Башни земли Ад - Владимир Свержин

— Монсеньор! — закричал оруженосец. — У нас беда!

— Что еще?

— Гедике Михельс поднял мятеж. Адмирал Вигбольд и кардинал Косса взяты в плен и заперты в кормовой надстройке флагманской каракки. Мне удалось вырваться и прыгнуть за борт.

— Что, прямо в кольчуге?

— Мы, Буасьеры, с детских лет учимся плавать в кольчуге, а здесь полегче, чем в горной реке.

— Проклятие! — рявкнул бородач с двуручником. — Что нужно этому недобитому мерзавцу?

— Насколько я смог понять, он сговорился с кондотьером по прозвищу Браччо. Они хотят загрузить в трюмы захваченное в городе золото и уйти в море.

— Вот же ж, блин горелый! — выругался Рейнар. — Шо это мафиозный контингент себе позволяет? Капитан, самое время навестить новоиспеченного адмирала Михельса и на лбу у него, шо на скрижали, вырубить десяток чисто конкретных понятий хорошего тона.

Глава 25

«Только промахнувшись, понимаешь, как попал».

Груженые лодки одна за другой приближались к флагманской каракке. Матросы споро, но без спешки, поднимали наверх тюки, сундуки и бочонки.

— Перегружают добычу на «Святого Климента», — разглядывая из-под руки «морской пейзаж», проговорил Мишель Дюнуар. Импровизированный военный совет, собранный здесь же, в опустевшем шатре Баязида, обсуждал дальнейшие планы. Стефан Лазоревич, Жижка, Джиакомо Сфорца и, конечно же, посланцы его святейшего величества с негодованием наблюдали, как стремятся улизнуть с добычей недавние собратья по оружию. Само по себе их предательство было неприятным открытием для победителей, но похищение большей части добычи грозило обернуть победу в катастрофу. Внизу, у подножия холма, разглядывая стоящие на рейде корабли, расположились и воины железных баталий Яна Жижки и сорвиголовы кондотьеры Муцио Аттендоло. Не то чтобы в этом бою они сражались лишь в предвкушении богатой добычи. Но расстаться с ней, да еще так нелепо, никто из проливавших сегодня кровь на поле боя был никоим образом не готов.

— Браччо опыта не занимать, — заметил Сфорца, — идти на штурм крепости, а уж тем паче осаждать ее, бессмысленно. Он не станет удерживать эти стены долее, чем будет нужно для погрузки добычи на корабли, а потом — ищи ветра в поле.

— Мир не так велик, как думает этот проходимец, — сжал кулаки Ян Жижка. — Улизнуть с такими сокровищами будет не просто.

— Погоди, — одернул его Дюнуар. — Мы пока не рассматриваем вариант ловли этих прохвостов по морям и океанам.

— Но сейчас в море их не догнать. У них корабли. Гедике Михельс — опытный моряк. Так что, даже если мы раздобудем здесь какие-нибудь лодки, взять корабли на абордаж вряд ли удастся.

— Это верно, — подтвердил Вальтерэ Камдель. — Только людей потопим. Тем более что на борту «Святого Климента» наши заложники.

— Капитан, — покосился на него Лис, — ты говоришь так, будто у тебя уже есть план, как нарезать полдюжины тузов из шестерки.

— Скорее, из джокеров, Рейнар.

Мишель Дюнуар поглядел на него с интересом:

— У тебя что, действительно есть план?

— Возможно, — продолжая следить за погрузочно-разгрузочными работами, кивнул Вальдар.

— Возможно или точно? Ты же сам понимаешь, как нам сейчас нужны и корабли и эта чертова добыча.

— Понимаю. Синьор Джиакомо, как вы полагаете, что станет делать Браччо, если мы пойдем на штурм города?

— Это не выход, монсеньор Вольтарэ. Я уже сказал: он будет оборонять его лишь до той поры, пока люди не погрузят добычу на корабли, а затем сдаст крепость и уйдет в море.

— Вот и я так думаю, — улыбнулся Камдил. — Правда ведь, Браччо не из тех людей, которые без особой нужны оставят кому-либо свой кошелек? Даже если совсем недавно этот кошелек был чужим.

Широкое лицо Муцио Аттендоло расплылось в улыбке.

— Это верно.

— А значит, выйдет в море не раньше, чем все погрузит.

— Так и есть, — заверил Сфорца.

— Обоз большой. Перегрузить все на борт корабля, тем более одного корабля, до заката невозможно.

— Можете не сомневаться. Он будет работать и ночью.

— Очень на это надеюсь. И можно надеяться, каракка до рассвета не выйдет в открытое море. Иначе слишком высок шанс столкнуться с одним из кораблей, стоящих на рейде.

— А значит… — улыбнулся Дюнуар, догадываясь, к чему клонит его старый друг.

— Конечно. Сыграем в Али-Бабу. Вполне может получиться. Особенно если Джиакомо с Яном и его высочеством будут громко стучаться в ворота.

Огромный стадион пустовал. На трибунах его, конфузливо оглядываясь по сторонам, кое-где сидели горожане, но было видно, что и они, дай волю, со всех ног устремятся прочь от любимого константинопольцами ипподрома. Но волю им не давали. В проходах у всех ворот стояли вооруженные татары.

В императорской ложе, которую столько веков подряд занимали правители Великой державы, в окружении ближней свиты и отборных лучников, хмуро стоял Тамерлан, глядя на поле для скачек, где, раздувая ноздри и прядая ушами, рвались с поводьев коноводов четыре вороных жеребца, диких, необъезженных, лишь недавно доставленных из Персии.

— Я велел глашатаям созвать народ, — размыкая плотно сжатые губы, негромко проговорил Великий амир.

— Ваше повеление было исполнено, о Владыка Счастливых Созвездий. Весь день вчерашний, от заката и до заката, и нынешний день глашатаи на улицах оповещали чернь и знать о предстоящей казни.

— И что же? Вот это? — Тамерлан обвел рукой пустые трибуны. — Все, кто услышал?

— Прочие не пришли. — Советник Тимура едва заметно отстранился, чтобы не попасть под тяжелую руку правителя, ежели затишье вдруг сменится бурей. — Не хотят идти.

— Разве я интересовался их желаниями? Они что же, принимают меня за городского жонглера, которому всякий зевака хочет — бросит монетку, а нет — мимо пройдет? — Великий амир хлопнул в ладоши, подзывая начальника стражи: — Разошли отряды по улицам, идущим от ворот ипподрома. Пусть заходят в каждый дом и гонят сюда всех, кого найдут. Пусть гонят всех: прохожих, бродяг, торговцев и покупателей с рынков. Сердце мое наполняется досадой, когда я вижу столь дерзостное непокорство, и с каждой минутой досада возрастает. Пусть твои люди поторопятся. Ибо последних из воинов я посажу меж зрителей.

Начальник стражи склонился, опасаясь поднять взгляд на опаляющие холодом глаза повелителя.

— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин.

— Я не закончил. После казни выдели сотню воинов с хорошим ударом. Всем, кто будет нынче собран на этих трибунах, да воздастся за неповиновение: сто палок каждому.