Тайна Черного моря - Игорь Гречин

Пули с визгом подрезали веточки муляжа тропического дерева, измочалили ствол; обезображенные чучела орангутанов повалились с ветвей, как огромные перезревшие кокосы.

Вискас в этот момент уже обрушивался вниз по стволу. Уже прятался за стволом злополучного дерева. Вискас бы успел. Но карман плаща зацепился за предательский гипсовый сучок и отнял четверть секунды.

Этого «поморам» хватило.

Две бешено мечущиеся по залу свинцовые нити пересеклись на спине частного детектива. Раскаленный поток вмазал Василия Полосуна лицом в ствол, искусственная кора разорвала ему скулу до кости. Брызнула кровь из рассеченной губы. Но это было неважно: агент Вискас, оседая на пол, был уже безнадежно мертв.

Вырванный из кармана пулей спичечный коробок развалился, и спички сложились на полу в надгробную букву W.

За секунду до того, как сзади раздались выстрелы, старшина Приемыхов занял позицию три – за тушей увенчанного огромными рогами лося. За полсекунды до выстрелов он отметил, что один из отростков на развесистых рогах, венчающих голову благородного лесного животного, имеет подозрительный металлический отлив, но проанализировать этот факт ему не удалось.

Три автоматные очереди слились в одну. Старшина Приемыхов увидел, как на конце этого металлического отростка вдруг вспыхнул яркий огонь, из которого в лицо несется цепочка черных пчел.

Голова старшины лопнула, точно гнилой арбуз. Завертевшись на месте, Приемыхов упал возле ног лося. В жухлую, подкрашенную музейным дизайнером солому, изображающую подножный корм.

Укрывшись за мохнатым туловищем лося, Алиса видела, как погиб Вискас, но сейчас ей было не до того. Когда шпынек мушки совпал с фигурой врага, она, как учили, задержала дыхание и плавно потянула спусковой крючок.

Автомат отрыгнул, словно страдал несварением желудка. Отдача свирепо ударила прикладом в плечо, трофейное оружие заходило ходуном, выплевывая скоропостижную смерть… – и вдруг захлебнулось на полуслове. Магазин иссяк.

Иссякло и хладнокровие агента Лис. Напарник погиб. Она осталась одна. Одинокий воин против вражьих полчищ.

Бессмысленно. Глупо. Как глупо… В уголке безумно красивого глаза каплей березового сока набухла прощальная слеза.

Толя, где ты?

Выяснять, попали ли они в кого-нибудь и если попали, то в кого именно, времени не было. Не оборачиваясь, рядовой Тимохин и сержант Карташов дружно прыгнули…

Тимохин не успел: пуля из дамского «браунинга» перехватила его на лету, вошла точно под левую лопатку. Рядовой как мешок упал на бок, однако боли от удара не почувствовал. По телу быстро разливалось холодное онемение, словно он отсидел ногу, – все выше и выше, добираясь до мозга…

Карташову повезло больше – пуля лишь оцарапала шею. Беззвучно чертыхаясь, он откатился правее и из положения лежа опустошил магазин. Потом вернулся на место падения и, лежа на боку, осторожно выглянул, готовый ко всему.

Но не к тому, что открылось его взору.

В первый раз рефлексы подвели сержанта Карташова. В первый и последний. Когда он наконец увидел воочию своего противника и понял, почему «поморы» проиграли, его палец притормозил на курке гранатомета.

Над поверженным старшиной Приемыховым, подобно Юдифи над трупом негодяя, возвышалась сама Смерть. Нет, не безобразная старуха с косой, а гибельно красивая зеленоглазая ведьма. Растрепанные волосы огненным ореолом сияли вокруг бледного лица. Из рассеченной брови по щеке стекала струйка крови, в глазах билось зеленое яростное пламя, рот, созданный для поцелуев, был оскален в звериной усмешке.

Широко расставив длинные, плотно обтянутые джинсами ноги, обеими руками сжимая блестящий пистолет, Смерть целилась в сержанта Карташова.

– Нет… – сказал сержант Карташов.

– Вискас, – непонятно ответила Смерть. И нажала на курок.

Пуля с глухим звуком вонзилась Карташову в ложбинку между ключицами, разворотила трахею и застряла в аорте.

Чувствуя, как неудержимый поток крови бьет из горла в мягкое н?бо, Карташов безотчетно сжал пусковое устройство гранатомета.

Граната с шипением вылетела из ствола и мгновение спустя взорвалась, угодив в колоссальный скелет южного слона.

Точно сметенные великанской рукой разлетелись кости. Ударная волна унесла и красавицу-незнакомку, как подхваченную ветром шаль.

Повсюду, повсюду царили смерть и разрушение. Тела людей лежали вповалку с чучелами животных – присыпанные стеклянным крошевом. Скорняжная мастерская доктора Моро, бросившего работу на середине.

