Серафина - Хартман Рейчел

Тут регент не утерпел.

— Прошу прощения, ваше высочество, но кто все эти люди? С послом графа Песавольты я знаком, а остальные? Неотесанный горец, дитя из Порфирии, и эта… эта женщина…

— Моя дочь Серафина, — сказал папа с суровым видом.

— О, конечно, теперь все ясно! — воскликнул регент. — Принцесса, что происходит?

Принцесса Глиссельда открыла рот, но не произнесла ни слова.

Это секундное колебание открыло мне глаза. Ей было стыдно — за меня, за всех нас. Мы были предметом сотен сальных шуток. Как можно говорить с правителем другой страны о таких гадостях?

Я встала, готовая избавить ее от унижения. Мой отец подумал о том же и первым нашел слова:

— Моя жена была из сааров. Моя возлюбленная дочь — наполовину дракон.

— Папа! — воскликнула я. В сердце смешались ужас, благодарность, печаль и гордость.

— Инфанта, — выпалил регент, вскакивая на ноги. — Клянусь святым Виттом, какая противоестественная мерзость. Это же бездушные твари!

Граф Песавольта фыркнул.

— Не могу поверить, что вы беспокоились о нашей верности, но этим существам доверились сразу же. Откуда вы знаете, за кого они будут сражаться — за драконов или за людей? Мой посол уже, похоже, готова предпочесть Горедд Нинису. Наверняка это не последнее ее предательство.

— Я выбираю то, что правильно, — прорычала дама Окра, — и жду от вас того же, сэр.

Комонот повернулся к правителям Ниниса и Самсама с горящими глазами, но в голосе его звучала спокойная уверенность:

— Разве вы не видите, что это больше не противостояние драконов и людей? Мы теперь делимся на тех, кто считает, что мир нужно сохранить, и тех, кто хочет вести войну, пока одна из сторон не будет полностью уничтожена. Многие драконы понимают преимущества мирного соглашения. Они присоединятся к нам. Молодежь воспитана на мирных идеалах, она не подчинится древним генералам, которые только и хотят, что вернуть свои сокровища и охотничьи угодья.

Он повернулся к Глиссельде и махнул рукой в сторону неба.

— От вас мы, драконы, узнали, что сила — в единстве. Нет нужды бороться со всем светом в одиночку. Давайте постоим за мир вместе.

Принцесса Глиссельда встала, обошла огромный дубовый стол и обняла Комонота, рассеивая последние сомнения. Она не передаст его генералам. Мы будем воевать за мир.

36

Заседание окончилось. Регент и граф Песавольта моментально исчезли из кабинета. Глиссельда с Киггсом тут же склонились друг к другу, планируя, как лучше всего начать совет в полдень. Принцесса смущенно улыбнулась кузену.

— Ты был прав: Нинис и Самсам плохо восприняли новости. Я надеялась, что смогу все сделать как надо, но следовало все-таки поговорить с ними отдельно. Злорадствуй, если хочешь.

— Вовсе нет, — сказал Киггс мягко. — Инстинкт тебя не подвел. В конце концов они бы все равно узнали о полудраконах и обвинили нас в двуличности. Они остынут.

Я пялилась на затылок принца так, будто это могло помочь мне понять, свыкся он сам с этой мыслью или нет. Судя по его нежеланию смотреть на меня, ответ был отрицательным. Я оторвала взгляд и оставила их обсуждать стратегии.

Отец ждал меня в коридоре, скрестив руки на груди и беспокойно переводя взгляд. Увидев меня, он протянул руку. Я взяла ее в свою, и мы постояли в тишине.

— Прости, — сказал он наконец. — Я жил в этой тюрьме так долго, что… Вдруг почувствовал, что больше не могу этого выносить.

Я сжала его ладонь и отпустила.

— Ты просто сделал то, что я сама собиралась сделать. Что теперь? Что бывает в гильдии адвокатов с адвокатами, которые нарушают закон? — У него была жена и еще четверо детей. Я не решилась открыто спросить, лишатся ли они кормильца.

Он безрадостно улыбнулся.

— Я шестнадцать лет строил свою защиту.

— Простите, — раздалось слева от меня, и мы, обернувшись, увидели Комонота. Он кашлянул и потер подбородок унизанной драгоценностями ладонью. — Так это ты… тот… тот человек, с которым сбежала безымянная… то есть Линн, дочь Имланна?

Папа сухо поклонился.

Комонот подошел ближе, осторожно, будто кошка.

— Она бросила дом, свой народ, свои исследования, все. Ради тебя. — Своими толстыми пальцами он ощупал папино лицо: левую щеку, правую, нос, подбородок. Мой отец терпел все это с каменным видом.

— Что ты такое? — произнес ардмагар неожиданно резко. — Не маньяк-извращенец. На севере тебя знают как бесстрастного истолкователя соглашения, тебе это известно? Ты защищал драконов в суде, когда никто другой за это не брался. Не думай, что мы не заметили. И все же именно ты увел одну из наших дочерей.

— Я не знал, — хрипло выдавил отец.

— Да, но она-то знала. — Комонот озадаченно положил ладонь на отцову лысеющую макушку. — Что же она в тебе видела? И почему этого не вижу я?

Папа высвободился, поклонился и пошел прочь. На одно мимолетное мгновение в его печально опущенных плечах мне открылось то, чего не сумел заметить Комонот: ядро порядочности; тяжесть, которую он так долго носил в себе; бесконечные попытки поступать правильно среди последствий необратимого зла; скорбящего мужа и испуганного отца; того, кто написал все эти песни о любви. Впервые я по-настоящему поняла.

Комонота, казалось, не удивило поспешное бегство отца. Он взял меня под руку и громко прошептал мне на ухо, как маленький ребенок:

— Твой дядя сейчас в лазарете семинарии.

У меня отвисла челюсть.

— Он что, перекинулся?

Ардмагар пожал плечами.

— Не желал подпускать к себе врачей-сааров. Кажется, он считает, что они тут же стали бы копаться у него в мозгу. В любом случае, завтра его здесь уже не будет.

Я отстранилась.

— Базинд увезет его на иссечение?

Комонот облизал пухлые губы, как будто, чтобы понять мою горечь, ему нужно было попробовать ее на вкус.

— Вовсе нет. Я помиловал Орму… хотя, конечно, цензоры не станут подчиняться приказам изгнанного ардмагара. В полночь Эскар его увезет, и даже мне неизвестно куда. Возможно, вы еще очень долго не увидитесь.

— Не говорите мне, что вы теперь оправдываете эмоциональные извращения!

В его остром взгляде блеснул ум, которого я раньше не замечала.

— Не оправдываю, но, возможно, теперь лучше понимаю скрытые нюансы. Я думал, что знаю, чему нам, драконам, следует учиться, а чему нет, но теперь мне очевидно, что моя позиция устарела. В своих суждениях я окаменел так же, как те старые генералы, что украли мою страну.

Ардмагар потянулся к моей руке, поднял ее и положил себе на шею. Я попыталась освободиться, но он крепко сжал ее и сказал: