Контур человека: мир под столом - Мария Александровна Аверина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каша в тарелке стала похожа на белый растекшийся пластилин, а ложка в ней стояла без всякой посторонней помощи.
Соседи мои переглянулись, и их внимание стало еще напряженнее.
– А вы говорите, не умею! – удовлетворенно констатировала я. – Ну, еще немножечко!
Эй, вы, звери, выходите,Крокодила победите,Чтобы жадный крокодилСолнце в небо воротил![36]Теперь следовало проверить, все ли у меня получилось. Я подняла тарелку и аккуратно ее перевернула. Каша тихо чпокнула, но от тарелки не отделилась, а только чуть-чуть надулась и повисла.
– Ничего себе!!! – завопил Ярослав в полном восторге. – Каша зарядилась и не падает!
– Это она примагнитилась, – авторитетно заявила Аленка. Дедушка у нее был учителем физики, и потому внучка иногда щеголяла совершенно незнакомыми словами.
– Но меня же Чумак тоже зарядил, – задумчиво сказала Юлька. – Значит, я тоже так смогу?
– Не знаю, попробуй! – возбужденная вниманием Ярослава, отмахнулась я от нее.
– А как ты делала?
– Так же, как он.
– А что говорила?
Я посмотрела на Ярослава:
– Это секрет!
– Ну, мне-то ты его расскажешь? – вкрадчиво заглянул мне в глаза Ярослав.
Я так растаяла, что уже совсем была готова ему все выболтать, но тут вмешалась воспитательница:
– Дети! Что у вас там такое?
– Мы кашу заряжаем! – сдала нас всех размахивающая над своей тарелкой руками и пыхтящая от натуги Юлька. – Как Чумак! Он сегодня утром Машку зарядил, вот она кашу примагнитила!
Воспитательница хитро улыбнулась:
– Если вы долго будете возиться, мы сегодня на прогулку не попадем! Ну-ка, поднимите руки, кого сегодня еще с утра заряжали!
– Меня! Меня! Меня! И меня! – заорали дети, и лес рук взметнулся над столиками с завтраком.
– Тогда, – провозгласила воспитательница, – вы все теперь заряженные и у вас у всех это получится. Смотрим на кашу, сосредоточиваемся…
– Говорить-то что? – не унималась Юлька. – У меня вот что-то не получается.
– А вы помните, когда Ниночку сбила машина и она лежала в больнице, мы с вами стишок учили? – лукаво улыбнулась воспитательница. – Про невозможное?
– Да-а‐а‐а! – дружно заорали дети.
– Вот и давайте. – И она почему-то победно посмотрела на всплеснувшую руками нянечку. – Смотрим на кашу и читаем хором: «Состояние очень тревожное…»
– «Мало шансов на выздоровление», – хором отозвались дети.
– «Потому что помочь, к сожалению…» – заводила воспитательница, громко отбивая такт рукой по столу.
– «Может только одно невозможное»[37], – надсаживались дети.
– Ну, что у нас получилось?
Все дружно перевернули тарелки. У всех каша чпокнула и повисла.
– Ур-р‐р‐р‐ра! – Дружный детский хор сотряс стекла.
– Жаль, что я свою кашу уже съел, – горестно сказал Ярослав.
– Ничего, – улыбнулась я. – Я могу с тобой своей поделиться.
– Давай!
Довольный Ярослав выхватил у меня мою тарелку.
– А теперь, – не унималась воспитательница, – что вы делаете с водой, которую зарядил Чумак?
– Пье-е‐ем! – радостно вопили маленькие волшебники.
– Значит, что надо сделать с заряженной кашей?
– Съе-е‐е‐есть!
И вся группа дружно заработала ложками. Счастливый Ярослав, доев и облизнувшись, доверчиво мне сообщил:
– Твоя точно была какая-то особенная. Не такая, какую я свою съел.
И весь день потом в детском саду царило какое-то бурное и торжественное веселье. Настроение у всех было отличное.
Вечером за мной пришла не Бабушка, а Зинаида Степановна. По дороге мы свернули к газетному ларьку.
– Мне, пожалуйста… – Зинаида Степановна достала из кармана очки, бумажку, стала перечислять много названий всяких газет.