Братская могила.

Труп храброго майора, труп солдатика в углу. Лица серы, отсочившиеся кровью раны тусклы. И ещё два трупа – на выходе из зала. Потрескивают, дымятся тлеющие обломки стендов. Формалин обтекает коптящие обломки, плавники, перья, чешую.

Иван Князев обходил залы, держа «макаров» стволом вверх и подсвечивая путь огоньком одноразовой зажигалки, которую держал в той же руке. Что же здесь произошло? Такое впечатление, что «поморы» просто помешались и перестреляли друг друга.

Положив пистолет и зажигалку на пол, он приподнимал головы трупов за волосы или переворачивал их на спину, вглядывался в лица. Каждый раз до крови закусывал губу. Живых не было, но пока не находилось и того, кого мегатонник боялся найти.

Вот около изрешеченного гипсового дерева, рядом с чучелом орангутана, лежит труп неизвестного мужчины. Руки его все ещё сжимают автомат. Изрядно мятая, но сохранившая помпезность шляпа валяется неподалеку. Слепые глаза смотрят в потолок. Неужели это он в одиночку совладал с отделением «поморов»? Дальше, дальше…

Среди разбросанных то ли слоновьих, то ли мамонтовых костей Иван Князев отыскал живого человека.

Женщину.

Пригвожденная к стене обломком огромного бивня, она часто, прерывисто, ознобно дышала. Князев склонился над ней и, не выпуская из руки пистолета и потухшую зажигалку, пощупал сонную артерию. Нет, не жилец. Бивень проломил ей грудину. Из носа и рта девушки стекали струйки фактурно-густой, как баклажанная икра, крови.

Жаль. Красивая. Чем-то неуловимо похожа на Эвелину…

И вдруг женщина приоткрыла замутненные, немыслимо красивые зеленые глаза, посмотрела на старика… и, улыбнувшись, что-то прошептала.

Князев наклонился ещё ближе, вслушиваясь.

– Толя, – повторила женщина. – Ты… пришел…

Иван почувствовал, что сердце вот-вот выпрыгнет у него из груди. «Макаров» выпал из ослабевшей руки и с глухим стуком упал на пол.

– Что? Что ты сказала?

Голос не слушался его. Князев осторожно откинул с девичьего лба липкий от крови локон.

– Толя… Я хочу, чтобы… Мы… Я…

Она закашлялась, на губах вздулся кровяной пузырь, в котором отразилась, как в кривом зеркале, морда зебры.

– Тише, дочка, тише. – Князев успокаивающее погладил её по голове. Но не мог не спросить, хотя понимал, что у красавицы не хватит сил ответить: – Ты ведь знаешь Толю, да? Где он?

– То… ля… Я т-т-тебя…

Рыжеволосая голова безвольно упала на грудь.

Старик сел возле мертвой женщины, знавшей его сына, и тихо заплакал, обхватив голову единственной рукой.

Он не заметил и не услышал, как в клубах дыма возникла фигура высокого светловолосого молодого человека. На лице вошедшего в это урочище смерти застыло недоумение.

Потом взгляд его упал на пригвожденную к стене рыжеволосую диву.

– Алиса?! – испуганно воскликнул Анатолий Хутчиш. – Что здесь… Почему стреля…

Иван Князев поднял голову. Медленно, помогая себе рукой, пятная стену девичьей кровью, встал.

Хутчиш узнал его – этот однорукий старик преследовал его возле японского консульства.

– Вы?..

Прапорщик напрягся, готовый в любой момент к бою.

Но в глазах старика не было угрозы – только слезы и печаль.

– Сын, – тихо сказал старик. И неловко утер слезу рукавом. – Вот, значит, и свиделись.

За спиной Анатолия Хутчиша, в первом зале, не выдержав сегодняшних потрясений, с дробным грохотом обрушился на пол скелет гигантского синего кита.

Эпизод двадцать седьмой. У них походочка как в море лодочка

31 июля, воскресенье, 20.00 по московскому времени.

Сигаретный дым змеился под потолком кают-компании СКР «Тамбовский комсомолец». Сторожевик относился к ветеранам советского флота, закладывали его ещё в те незабвенные времена, когда денег на интерьеры не жалели.

Потускневший и кое-где облущенный лак на красном дереве свидетельствовал о расточительстве прежних интендантов. Диваны вдоль переборки лоснились вышарканными кожаными припухлостями.

На полотнах в витиеватых рамах безвестный подражатель Айвазовскому сталкивал фрегаты в абордажных, борт к борту, атаках или топил их в ураганных штормах. Цвета потускнели от времени: художник использовал дешевые краски.

Но сегодняшнее прозябание принадлежащего невесть кому – России или Украине – корабля откладывало восстановление былого великолепия на неопределенный срок.