, значит, кто-то работает, кто-то там отомстит...

На одной массовке часть рабочих растерянно выслушала массовика, который разъяснял вред от индивидуального террора, и старик токарь покрутил недоверчиво головой:

— Это как же так?! Люди на смерть идут, жизнь свою, как говорится, не щадят, а выходит — вред?! Непонятно!

— А то понятно, — вспылил массовик, — что некоторые мечтать начинают насчет того, что, мол, за нас другие что-то сделают, и по уголкам, по мурьям своим отсиживаться хотят?!. Или ты, товарищ, думаешь, что можно революцию сделать и победить, убивая генералов, жандармов или даже министров?! Так вот, сегодня убьют одного, а на его место уже десять заготовлено... Было это? Было!.. Даже если обоих бы здесь — и Сидорова и Келлера-Загорянского — убрали, так сию же бы минуту им заместители нашлись бы. И вышло бы только то, что происходит: еще пуще озверели бы жандармы и еще труднее стало бы нам вести работу...

Массовика выслушали внимательно и с одобрением. Токарь опустил голову и вздохнул.

— Организация масс — вот что главное и важное!.. — напомнил массовик. — Никакой и там герой, товарищи, не подменит силу и мощность рабочего класса. Никакой!..

Товарищ, шедший к Матвею и Елене за листовками, почти у самой их квартиры заметил за собой слежку. Два раза сзади него мелькнула чья-то фигура и скрылась, как только он повернулся. Товарищ решил отложить свое свидание с Матвеем и окольными улицами вернулся обратно. Он сообщил оставшимся на воле комитетчикам о своих наблюдениях, и было решено основательно проверить, действительно ли жандармы напали на след типографии.

В этот же день недалеко от квартиры Матвея и Елены появилась просто одетая женщина. Она шла с корзинкой, которая оттягивала ей руки, и останавливалась через каждые два шага передохнуть. Она не обращала внимания на прохожих, которые шли по улице, занятые своими делами. Она побыла здесь около часу и ушла в ту же сторону, откуда появилась.

Вечером на конспиративной квартире стало известно, что, действительно, шпики шныряют возле дома, где находится типография, и что неизвестно только, знают ли в охранке точно о том, что здесь находится типография, или слежка идет за кем-либо, неосторожно появившимся в этом месте.

Женщина рассказывала, как она подметила одного и того же человека, несколько раз подходившего к самым воротам и, повидимому, откуда-то со стороны подстерегавшего кого-то.

— Видимость у него была самая подлая! Настоящий шпик.

Старый рабочий прислушался к словам женщины и покачал головой.

— Конечно, — задумчиво сказал он, — Варвара вряд ли ошибается... Дело кислое. Надо выручать типографию. И как можно скорее!

Выручать типографию было очень сложно и трудно. Приходилось почти на виду у филеров понемногу уносить шрифт, разборную раму, станок, кассу. Надо было проделать это все так, чтобы ничего не заподозрил сосед-пристав. Надо было провести и обмануть жандармов, которые еще, невидимому, не знали, что здесь подпольная типография, но о чем-то подозревали.

Матвей был извещен о том, что типографии и ему с Еленой грозит опасность провала и что приходится бросать это насиженное место. Он озабоченно сообщил об этом Елене, которая встревоженно сказала:

— А есть новое место?

— В том-то и дело, что никак не могут подыскать подходящей и безопасной квартиры. Везде вертятся шпики и жандармы. Вся задача теперь в том, чтобы не провалиться... Может быть, даже придется перебираться в другой город.

Тая в себе какую-то мысль, Елена тихо спросила:

— Вместе?

Она отвела свой взгляд в сторону. Матвей тепло взглянул на нее и опустил голову.

— Не знаю, Елена... Как решит комитет.

Елена затихла и замкнулась в себе. Матвей издали, со стороны следил за ней и порывался что-то сказать.

В этот день они до вечера почти не разговаривали друг с другом. Вечером на короткое мгновенье пробрался к ним товарищ и взволнованно сообщил, что произошло покушение на Келлера-Загорянского, что, как выяснилось, покушение совершал партийный товарищ, что теперь полиция, филеры и жандармы подняты на ноги и надо ликвидировать типографию, сохранить ее и непременно самим скрыться.

Ни Матвей, ни Елена не знали, кто этот товарищ, который, вопреки партийной тактике, нарушив основную линию организации, пошел на террористический акт. Они были взволнованы и возмущены.

Собирая и увязывая шрифт, Матвей сурово возмущался:

— Что это, истерика? Отчаянье?! Как могло случиться такое?.. Разве такими средствами мы боремся? Разве в индивидуальном терроре выход?..

Елена молча слушала, и ей представлялся тот, кого, как ей казалось, она не знала и кто пошел на верную гибель, движимый сложными чувствами мести, отчаянья, безвыходности. Ей было жалко этого товарища. Жалко вдвойне: он к концу своей жизни запутался, заблудился и теперь погибает. Она глубоко вздохнула.

— Еще одна жертва... — тихо произнесла она.

— И к тому же жертва бесполезная!.. — добавил Матвей.

Елена нервно повела плечами.

— Бесполезная! — повторил Матвей, заметив ее движение. — Что из того, что один какой-нибудь каратель был бы убит? На его место готовы другие, сколько угодно!.. И разве сейчас можно так зря и безоглядно расточать революционные силы, как сделал этот безрассудный товарищ!..

У Елены болезненно скривились губы.

— Да, Елена... — подошел к ней вплотную Матвей и заговорил тише. — Да, мне тоже жалко этого товарища. Но такая жалость теперь не к месту... Ее нужно вырвать из сердца... Вырвать беспощадно!..

Елена отвернулась. Голос ее звучал глухо и болезненно:

— Без боли этого сделать нельзя...

— Нельзя... — как эхо повторил за ней Матвей.

Слегка вздрагивающими руками он ловко завязал в тючок шрифт и принялся за разборку рамы. Елена подошла к нему и стала помогать. Случайно их руки встретились. Матвей схватил холодные пальцы девушки и сжал их.

— Боли еще впереди много, Елена! — приглушенно проговорил он. — Надо быть готовыми...

Не освобождая пальцев из его руки, Елена наклонила голову.

— Я знаю... — прошептала она... — Я готова...

— Вот... — еще тише продолжал Матвей, лаская ее руку. — Вот... может быть, нас бросит в разные стороны... Я хотел бы... я хотел бы, чтобы вы, Елена, знали, как вы мне дороги...

— Я знаю... — совсем беззвучно ответила Елена и подняла на Матвея сияющий взгляд. — Знаю... потому что и ты мне бесконечно близок!..

Среди уцелевших во время этого разгрома находился Потапов. Почти на его глазах забрали ряд товарищей. Сам он успел скрыться в то время, когда пришел к солдатам, бывшим членам военно-стачечного комитета, и когда тех окружил конвой и уводил на гауптвахту.