И если философски-спокойная киоскерша, ничуть не удивившись, стала набирать и складывать стопкой по три-четыре экземпляра одного и того же названия, то я была совершенно поражена: кого-кого, а Зинаиду Степановну за чтением новостей я никогда не заставала.
Аккуратно, стараясь не замять хрупкие листы, она сложила все это в сумку, и мы пошли дальше до… следующего киоска, где в точности все повторилось: очки, бумажка и много-много одинаковых газет.
– А зачем нам столько? – наконец не выдержала я, когда мы таким образом «обчистили» четвертый или пятый ларек.
– Не знаю, – ответила Зинаида Степановна. – Бабушка велела купить.
Дома она бережно сложила всю эту кипу макулатуры на письменный стол.
Сама же Бабушка буквально ворвалась домой довольно поздно: отплавав с Лодочкой и Мышонком в теплой земляничной пенке, мы с Мишкой и Слоником как раз собирались смотреть очередную серию сна про то, как свободно парят в воздухе маленькие, вылетевшие в окно детки.
– Купили? – с порога спросила она Зинаиду Степановну.
– Купила, – покорно подтвердила та.
– И я тоже немножко достала. Представляете, еще и не во всех ларьках есть. Разбирают быстро.
– Вы поужинайте, что ли, – смиренно предложила Зинаида Степановна.
– Да-да, – сказала Бабушка. – Сейчас. Мы только на утро одно важное дело сделаем.
Бабушка побежала куда-то, чем-то пошуршала, потом вернулась в комнату.
– Зинаида Степановна, помогите мне стол застелить, а то клеем уляпаем все… Так. Где-то у меня была линейка… Картонка? Ага…
Стукнула дверца платяного шкафа.
– Эти туфли уже без коробки могут постоять, а картоночка самая подходящая, крепкая, плотная, – приговаривала Бабушка. – Надо будет забежать в «Канцтовары» и картону для детских поделок побольше купить. Ну, сегодня пока и так обойдемся.
Заскрежетали ножницы, безжалостно разоряя плотный обувной футляр.
– Людмила Борисовна, – робко спросила Зинаида Степановна, – а зачем много-то так?
– Во‐первых, – назидательно сказала Бабушка, – его каждый месяц надо менять. А во‐вторых, времена-то нынче сами знаете какие… Сегодня его печатают, завтра – нет. Вот и пусть лежит про запас.
Она еще немножко чем-то пошуршала, посопела и провозгласила:
– Вот. Вроде все аккуратно. Надо только под груз положить, чтобы не скорежился, высыхая. Где мой академический английский словарь?
Вслед за этим что-то тяжело и глухо бухнуло, и Бабушка весело сказала:
– Порядок! Идем ужинать!
Утром, сонная, пошлепав на кухню попить водички, я страшно испугалась: из-за четырех полных воды трехлитровых банок, стоящих на подоконнике, на меня смотрело растянутое во все стороны, со съехавшим набок носом и смотрящими в разные стороны лбом и подбородком мужское лицо. Нужно было обладать изрядной долей фантазии и крепкой нервной системой, чтобы опознать в этом монстре благородного Алана Владимировича. Рядом с банками ровным строем, эвакуированные с подзеркальника в ванной, стояли Бабушкины кремы для лица и для рук, ее и моя зубные пасты.
Поежившись, я по противоположной от окна стеночке прокралась было к крану и только взяла кружку, чтобы налить себе попить, как услышала строгий Бабушкин окрик:
– Стоп! Отсюда мы теперь не пьем. Только из этих банок.
Так вода «из этих банок» стала основой нашей с Бабушкой жизнедеятельности на много лет. Причем мы из них не только пили. На этой воде готовились все супы и компоты, заваривался чай и кофе. И даже травы для Бима настаивались только на ней. Мало того, по утрам ею умывалась сама Бабушка, а через какое-то время мой знаменитый трюк со смачиванием зубной щетки и куска мыла стал совершенно невозможен: она лично приходила по утрам в ванную, чтобы из специального «черпачка» слить мне на руки – я должна была умыться и почистить зубы только этой водой. Когда через много-много лет я вошла в тот мучительный возраст, который всех подростков мира заставляет ненавидеть в
