Клад - Валентин Маслюков

За малышами зачаровано последовала и Золотинка. С тунцом в руках, но без ослика.

Действительно, глашатай шагал недолго и на первом же перекрестке снова достал палочки. Грянула рассыпчатая, обвальная дробь.

Золотинка оказалась впереди всех. Истово наблюдая действия глашатая, который с ненужной тщательностью прятал барабанные палочки и не спешил доставать свиток, Золотинка быстро взглядывала ему в глаза и снова следила за руками.

Малый знал себе цену, одна слушательница, даже такая преданная, как Золотинка, его не устраивала. Он ждал, когда соберется толпа, многолюдность которой будет удовлетворять его честолюбивым запросам. Тогда, несколько потомив собравшихся, глашатай поднял свиток и заговорил неестественным, раскачивающимся голосом, каким читают стихи – с падениями и подвываниями в самых неожиданных местах. Этот торжественный голос назначался у глашатая для наиболее важных, исходивших из столицы сообщений.

«Всесветлейший, вседержавнейший великий государь и великий князь Любомир Третий, Словании, Тишпака, Межени и иных земель обладатель, милостиво извещает своих верноподданных. А о чем, следуют статьи.

Первое. В прошлом месяце зареве по попущению божию случилось у нас, великого государя, большое государево несчастье: супруга наша окаянная Милица, обнажив свое гнилое существо, обернулась злокозненной богомерзкой бабой и тем немалое смятение и скорбь в наше государево сердце внесла. И мы, великий государь, при сем внезапном превращении едва живы остались, за что и поныне благого бога вседержителя благодарим».

Золотинка застыла в сосредоточенном внимании, потому что торжественные завывания глашатая, переходившие иногда в зловещий рев, какой-то свист и шипение, ужасно мешали уяснить существо дела. Глашатай тянул скорррбь! подчеркивая невыносимым ррр! режущее государево сердце чувство. Столь же ужасно звучало в его устах и такое тяжелое слово, как богоме-э-э-эррзкаай! бабой!

«Второе, – завывал глашатай. – Понеже сказанный оборотень Милица явила свое черное естество, мы, великий государь, данной нам от бога властью бывшую нашу супругу и государыню от всех наших милостей отрешаем и проклинаем.

Третье. Понеже боярин наш владетель Рукосил, конюший и кравчий с путем судья Казенной палаты, в том нашем избавлении великие услуги нам оказал, мы сказанного Рукосила благодарим и хвалим.

Четвертое. Наследник наш, благоверный княжич Юлий, при том преждепомянутом Милицыном злоковарстве испугался и, быв злыми чарами зачарован, вышел из ума вон, скорбен стал душою и телом и, дара божия лишившись, слованскую речь позабыл и ныне нас, великого государя, по-словански не понимает. И мы, великий государь, ту княжичеву болезнь себе, великому государю, за великое несчастье вменяем.

Пятое. И мы, великий государь, призвав лекарей, и знахарей, и волшебников, то княжичево безъязычие всеми мерами лечили и ни в чем же не преуспели.

Шестое. Наследник наш, благоверный княжич Юлий, и по сей день скорбен и человеческой речи не разумеет.

Седьмое. И мы, великий государь и великий князь Любомир Третий, этим нашим указом объявляем и до сведения тех, кому то знать надлежит, доводим, что всякого звания и чинов люди, которые нашей государевой беде облегчение и помощь учинить могут, обязаны под страхом жестокого наказания явится ко двору.

Восьмое. И будет кто, лекарь, знахарь или волшебник, благоверного княжича Юлия от безъязычия вполне излечит, и тот щедрую нашу государеву награду получит, смотря по человеку, кого чем пристойно наградить будет.

Девятое. И будет кто чернокнижник и перед нами, великим государем, в противозаконном ведовстве и волхвовании виноват, и та его прежняя вина не в вину станет, если княжича вылечит. И мы тому злому ведуну наше милостивое прощение даруем.

Подлинный указ подписан собственной нашей рукой в столичном городе Толпене месяца рюина в четырнадцатый день 768 года от воплощения господа нашего вседержителя Рода».

Когда глашатай кончил и свернул указ, чтобы идти дальше, Золотинка не отстала он него ни на шаг и на новом месте с неослабевающим вниманием прослушала все заново. На третий раз глашатай завернул в кабак, и Золотинка не преследовала его больше.

Довольно! Щеки Золотинки горели, взор блуждал, на губах замирали невнятные слова – она едва помнила, где находится.

…И если кто излечит Юлия прежде Золотинки, что ж… нужно совсем лишиться сердца, чтобы не найти в себе силы порадоваться за княжича. Да только вряд ли это легкое дело будет, если столичные светила волхвования и врачебной науки пробовали и отступились. И вряд ли быстрое дело, с наскоку не возьмешь. Начинать надо с азов, с врачебной науки – как ты отличишь естественные причины болезни от волшебной порчи? И прежде, чем браться за Асакон… Но Асакон? Нет, он уже никогда не вернется.

Золотинку лихорадило: соображения, догадки, видения теснили друг друга, она отдалась потоку, доверившись воображению и позволив себе мечтать, перескакивая с пятого на десятое, возвращаясь на прежнее, и вдруг озарением постигая то, на чем только что споткнулась. Это нужно было пережить – и разумное, и неразумное. Все-таки это был праздник, праздник вдохновения. Придут и будни, да что же заранее надевать узду. Праздники-то и нужны для будней.

А главное сделано – Золотинка выбрала, жизнь ее обрела осмысленность.

И потом… Золотинка всегда хотела стать волшебницей, но как будто боялась в этом себе признаться, чувствуя, наверное, в таком признании что-то непоправимо определенное, окончательное и потому давящее. В сущности… в сущности, Золотинка хотела стать волшебницей, как большинство людей хотят. Да только большинство топит свои желания во все более бесплодных, бледнеющих с течением лет мечтаниях, место которых замещают горечь и озлобленность. А Золотинка, напротив, сопротивлялась мечтам сколько могла, целомудренно отворачивалась, не доверяла им… И вот – достаточно было толчка, чтобы запреты рухнули и она поняла: да!

И она, конечно же, не могла отказаться от надежды на успех, мечтательный успех тешил воображение. Но успех не заслонял от нее путь, неизбежный путь. Может статься, Золотинка ступила бы на него и без всякого внешнего повода, но толчок был дан и, наверное, был необходим: много ли можно совершить, не зная, не понимая себя, – во сне? Надобно ж когда-то и пробудиться!

…И не поступаться совестью, – думала Золотинка два часа спустя. Она сидела на скале, устремив невидящий взор в пространства поседелого моря. Рассерженный рокот прибоя вторил ощущениям девушки. Холодный северо-восточный ветер, полуночник, круто падавший с гор, заставлял подрагивать, но Золотинка не замечала этого, путая дрожь озябшего тела с жарким ознобом души.