Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Мне ль так с тобою говорить? С тобою,

Который, как Полярная звезда,

Жизнь озарял лучом мне путеводным101.

"Цвет моей жизни опал"102. У этой окутавшей меня ночи не будет утра; у заката любви не будет восхода. Когда-то весь остальной мир ничего для меня не значил; ничего не значили и все другие люди; я не знала их; и тебя не считала одним из них. Ты был единственным владыкой моей любви, единственной моей надеждой, лучшей половиной меня самой.

Ах, Раймонд, разве не были мы счастливы? Разве был кто-либо под солнцем, кто больше и лучше нас радовался ему? Я ропщу не на обычную неверность, а на разъединение того целого, что неразделимо. На то, как небрежно сбросил ты с плеч мантию избранника, в которой я тебя видела, и стал одним из многих. Не думай, что это можно исправить. Ведь любовь потому и богиня, что она бессмертна. Я создала ей храм в моем сердце, и это освящало меня самое. Я смотрела на тебя спящего и плакала от счастья при мысли, что все сокровища мои заключены в этом боготворимом мною, но смертном облике. И тогда я разгоняла обступавшую меня плотную пелену страха103 и думала: смерть не страшна, ибо соединившие нас чувства бессмертны.

Смерти я не страшусь и сейчас. Я охотно закрыла бы глаза, чтобы больше не открывать их. Нет, я все же боюсь ее, как боюсь всего, ибо и по смерти буду все помнить и счастье не вернется ко мне. Даже в раю я буду чувствовать, что твоя любовь длилась меньше, чем длился стук моего хрупкого сердца, каждое биение которого Похоронным звоном Безвоскресно хоронит любовь*'104.

Я несчастна навсегда, ибо для угасшей любви нет воскрешения.

И все же я люблю тебя. И все же готова делать все возможное для твоего благополучия. Ради того, чтобы избежать сплетен света, и ради нашего ребенка я готова оставаться подле тебя, Раймонд, делить твою судьбу, помогать тебе советом. Хочешь ли ты, чтобы так оно и было? Мы больше не любовники; не могу я никому быть и другом, ибо слишком несчастна, чтобы думать о ком-либо или о чем-либо, кроме своих страданий. Но * Пер. Г. Шенгели, с изм.

Том I. Глава десятая

251

мне хотелось бы ежедневно видеть тебя; внимать отовсюду звучащим похвалам тебе; сохранить твою отеческую любовь к нашей дочери; слышать твой голос; знать, что я возле тебя, хотя ты уже более не мой.

Если же ты хочешь разорвать связующие нас цепи, скажи лишь слово, и это будет сделано. Всю вину я возьму на себя, пусть в глазах света причиной будет мое дурное к тебе отношение.

Как я уже сказала, больше всего мне все-таки хочется, по крайней мере сейчас, остаться с тобой под одной крышей. Когда минет горячка молодости, когда спокойная старость усмирит терзающего меня коршуна, когда умрут любовь и надежды, возможно, им на смену придет дружба.

Может ли это наступить? Может ли душа моя, неразрывно связанная с моей смертной плотью, стать холодной и оцепенелой оттого лишь, что плоть утратит свои юные силы? Тогда, с погасшими очами, седой головой и сморщенным лицом - как бы странно и бессмысленно ни звучали сейчас эти слова, - тогда, стоя на краю могилы, я смогу быть твоим любящим и верным другом Пердитой.

Ответ Раймонда был краток. Что мог он ответить на ее жалобы, на горе, в котором она замкнулась, отвергая всякую мысль об исцелении? "Несмотря на твое письмо, полное горечи, - писал он, - да, полное горечи, ты для меня - главное и именно о твоем благополучии я хочу прежде всего думать. Делай то, что считаешь нужным, и, какой бы образ жизни ты ни избрала, я не буду тебе препятствовать. Я предвижу, что начертанный тобою план недолговечен. Но ты вольна в своих решениях. Моим же искренним желанием всегда будет способствовать, насколько ты позволишь, твоему счастью".

- Предсказание Раймонда оказалось верным, - поведала мне Пердита. - Увы!.. Наша нынешняя жизнь не может долго длиться, хотя сама я не предложу изменить ее. Он видит во мне ту, кого смертельно оскорбил, а мне его заботы не приносят облегчения. Самые лучшие его намерения не могут ничего изменить. Как не могла бы Клеопатра украсить себя уксусом, в котором растворила свою жемчужину105, так не могу я довольствоваться любовью, какую способен ныне предложить мне Раймонд.

Признаюсь, я не смотрел на несчастье Пердиты теми же глазами, что она сама. Мне казалось, рана могла зажить; и, если они останутся вместе, именно так оно и будет. Я попробовал смягчить и умиротворить ее душу и лишь после многих попыток увидел безнадежность своих стараний. Пердита слушала меня нетерпеливо и довольно резко отвечала:

- Неужели ты думаешь, что твои доводы новы для меня? Что собственное горячее желание тысячу раз не подсказывало их мне с большею убедительностью и страстностью, чем можешь вложить в них ты? Лайонел, тебе не по252 Последний человек нять, что такое любовь женщины. В счастливые дни я часто повторяла себе, с благодарностью и восторгом, сколь многим пожертвовал Раймонд ради меня.

Я была бедной, необразованной девушкой с гор, которую он поднял из ничтожества. Все радости жизни исходили от него. Он дал мне свое славное имя и высокое положение. На меня падал отблеск его славы. Все это, вместе с его любовью навек, внушило мне чувства к нему, подобные тем, какие испытываем мы к Подателю жизни. Я могла дать Раймонду только любовь, и я всю себя посвятила ему. Я боролась со своими недостатками, чтобы стать достойной его. Я сдерживала свою вспыльчивость, нетерпеливость; я отучилась думать о себе; я занялась своим образованием и старалась достичь в этом всего, что возможно, чтобы результаты приносили ему радость. Я не считала все это своею заслугой. Он достоин был всего - всех трудов, всей преданности и всех жертв. Я поднялась бы в неприступные Альпы, чтобы сорвать понравившийся ему цветок. Я была готова покинуть всех вас, моих близких, любимых и талантливых, и жить только с ним и для него. Я не могла иначе, даже если бы хотела. Если, как говорят, у нас две души, то он был моею лучшей душою, вторая же была его вечной рабой. Взамен я ждала лишь одного - верности. Это я заслужила. Если у меня, выросшей в горах, нет знатной и богатой родни, уж не думает ли он расплатиться со мной одним лишь своим именем и положением?

Пусть берет их назад; без его любви они для меня ничто. В моих глазах они имели цену единственно потому, что принадлежали ему.

Таковы были страстные речи Пердиты. Когда я спросил, не лучше ли им с Раймондом разъехаться, она ответила:

- Так оно и будет! Этот день наступит, я это чувствую и знаю. Но я боюсь его. Наш неполный союз, наш маскарад странно дорог мне. Да, он мучителен, разрушителен и невозможен. Он вызывает во мне лихорадочный жар, он растравляет мою незаживающую рану. И все же я цепляюсь за него. Быть может, он скоро убьет меня и тем сослужит службу.