Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия - Сергей Сергеев

Процент выходцев из сельских обществ был особенно велик в Новороссии (до 60), на Правобережной Украине (до 50), в ряде центральных губерний – Самарской (49), Курской (44), Орловской и Московской (в обеих – 31), то есть в областях либо с развитым рыночным хозяйством, либо страдавших от острого малоземелья. Из великорусских губерний хуторское хозяйство стало решительно преобладать на Псковщине (82 %). По данным германской правительственной комиссии, изучавшей в 1911–1912 гг. русский аграрный опыт, абсолютное большинство обследованных хуторских или отрубных хозяйств добились качественного улучшения землепользования, урожайность там превышала общинную на 14 %. Крестьяне активно скупали землю, в 1916 г. им уже принадлежало почти 89 % всех посевных площадей, а помещикам соответственно – немногим более 11 %.

Тульский крестьянин-толстовец М. П. Новиков описывает в своих воспоминаниях период 1908–1914 гг. как «крестьянский золотой век»: «…в деревнях все быстро улучшалось… заводились деньжонки у мужиков и, если они не были горькими пьяницами, у них появлялся хороший инвентарь, сбруя, ставились новые и перекрывались железом старые хаты, прикупалась земля… Появлялись у некоторых даже граммофоны, хорошие гармошки. Ни один и простой праздник не обходился без белого хлеба и баранок. А в большие праздники все покупали 20–30 килограммов белой муки. Картошку без масла ели уж только любители. Девки и парни приходили на Пасху с фабрик в таких нарядах, что нельзя было уже узнать – то ли это мужицкие, то ли господские дети… Хорошее, золотое было время для старательных и более трезвых крестьян. О нужде были разговоры только в семьях пьяниц».

Другой, подмосковный крестьянин-толстовец С. Т. Семенов, один из первых у себя в деревне вышедший на отруб, высказывал в 1915 г. надежду на кардинальное общественное обновление сельской России: «…с выделами должно распространяться и сознание, что один в поле не воин, и идти сознательное объединение крестьян на почве хозяйственных интересов. Таким образом, должна воспитываться необходимая общественность, отсутствие которой отличает русский народ от других наций, и нелюбовь к чему русского человека причиняла в прошлом огромный вред всему народу». (Замечательно, кстати, что оба цитируемых крестьянских последователя учения графа Льва Николаевича приветствовали столыпинскую реформу в полном противоречии со своим учителем, ее безоговорочно отвергавшим.)

Обретение гражданского равноправия и рост материального благополучия крестьянства сказались и на его представительстве в высшей школе и культуре. Процент крестьянских юношей, учившихся в университетах с 1906 по 1914 г., увеличился почти в два с половиной раза – 5,4 и 13,3 соответственно (а лица из всех непривилегированных сословий вкупе дали к 1916 г. 55 % университетских студентов). В специализированных технических и народно-хозяйственных высших учебных заведениях крестьян было еще больше – например, в инженерных институтах в 1914 г. – 22,4 % (в 1895 г. – 9,4 %), в 1915 г. в аграрных высших школах – 31,3 % (в 1895-м – 8,2 %). В 1912 г. доля крестьян в военных училищах составила 18,18 %, превысив долю потомственных дворян (15,27 %), совсем недавно там господствовавших (63,89 % в 1894 г.). В литературе появилось весьма яркое «крестьянское» направление: в 1911 г. вышли в свет первые сборники стихов Николая Клюева и Сергея Клычкова, в 1916-м – Сергея Есенина, активно печатались их соратники Петр Орешин, Пимен Карпов, Александр Ширяевец, Алексей Чапыгин…

Таким образом, крестьянские выходцы начали оспаривать у дворян даже те сферы деятельности, которые веками были их вотчиной, – военное дело и писательство. Культурный разрыв между элитой и «народом» начал заметно сокращаться. Ф. А. Степун считал, что «еще десять – двадцать лет дружной, упорной работы, и Россия, бесспорно, вышла бы на дорогу окончательного преодоления того разрыва между „необразованностью народа и ненародностью образования“, в котором славянофилы правильно видели основной грех русской жизни».

Ассигнования на нужды начального образования в столыпинский период выросли почти в четыре раза: с 9 млн до 35,5 млн руб. В 1910 г. доля государственных средств на содержание земских училищ составила 36,5 % общей суммы расходов на них (доля земств – 56,7 %, сельских обществ – 6,8 %). Хотя законопроект о введении всеобщего образования не был окончательно утвержден до падения монархии, деятельность МНП в данной сфере с 1908 г. стала официально обозначаться как «подготовительные работы по введению всеобщего начального образования». Рост ассигнований МНП на нужды начальной школы с большим отрывом опережал финансирование среднего и высшего образования и науки: в 1905 г. эти траты составили 18 % всех расходов ведомства, в 1907 – 21 %, в 1908 – 30 %, а в 1912 – уже 52,6 %, притом что доля государственного бюджета, выделяемого МНП, в 1903–1912 гг. увеличилась более чем в два раза (это составило наибольший относительный рост расходов среди всех центральных ведомств).

