Любовные утехи русских цариц - Эльвира Ватала

«Сперма свои дозы имеет», — доносит лечебник, а это означает: кто по неосторожности в молодости ее запас малость поистратил, нечего к старости надеяться остатками «наесться». Словом, лечебник справедливо считает, что, если вы износились от лишних любовных утех, ничего-то вам, в сущности, не поможет, надо научиться стареть красиво и от любви к любовным утехам перейти на любовь к внукам.

Вот какие советы дает этот лечебник, особенно акцентирующийся на том, что обильные сексуальные связи изнашивают организм, и поэтому восточные люди, имеющие по многу жен, уже к тридцати годам становятся стариками! Словом, и этот лечебник пришел к тому же выводу, что и китайский философ Конфуций: во всем нужна золотая середина. Умеренности скажем — да, излишеству — нет!

Но мы, дорогой читатель, скажем вам по секрету: рано, рано и как-то слишком поспешно наши русские знахари перед импотенцией отступили, как следует и не поборовшись! Вот западные и восточные знахари такими покорными не были. Они ее, эту проклятую импотенцию, как вшей плодовитых, давили и такие сложные, такие затейливые деликатесы придумывали ей в пику, какие вам и во сне не снились. Не помогают традиционные лук, чеснок и редиска, какие Овидию здорово помогли, переходи, браток, к более сложной рецептуре. В Древнем Риме это был соус из гниющих внутренностей рыб. Но есть его было необходимо только с улитками, поскольку тело этих ракушек напоминает строение женского органа; а для вящей их схожести улитки живыми варились в составе из грибов, меда, тмина и яйцами всмятку.

В Корее питались корнем женьшеня, но это было весьма дорогое удовольствие, и лучше заменить его европейской спаржей, результат такой же. Арабы и кавказцы питались инжиром. У японцев ели сырую рыбу унаги, напоминающую нашего угря. В Китае очень помогал мужчинам суп из ласточкиных гнезд, поскольку в них было много фосфора и извести. А мандарин Монтензума, откушав такого супа, еще и запивал его 50 чашками шоколада ежедневно, идя на свидание со своими 600 наложницами.

Очень действенное возбуждающее средство придумали французы (не они ли создали виагру?), и, как всегда с величайшими открытиями бывает, от яблока Ньютона до ванны Пифагора, совершенно случайно. В 1861 году французский врач Везиен, осматривая раненых в военном госпитале в Северной Африке, был удивлен: кругом крики, стоны умирающих и тяжелораненых, а органы их, как штыки на фронте, торчат из-под простынь, и все. И не у одного или двух каких солдат, а у всех поголовно. Врач поинтересовался, чем кормили раненых, и оказалось, что кормили их лапками лягушек, выловленных из ближайшего бассейна. А когда врач жаб исследовал, выяснилось, что их желудки были наполнены насекомыми под названием кантарид, весьма напоминающими шпанских мушек.

Потом маркиз де Сад будет описывать, как он лакомился такими жабьими лапками и был в очень хорошем сексуальном состоянии. Словом, дорогие читатели, теперь-то мы знаем, отчего такая слава о французах как о хороших любовниках! Все от жаб этих зеленых! Но самое, самое, самое действенное средство от импотенции, дорогой читатель, дороговатое, правда, и только по карману нашим эстрадным звездам и «новым русским», это растертый в пыль рог носорога, смешанный с вареным гребешком петуха, яйцами зайца и пантами оленя!

Но вообще-то, дорогой читатель, как пишет английская то ли писательница, то ли психолог, то ли сексолог Д. Ацкерман, мужчинам надо есть все то, что напоминает женский половой орган. И мы не возражаем, если какой находчивый пекарь начнет выпекать дешевые булочки своеобразного строения и хоть немного поднимет дух наших одряхлевших рано мужей с их отощавшим кошельком.

Но вернемся, однако, к нашему Зоричу, совсем освоившемуся со своим положением, а посему чувствующему себя весьма комфортно и уютно в стенах царского дворца, и невдомек ему, что Екатерина все чаще и чаще зевает в обществе этого неотесанного мужлана, не умеющего отличить эпохи Ренессанса от рококо. Французскому языку он учиться не желает, а во дворце большим барином-хозяином себя чувствует и даже во всеуслышание заявляет, что каждому отрежет ухо или какой там другой орган или в морду врежет, кто его место занять посмеет, и уже на самого светлейшего Потемкина напирает и на дуэль драться его приглашает. Ну, Потемкин, конечно, от сей чести уклонился, но Екатерине строгое внушение сделал: негоже ей, великой государыне, перед Европой сию компрометацию выставлять, с таким мужланом связавшись. Забыл светлейший, что сам выбрал Зорича на роль фаворита. Ну, не оправдал кандидат надежду, Потемкин тут не виноват, такое в жизни случается.

