Дон Кихот - Мигель Сервантес Сааведра

В эту минуту в залу суда вошли два человека — один из них был одет крестьянином, другой — портным; в руках он держал большие ножницы. Портной сказал:

— Сеньор губернатор, мы с этим крестьянином пришли к вашей милости по делу: этот добрый человек явился вчера в мою лавку, протянул мне кусок сукна и спросил: «Сеньор, хватит ли этого сукна мне на колпак?» Я прикинул на глаз и ответил, что хватит. Тогда этот человек, подозревая, что я хочу украсть у него кусок сукна, сказал: «А может быть, и на два хватит?» Я догадался, о чем он думает, и ответил, что хватит. Тогда он, упорствуя в своих оскорбительных подозрениях, продолжал прибавлять колпак за колпаком, а я все соглашался с ним. В конце концов мы поладили с ним на пяти колпаках. Через несколько дней он пришел за ними. Колпаки были готовы, но он не только отказался уплатить мне за работу, но еще требует, чтобы я вернул ему сукно или же уплатил за него.

— Правду ли он говорит, братец? — спросил Санчо.

— Да, сеньор, — ответил крестьянин, — но прикажите ему, ваша милость, показать колпаки, которые он для меня сшил.

— Весьма охотно, — сказал портной и, вынув из-за плаща руку, на каждом пальце которой было надето по колпаку, продолжал: — Вот пять колпачков, которые этот добрый человек мне заказал. Клянусь богом и совестью, что у меня не осталось ни кусочка сукна, и я готов представить свою работу на рассмотрение цеховых представителей.

Забавная выдумка портного заставила всех присутствующих расхохотаться. Санчо подумал с минуту и сказал:

— Вот мой приговор по этому делу: портной не получит платы за шитье, а крестьянин — денег за испорченное сукно, колпачки же отдать заключенным. На том и делу конец.

Присутствующие рассмеялись, но постановление губернатора признали правильным и тотчас же его выполнили.

В эту минуту в залу вошли два старика. Один из них важно выступал с толстой тростью в руках. Второй смиренно следовал за ним. Поклонившись Санчо, второй начал так:

— Сеньор губернатор, этому человеку я дал взаймы десять золотых эскудо с тем условием, чтобы он возвратил мне их по первому требованию. Прошло много времени, и я не требовал у него долга, ибо понимал, что если, занимая у меня деньги, он находился в затруднительном положении, то, возвратив их, он попадет в еще более затруднительное. Наконец мне показалось, что он совсем позабыл о своем долге; тогда я решился ему напомнить, а он не только не отдает его, но утверждает, что никогда не брал у меня денег, а если и брал, то давно отдал. Я бы просил вашу милость привести этого человека к присяге: если он присягнет, что отдал мне долг, я готов простить его тут же на месте, перед лицом господа бога.

— Что вы на это скажете, старичок с посохом? — спросил Санчо.

На это старик ответил:

— Сеньор, я признаю, что получил от него эти деньги. Но я давно уже отдал и уплатил ему долг сполна и без всякого обмана. Истец говорит, что он поверит моей клятве, — ну что же, я готов поклясться на жезле вашей милости.

Губернатор опустил свой жезл. Тогда старик передал свой посох истцу, прося подержать его, пока он будет приносить клятву, затем положил руку на крест жезла и заявил, что он действительно брал в долг десять эскудо, но что он их отдал обратно из рук в руки, а заимодавец по забывчивости несколько раз требовал у него долг.

— Ну что же ты теперь скажешь? — спросил губернатор истца.

Тот ответил, что считает своего должника честным человеком и добрым христианином. Должно быть, он и вправду позабыл, как и когда ему были возвращены эти десять эскудо. Во всяком случае, он больше никогда не будет их требовать.

Должник взял свой посох и, поклонившись, удалился из суда. А Санчо, который все время зорко наблюдал за стариками, склонил голову на грудь, приставил указательный палец правой руки к носу, подумал немного и велел вернуть старика с посохом.

Когда его привели, Санчо посмотрел на него и сказал:

— А ну-ка, добрый человек, дайте мне ваш посох!

— С большим удовольствием, — ответил старик, — вот он, сеньор.

И он отдал посох. Санчо взял его, вручил другому старику и сказал:

— Ну теперь вам заплачено. Ступайте с богом.

— Как, сеньор! — воскликнул старик. — Да разве эта трость стоит десять золотых эскудо?

— Стоит, — ответил губернатор, — или, клянусь богом, я величайший дурак на свете. Сейчас вы убедитесь, способен ли я управлять целым королевством или нет.