За период 1893–1914 гг. число земских одноклассных училищ увеличилось более чем в три раза: в 1893 г. было 13,3 тыс. с 910,6 тыс. учеников, к началу 1915 г. – 43,67 тыс. с 3 млн 73 тыс. учеников. В большинстве уездов, согласно информации от земств, введение всеобщего обучения могло состояться в 1918–1920 гг. К 1916 г. всего действовало 189,5 тыс. школьных комплектов (из них 139,6 тыс. по ведомству МНП), для реализации идеи всеобщего обучения оставалось открыть еще 151 тыс. комплектов. «Можно с уверенностью предположить, что если бы России удалось избежать участия в Первой мировой войне и вызванных ею потрясений, всеобщее обучение в центральных регионах страны было бы введено к началу 1920-х гг.» (И. В. Зубков).

В годы реформы за Урал переселилось 3 млн 772 тыс. человек, из них осталось на новом месте большинство – 2 млн 745 тыс. (правда, далеко не все разбогатели, и из этих недовольных жизнью переселенцев позднее будет черпать кадры антиколчаковское партизанское движение). Сибирь, еще недавно лежавшая «географическим трупом», активно развивалась. К 1911 г. там были освоены 30 млн десятин целины. Сибирская железная дорога, ранее убыточная, стала давать к 1912 г. 400 тыс. руб. чистого дохода. К 1914 г. из Сибири вывозилось 50 млн пудов хлеба и 5 млн пудов масла, рост скота и посевов почти вдвое превышал рост населения. Именно тогда была намечена схема создания на сибирских землях нового индустриального района. Другой индустриальный район уже заработал в Донбассе и был воспет в известном стихотворении Блока «Новая Америка» (1913):

На пустынном просторе, на дикомТы все та, что была, и не та,Новым ты обернулась мне ликом,И другая волнует мечта…

Черный уголь – подземный мессия,Черный уголь – здесь царь и жених,Но не страшен, невеста, Россия,Голос каменных песен твоих!

Уголь стонет, и соль забелелась,И железная воет руда…То над степью пустой загореласьМне Америки новой звезда!

Столыпинские преобразования подготовили «исключительный хозяйственный подъем» (Гурко) России в предвоенные годы, когда она по величине национального дохода (7,4 % от мирового) вышла на четвертое место в мире после США, Германии и Великобритании, а по темпам экономического роста (7 % в год) – на первое. Важно отметить, что на сей раз подъем этот шел не за счет благосостояния народа, а, напротив, сопровождался ростом уровня жизни последнего. Если в 1900 г. доход одного человека в среднем составлял 98 руб., то в 1912-м – уже 130 руб., то есть повысился более чем на 30 %.

В империи развивалась легальная политическая жизнь – к февралю 1917 г. насчитывалось 45 партий общероссийского уровня (а включая локальные – 205), представлявшие весь возможный политический спектр – консерваторов, либералов, социалистов. Росли как грибы после дождя разнообразные общественные организации. Только за 1906–1909 гг. было образовано, по данным русского правоведа Н. П. Ануфриева, 4801 общество. В одной Москве в 1912 г. насчитывалось более 600 различных обществ и клубов, а в Петрограде к октябрю 1917 г. – около 500. К 1914 г. существовало свыше 100 обществ учителей, около 40 – фельдшеров, более 150 – служащих частных предприятий. В период с 1905 по 1917 г. возникло около 120 новых научных обществ, их общее число превысило 300. Всего же в этот период, по оценкам американского исследователя Джозефа Брэдли, в Российской империи числилось около 10 тыс. добровольных обществ. Особо нужно сказать о колоссальном подъеме кооперативного движения, тот же Брэдли полагает, что по количеству кооперативов Россия в предреволюционные годы занимала первое место в мире (в 1905 г. их было 4 тыс., в конце 1914 г. – 30 тыс., на 1 января 1917 г. – 63 тыс.). «…Даже человеку с закрытыми на общественную жизнь глазами нельзя было не видеть быстрого, в некоторых отношениях даже бурного роста общественных сил России накануне злосчастной войны 1914 года», – вспоминал позднее Ф. А. Степун.