Молодая Екатерина - Ольга Елисеева

В зрелые годы, уже занимая престол, Екатерина, вероятно, дорого бы дала, чтобы отказаться от писем к сэру Чарльзу. И не только потому, что выступала в них, как выразился известный публикатор ее наследия Я. Л. Барсков{15}, «на ролях английской шпионки»[541]. Но и потому, что никому неприятно заглядывать в такое зеркало.

Былые обиды не унимались в душе нашей героини до старости. Отношения с Елизаветой были очень непростыми. Когда императрица шла на поводу у своего сердца, она обнаруживала и доброту, и сострадательность. Вспомним ее самоотверженное поведение в момент болезни юной Екатерины. Или как она всю ночь не спала, глядя в окно и обводя мощами маленький кораблик, боровшийся с бурей. Но когда политический расчет брал в дочери Петра верх, она становилась черствой и невосприимчивой к страданиям близких. Держала великокняжескую чету едва не под арестом, удаляла всех, кто мог им понравиться, отнимала у молодой женщины одного возлюбленного за другим, забрала сына.

Наверное, Екатерина считала, что ей не за что благодарить свекровь. Но существуют чувства, пробивающиеся помимо воли. В «Записках» среди множества придирчиво зафиксированных нападок и оскорблений Елизаветы наша героиня отчего-то столь же скрупулезно отмечала те случаи, когда императрица похвалила ее: была довольна нарядом, восхитилась ловкостью верховой езды, выразила солидарность по поводу поведения великого князя. Екатерина копила крупинки добрых слов свекрови и гордилась ими.

Правда состоит в том, что наша героиня хотела быть любимой Елизаветой, угождать ей, нравиться. Это соответствовало ее характеру. Точно так же, как Елизавета в своем простосердечии все-таки любила племянников. Но… развитая подозрительность одной венценосной женщины и столь же развитая гордость второй несказанно отдалили их друг от друга. У Елизаветы не получилось создать семью прежде всего потому, что она боялась быть обманутой претендентами. И как следствие великокняжеская чета ударилась именно в те грехи, которых от нее более всего ожидали, — в политические интриги.

К моменту тяжкой болезни императрицы невестка уже так настрадалась от грубого вмешательства в свою жизнь, что не могла жалеть Елизавету. Хуже того, издевалась над умирающей и не делала из своего отношения тайны. Ее сердце очерствело. Устав плакать, она начала смеяться — цинично и зло.

«На ролях английской шпионки»

Несмотря на неудачу в России, Уильямс был, без сомнения, очень проницательным человеком, если сразу после приезда выделил Екатерину как будущую правительницу. Его промах состоял в том, что он неверно рассчитал время. Поторопился. Однако почти все свидетельствовало о скорой кончине дочери Петра. «Если раньше у нее не проходило и дня без прогулки верхом или в карете, то за всю последнюю зиму она выезжала всего один раз, — писал посол 22 октября 1755 г. — …Она кашляет кровью и задыхается; ноги ее распухли, и ее мучает грудная водянка. Тем не менее, она протанцевала со мною менуэт»[542]. Думаем, последний подвиг был предпринят Елизаветой специально, чтобы показать дипломату: она не так плоха, как судачат.

Каковы были намерения великой княгини в этих обстоятельствах? Затевала ли она переворот в полном смысле слова? Екатерина не осмеливалась посягать на власть Елизаветы. Все действия приурочивались к кончине августейшей тетки — к многотрудному, как показали примеры предшествующих царствований, моменту передачи короны. Последняя могла уйти из дырявых рук Петра Федоровича. Царевна намеревалась защитить его право на престол, если надо, то и с привлечением гвардии. Она все еще действовала в интересах мужа.

Поддержка войск и вельмож дорого стоила. Средства претендентам обычно предоставлялись из-за границы в надежде на изменение внешнеполитического курса. Иностранные дворы всегда стремились покупать расположение наследников, а за одно и нужные сведения. Елизавета взошла на престол на французские деньги, руководимая Шетарди, которому обещала прекратить войну России со Швецией. Сын Екатерины Павел за долгое царствование матери сближался то с одним, то с другим двором, получая займы, и, наконец, обрел постоянных союзников в Пруссии. В этом ряду сотрудничество нашей героини с британским послом — не исключение, а правило.

Сам факт получения субсидии неудивителен в обстановке, где брали все. От горничных до государыни. «Деньги, которые причитаются сему двору, — писал сэр Чарльз 4 июля 1755 г., — попадут, несомненно, в приватную шкатулку императрицы; ныне у нее большая нужда в средствах, поелику она заканчивает строительство трех больших дворцов… Я попытаюсь при помощи тех малых средств, испрошенных мною у короля, полностью предать сей двор в руки Его Величества, и ничто здесь не будет совершаться против его желания». Как мы знаем, сэр Чарльз ошибся, но его обольщение старательно поддерживали русские вельможи.

«Великий канцлер в самых убедительных выражения заверил меня, что всякое увеличение первоначальной выплаты… желательно и породит у Ее Императорского Величества как бы чувство личной обязанности, — продолжал дипломат 11 августа. — …Сумма около пятнадцати тысяч фунтов стерлингов для личных трат императрицы произведет самое благоприятное воздействие… Ежели до сих пор покупалось русское войско, то указанная выше сумма должна купить саму императрицу»[543].

Оскорбительные слова, они заставляют задуматься о месте России в тогдашнем концерте европейских держав. Когда Елизавета Петровна разорвала субсидную конвенцию с Англией, она немедленно затребовала финансовую компенсацию с нового союзника — Франции[544].

Рассказ о продажности русского кабинета — общее место дипломатических донесений из Петербурга середины XVIII в. Тайны мужей за сходную цену уступали жены, чаще всего с согласия благоверных. Так, супруга канцлера статс-дама Анна Ивановна Бестужева, урожденная Беттигер, со второй половины 1740-х гг. находилась на содержании британского правительства. Единовременные презенты французского кабинета ее сопернице княгине Анне Даниловне Трубецкой, супруге генерал-прокурора Сената, в размере тысячи дукатов или пруссаков — самому Никите Юрьевичу Трубецкому в размере четырех тысяч выглядели жалко[545]. Скупость в подобных вопросах оборачивалась против посла и его державы.

Прибывший таки в Россию французский посланник маркиз Поль Лопиталь вручил крупные суммы братьям Шуваловым. Зная утонченный вкус «молодого фаворита» Ивана Ивановича, версальский двор прислал ему в подарок коллекцию эстампов из королевской библиотеки. «Старого фаворита» Алексея Разумовского задобрили великолепной каретой и несколькими тысячами ливров[546]. Вице-канцлер Воронцов, помимо выплат, сделанных ему шевалье Дугласом и другими посредниками русско-французского сближения, получил особый презент. Екатерина желчно замечала, что Людовик XV меблировал ему дом «старой мебелью, начинавшей надоедать его фаворитке маркизе Помпадур»[547].