И вот когда однажды ничего не подозревающий Зорич, разодевшись в роскошный, золотом вышитый халат, отдыхал в своем кабинете, мурлыкая под нос сербскую мелодию, к нему приходят и говорят: «Семен Гаврилович, пожалуйте вон из дворца, ваше время истекло, и вообще не все коту масленица». — «Как так?» — вскричал Зорич и ничего понять не может. Ринулся в апартаменты царицы — не принимают, кинулся к светлейшему Потемкину — не пускают. И, мало чего соображая, вынужден был наш Зорич собрать свои вещички и удалиться из дворца в свой Шклов, достраивать миниатюрный зимний дворец.

Но каким-то придворным манерам этот одиннадцатимесячный фаворит все же научился. Устроил в своем Шклове оперный театр с солисткой, своей любовницей княгиней Долгорукой, женою могилевского начальника гарнизона. И когда она, играя крестьянскую девушку, пела своим нежным сопрано, а потом бросалась на колени, Зорич, как придворный джентльмен, приказывал в этот момент бросать ей из-за кулис бархатную вышитую подушечку, дабы коленки не запачкала.

А на горизонте уже мелькает следующий фаворит. Корсаков его фамилия. Этот продержится в алькове царицы ровно два года и по несчастному стечению обстоятельств вынужден будет уйти, не забыв с собою прихватить нижеследующее: дом за 100 тысяч рублей, 200 тысяч рублей денежек, возможно, в новых банкнотах, 4000 душ крестьян и еще на 150 тысяч бриллиантов, ну и еще 170 тысяч на путешествие. А чтобы не мелочиться, суммируем: оттяпал миллион рублей. Заметьте, дорогой читатель, и это будет ценное замечание: с годами, то есть с возрастом царицы, растут материальные аппетиты ее любовников. Конечно, Корсаков с душой музыканта и предок знаменитого нашего композитора Римского-Корсакова, происходящего из польского рода Корсак (русское окончание к своей фамилии он потом пристроил, а кто будет нас оспаривать, что, дескать, ошиблись мы в своих выводах — не один Зорич был иностранцем в царицыном алькове, ответим известной пословицей: «Курица не птица, Польша не заграница»), но совмещал и душу купца. И, как хороший купец, правильно рассудил: больше нахапать из государственной казны, пока ложе не остыло. Как говорится: «Куй железо, пока горячо».

И схапал бы и побольше, у него перспективы были огромные, не то что у неуча Зорича, да по своей дурости несколько преждевременно из алькова императрицы вылетел. Но будем последовательны в изложении, дорогой читатель.

Ну, значит, заботясь о сексуальном здоровье царицы, Потемкин, вытурив Зорича из дворца, взялся за сложную задачу в деле поставки императрице любовника. А чтобы себе задание облегчить, решил представить на смотрины несколько кандидатов. Ну прямо анекдотический случай, дорогой читатель! И тем из вас, которые до сих пор верят разным небылицам, будто матушка государыня выбирала себе на очередную любовную утеху наиболее развитого телосложением молодца и для этого выстраивала в шеренгу целый полк, авторитетно ответим: не верьте, полка не было, а было только три человека, и вот они. Некий лифляндец Бергман, Рондов, внебрачный сын графа Воронцова, и Иван Корсаков, 15 лет перед этим прослуживший скрипачом в дворцовом оркестре.

Ну, светлейший Потемкин строго приказал им в назначенный день явиться во дворец. И вот наши молодцы, приодевшись, пуговки сюртуков и мундиров начистив, хорошенькие, как куколки, явились во дворец. Но сам Потемкин, известный своей непунктуальностью и непредсказуемостью, почему-то на смотрины опаздывал, и Екатерина, чтобы не тратить драгоценного времени, решила произвести осмотр без него. Результат не заставил себя долго ждать: был выбран Корсаков и тут же с огромным букетом (ибо он по установившейся традиции тут же становился ее флигель-адъютантом) посылается к светлейшему, и это на условном языке означало: «Выбор сделан. Спасибо».

И сыплются на фаворита (тоже по установившейся традиции) щедроты. Вот он уже из флигель-адъютанта переведен в генерал-адъютанты, а из унтер-офицера в генерал-майоры. Вот уже ему напяливают на плечо орден Белого Орла с поместьями в придачу. И вот он своим ангельским тенорком поет царице душещипательные романсы, что у той слезы умиления появляются на глазах. Вот он пиликает своей возлюбленной на скрипке и получает самую дорогую в мире скрипку Страдивари. Для него приглашаются в Петербург лучшие певцы Европы, чтобы имели честь спеть дуэтом с новоиспеченным талантом. Наступила эра не только любви, но и музыки и пения. Наконец-то душенька императрицы довольна — вовсю может развернуться ее тяга к искусству и литературе. И Корсаков был в этом стремлении достойным партнером. Он, вошедший во вкус и роль великого музыканта, уже мнит себя великим литератором, а поскольку одним из признаков этой специальности является наличие огромного количества книг, приказывает позвать к себе самого лучшего книготорговца Петербурга. И вот между ними состоялся такой разговор: «Какие книги желает иметь ваша светлость?» — «Чтобы большие тома были внизу, а маленькие книжки наверху, как у ее величества».