У солдата есть невеста (сборник) - Александр Зорич

Загорелый водитель, зорко следивший за ее шалостями в зеркало, сделал вид, что ничего не заметил.

– Мы уже подъезжаем. Вам куда именно? – спустя некоторое время спросил он на ужасном греческом английском.

– Мне сказали, я должна быть там, где зеленые луга. Недалеко от Дворца.

– Луга? Понял.

Пока они ехали, Фаина пыталась вспомнить где именно лежит записка для Алексея. Ее текст был сродни легендарному предновогоднему объяснению Ельцина, прозвучавшему из телека перед его уходом на пенсию. Смысл, по крайней мере, был тот же. На холодильник примагнитила? Или возле зеркала в спальне?

Но когда автомобиль остановился у подножия высокого изумрудно-зеленого холма, словно забором отделенного от остального мира шеренгой дюжих кипарисов, мысли о записке как ливнем смыло.

Прошлого не существовало больше, точнее, оно существовало, но лишь как некий бродячий прикол мощностью в одну улыбку, этакий чебурек из чебурашки или «Каникулы в Простатитино», ха-ха.

А по-настоящему существовало вот что.

Залитый колдовскими росами крутой склон, покрытый сочной весенней травой, лишь кое-где седые валуны. К началу июня зелень выцветет, но это потом, пока ковер – эдемский.

Среди травы – цветы, душистые крошечки. Они пахнут теплом, жизнью, наслажденьем. Серебристые извитые оливы там, далеко.

На холме, на его куполе-вершине в окружении благоуханного гиацинтового кольца – кряжистый дуб, добрый исполин. Свет медленно восходящего на свой лазурный трон солнца сквозит через его малахитовую листву, превращает в пылающие алмазы капли росы, смещает фокус восприятия, дразнит, пугает, обещает – все это сразу.

А на самой вершине, под деревом, подобрав под грудь копыта, лежит и жует жвачку огромный, чистый, мягкий белый бык.

Точнее, не белый он – цвета морской пены, цвета непастеризованного молока, цвета жидкостей любви.

«На мягком простер гиацинте свой бок белоснежный» – вспомнилось Фаине из Вергилия. По античке у нее была твердая пятерка.

И вот солнечный диск замирает позади массивной головы быка. На несколько мгновений образуется словно бы нимб и золотые нити от него во все стороны. И кажется: это они сшивают воедино греческий остров, а заодно с ним – и весь мир, они удерживают его в зыбком единстве прошлого и настоящего. И кажется, что это их, нитей, упругие подрагивания заставляют утренних птиц щебетать, а самолеты – взмывать над холмами.

Фаина издала сдавленный звук – он поднимался, казалось, от самого основания ее сколиотического позвоночника. С таким звуком вакханки пускались в пляс, а мореходы приветствовали надвигающуюся из тумана землю.

На мгновение бык в вышине перестал жевать и посмотрел на пришелицу долгим и, как ей показалось, ироничным взглядом. Узнал. Склонил набок увенчанную рогами голову. Лениво стеганул хвостом муху.

Дрожащими руками Фаина расплатилась с таксистом – тот пожелал красивой мисс удачной прогулки и рванул в направлении аэропорта.

Она оттащила свой колесный чемодан от дороги, сволокла вниз по щебенке и бросила его прямо в кювете, в колючих кустах не то ежевики, не то ее дальней южной сродницы.

Взволнованная, бледная пробралась она сквозь кипарисный заслон. И, едва не захлебываясь от восторга, начала взбираться по склону вверх, даром что было довольно круто и не видать тропинок. Почти не спавшая ночью, она быстро сбила дыхание. Упала, до крови ободрала колени – сломался каблук, угодивший в заросшую колючками расщелину между камнями. Наконец она догадалась снять туфли, вновь поднялась и бегом, бегом. На лбу выступили крупные капли пота. Тяжело дышащая, жаркая Фаина вытерла их тыльной стороной ладони и зачем-то слизнула языком. Сердце стучало все быстрее. Пальцы возбужденно сжались в кулаки.

На середине пути горячий, критской охрой окрашенный южный ветер налетел на нее откуда-то снизу. По-хулигански, до самой груди, он задрал Фаинину клетчатую юбку, обнажив немного вялые розовые ягодицы с ниточками белых стрингов (спереди на них был вышит пайетками цветок), высушил потеки крови, ручьями протянувшиеся от Фаининых коленей до стоп и словно гигантский фен поднял вертикально вверх ее черные длинные волосы, густые и гладкие, какие бывают, кажется, у одних только китаянок, обещая Фаине экстаз без раскаяния и конца.

Фаина осторожно присела на деревянную скамейку, свинтила крышечку с бутылки минеральной воды «Рувас». И с жадностью ливанской беженки из телевизора проглотила хорошо если не триста грамм разом – ну и жара в конце октября!

Да и туристы шастали с не приличествующей сезону прытью – во Дворце было людно, как в каком-нибудь июне. Мимо Фаины прошла ватага русских кавээнщиков в фирменных футболках, они напрявлялись прямо к руинам зернохранилища.

– Вот, придумал шутку.

– Валяй.

– Почему на Лазурке нет комаров? Потому что им это не по карману!

– Ничего. Только у нас мало кто знает, что Лазурка – это Лазурный Берег. Короче, не пропетрят.

– Можно переделать под Сочи.

– Но в Сочи есть комары, брат!

Фаина проводила соотечественников долгим взглядом и вновь прильнула к бутылке.

У обутых в кожаные сандалии ног Фаины расселась прямо на земле дюжина студентов-израильтян, вязаные крючком шапочки были накрепко пришпилены к их затылкам при помощи женских невидимок.

Сзади, в тени пиний, галдело многоголовое семейство мормонов – разгадывало кулинарный кроссворд. С правого фланга надвигалась немецкая группа под предводительством вислоусого греческого гида. Экскурсия подходила к концу, остались последние вешки.

Бабульки в шортах поддерживали под руки дедулек, дедульки обсуждали новости времен Гинденбурга. Но была и молодежь – толстомясые девицы, совсем непохожие на расписных девиц русских, и их потные плечистые парни.

– …А здесь мы видим точную копию деревянной коровы, изготовленной гениальным мастером Дедалом. Расположившись внутри этой коровы, одержимая любовью царица Пасифая смогла склонить к полноценному соитию своего возлюбленного-быка. Впоследствии от этой связи у Пасифаи родился Минотавр – получеловек, полубык. Он жил в Лабиринте, построенном Дедалом, и наводил ужас на всю Древнюю Грецию. Реконструкция сделана в соответствии с новейшими данными, полученными мировой археологической наукой. И может по праву считаться наиболее близкой к историческому прототипу…

Фаина заслушалась – звуки немецкого ласкали ей ухо, почти так же, как и звуки русского. Это за ними являлась она ко входу во Дворец – как некоторые приходят на берег слушать море.

Пряча бутылочку в свою корзину, Фаина встретилась взглядом с щуплым кудрявым брюнетом, отставшим от немецкой группы. Словно веером, он обмахивал себя бейсболкой.