Тут он приказал расколоть трость. Трость сломали, и из нее посыпались золотые монеты. Все были поражены и решили, что губернатор мудр, как царь Соломон. Спросили Санчо, как он мог догадаться, что десять эскудо спрятаны в трости. Санчо охотно объяснил: старик перед принесением клятвы передал трость своему противнику и поклялся, что сполна и без обмана вернул ему долг. А затем, принеся клятву, потребовал свою трость обратно. Заметив это, Санчо догадался, что десять эскудо, из-за которых шел спор, спрятаны в трости.

— Отсюда можно заключить, — прибавил Санчо, — что господь всегда поможет и самому тупоголовому губернатору отыскать правду, если тот будет честен и справедлив. А впрочем, священник нашего села рассказывал мне про один случай вроде этого, а у меня отличная память. Если бы я только не забывал часто того, о чем мне надо вспомнить, то такой памяти, наверное, не сыскалось бы на всем этом острове.

Итак, старики удалились, один — раздосадованный, другой — удовлетворенный. Все присутствующие продолжали выражать глубокое удивление, а писец, которому было поручено записывать речи, поступки и деяния Санчо, не знал, как ему изобразить и описать нового губернатора: глупым или умным.

По окончании суда губернатора повели в роскошный дворец. Там в большом зале Санчо увидел стол, убранный с королевским великолепием. Под тончайшим кружевным покрывалом на нем стояло множество блюд и ваз со всевозможными фруктами и цветами. При появлении Санчо заиграла музыка, четыре пажа поднесли ему воду для омовения рук, и он с большим достоинством проделал эту церемонию. Когда музыка замолкла, Санчо сел за стол на почетное место, а рядом с его креслом стал какой-то человек с палочкой из китового уса в руках. Как оказалось впоследствии, это был доктор. Покрывало сняли, и другой человек, по виду духовное лицо, благословил трапезу. Один из пажей повязал Санчо кружевную салфетку, а другой подал на первое блюдо с фруктами[108]. Но не успел Санчо проглотить куска, как доктор прикоснулся своей палочкой к блюду, и его тотчас же унесли прочь; а на его место поставили другое. Санчо собрался было его отведать, но, как только он протянул руку, чтобы попробовать кушанье, палочка снова коснулась блюда, и паж унес его столь же проворно, как и блюдо с фруктами. При виде этого Санчо растерянно обвел глазами присутствующих и спросил, неужели же этот обед следует есть так, как это делается на представлениях фокусника. На это человек с палочкой ответил:

— Нет, сеньор губернатор, на этом острове обедают так же, как это принято и заведено на других островах, управляемых губернаторами. Я доктор, мой сеньор, и приставлен за большое жалованье к особе губернатора. О его здоровье я забочусь больше, чем о своем собственном. Я работаю днем и ночью, изучая комплекцию губернатора, дабы лечить его в случае болезни; но главная моя обязанность — присутствовать при обедах и ужинах, разрешать губернатору есть только то, что мне представляется подходящим, и удалять со стола все, что, по моему мнению, может испортить ему желудок. Вот почему я велел убрать от вас фрукты, ибо в них слишком много влаги, и унести другое кушанье, ибо оно было чересчур остро и приправлено пряностями, что, как известно, возбуждает жажду. А много пить — значит убивать наши жизненные силы.

— В таком случае вот эти жареные куропатки, на вид так вкусно приготовленные, наверное, не причинят мне вреда.

На это доктор ответил:

— Сеньор губернатор не прикоснется к этому блюду, пока я жив.

— Почему так? — спросил Санчо.

— Потому, что учитель наш Гиппократ[109], звезда и светоч медицины, говорит, что всякое объедение вредно, но самое вредное — это объедение куропатками.

— Тогда, сеньор доктор, — сказал Санчо, — вместо того чтобы колотить по блюду палкою, выберите, пожалуйста, из всех кушаний, стоящих на столе, то, которое может принести мне наибольшую пользу и наименьший вред, и позвольте мне его съесть, ибо, клянусь жизнью губернатора, — да продлит мне ее господь бог! — я умираю от голода и, что бы вы там ни говорили, сеньор доктор, и как бы вы ни сердились, но, отнимая у меня обед, вы не только не продлите моей жизни, а просто меня убьете.

— Ваша милость сеньор губернатор совершенно правы, — ответил доктор, — а потому я полагаю, что вашей милости не следует кушать этого рагу из кроликов, ибо оно неудобоваримо. Вот этой телятины, если бы она не была жареная и тушеная, вы могли бы отведать, но в таком виде, как она есть, — лучше не надо.