Это было в Праге - Георгий Брянцев

Отряд „Коммунист“ совершает операции на шоссе Поличка — Маков — Сеч Видлата.

В горах Брдо действует отряд „Смерть фашизму“, который растет с каждым днем за счет притока добровольцев из местного населения. В Южной Чехии в марте сего года опустился на парашютах сформированный Четвертым Украинским фронтом отряд „За Прагу“. Командир — Иванов, комиссар — Незвал.

Двадцать седьмого марта в районе Моравской Свратки приземлился выброшенный с Украины партизанский отряд „Орел“, а двадцать восьмого марта — отряд „Киров“.

На Чешско-Моравской возвышенности, которую, как и Бескиды, надо считать очагом партизанского движения, за последнее время возникло множество отрядов, боевых дружил, групп, возглавляемых опытными советскими и чешскими офицерами-десантниками. Наиболее известны своей активностью отряды „Ермак“, „Ян Козина“, „Доктор Тырш“, „Ян Гус“.

В районе Мельник — Мшено сформирована партизанская бригада „Народные мстители“, насчитывающая около трехсот вооруженных бойцов, разбитых на четыре роты.

В Хрудимском крае оперирует партизанский полк в составе пятисот партизан, сформированный заброшенным из СССР поручиком чешской армии Василием Кишем.

В северо-восточной Чехии под руководством объединенного советско-чешского штаба спешно формируется из более чем пятидесяти отрядов и частей специальная первая партизанская дивизия численностью в пять тысяч человек. Партизаны держат под своим контролем обширные территории, сковывают крупные воинские и полицейские части, отвлекают на себя авиацию.

Положение становится напряженным. Наши доблестные войска и „Ягдкомандо“ едва в силах охранять основные магистрали и наиболее крупные населенные пункты.

Успешные действия партизан, пользующихся всесторонней поддержкой населения, можно проиллюстрировать рядом примеров. Они совершают налеты на военные транспорты, организуют ежедневно крушения воинских составов, освобождают заключенных из лагерей и тюрем, портят коммуникации, повреждают телеграфную и телефонную связь, взрывают мосты, рубят столбы электропередачи, поджигают склады с горючим и т. д.

На винокуренных заводах Чешско-Моравской возвышенности партизаны выпустили из резервуаров более двухсот тысяч литров неочищенного спирта, которым мы пользовались как горючим ввиду нехватки последнего.

В результате налетов партизан почти бездействуют железнодорожные линии: Гавличков Брод — Брно, Гавличков Брод — Пардубице, Нове Место — Брно.

Партизаны отряда „Ян Козина“ совершили под Синаловым налет на колонну СС и захватили в плен штаб 134-го гренадерского полка СС, много солдат, машин, оружия. Этот же отряд на станции Бателов захватил эшелон с оружием и вооружил им местное население.

Партизаны отряда „Орел“ по сути дела деморализовали и разложили две союзные нам венгерские дивизии.

В Голищах партизаны уничтожили в бою более пятисот наших солдат.

В Яблонном на Орлице под давлением превосходящих сил партизан вынужден был капитулировать наш гарнизон в количестве двухсот человек.

У Червеного Костельца партизаны полностью разоружили воинский эшелон.

Под Остромержем в руки партизан попал бронепоезд.

На Тыниште они захватили находящийся в лесу склад боеприпасов…»

Обермейер захлопнул папку. Ярость захлестнула его. Проклятие! Откуда они только берутся, эти чехи! Глубоко и безоговорочно прав был фюрер. Пророческие слова сказал он: «Если мы хотим создать нашу великую Германскую империю, мы должны прежде всего вытеснить и истребить славянские народы». О чем же думает Франк? Почему он не сказал сегодня ни слова об этом на совещании? Или ему неизвестно, что партизанское движение растет, что создаются уже целые дивизии? Скоро немцам в Праге нельзя будет и носа высунуть на улицу. Подумаешь, какие-то тридцать тысяч собираются защищать Прагу. Да это же капля в море! Славяне передушат нас, как цыплят, мы и пискнуть не успеем. Неужели нельзя бросить танки?.. Бомбовозы, наконец газы?.. Газы — самое лучшее. Травить их всех без разбору! Травить, жечь, превратить в пепел каждое селение! И Прагу. Прагу тоже сровнять с землей, чтобы и следа от нее не осталось.

Тяжело дыша, Обермейер схватился за телефонную трубку.

— Что с планом? — спросил он помощника.

Ему ответили, что план, как и приказано, будет готов к вечеру завтрашнего дня.

— Слишком медленно! — крикнул Обермейер. — Какого дьявола вы там возитесь? План я буду рассматривать сегодня в двадцать четыре часа. Да, да. И никаких «но», — и он ударил трубкой по аппарату.

Дома, перед обедом, Обермейер присел к радиоприемнику «Сименс» и включил его. Послышался невеселый голос берлинского диктора. Диктор извещал, что пала Братислава. Сухо и монотонно он читал сводку с Восточного фронта. Обермейер закусил губу и дрожащей рукой перевел переключатель на другую волну. Послышалась чешская речь. Радиостанция из Кошице сообщала всему миру, что чехословацкий президент назначил новое правительство, в состав которого впервые за историю Чехословакии вошли деятели коммунистической партии во главе с Готвальдом.

— Готвальд… Готвальд… — беззвучно шептал Обермейер, — опять Готвальд… И совсем рядом, в Кошице… Он уцелел… А я…

Радио передавало текст воззвания нового чехословацкого правительства. Глаза Обермейера потеряли всякий блеск. Казалось, расширенными темными зрачками он смотрит в самого себя.

«…Национальные комитеты должны повсеместно взять на себя руководство боевыми действиями, а на освобожденной территории немедленно от имени чехословацкого правительства принять власть. Граждане, объединяйтесь и защищайте личное и общественное имущество от немецко-фашистских поджигателей и разрушителей! Создавайте отряды национальной обороны, чтобы помешать гитлеровцам разрушать транспорт и связь, общественные учреждения и здания! Не позволяйте гитлеровцам портить промышленное оборудование, уничтожать запасы сырья и продовольствия!

…Создавайте вооруженные отряды и, действуя вместе с партизанами, расправляйтесь с немецко-фашистскими захватчиками!»

Когда диктор начал передавать резолюцию ЦК Компартии Чехословакии, рука Обермейера скользнула к заднему карману.

«…Нельзя допустить, чтобы наш народ, — читал диктор, — пассивно ожидал своего освобождения Советской армией. Невозможно допустить, чтобы чешский народ не выступил с оружием в руках против уничтожения наших городов отступающими гитлеровскими полчищами. Выступим против увода чешских людей, против уничтожения Праги. Чешский народ должен собственными силами способствовать своему освобождению из-под ига оккупантов и спасению жизни чехов и богатств чешских земель».

— Посмотрим, как вы не позволите нам поднять на воздух вашу Прагу! — проскрежетал штурмбаннфюрер. — Посмотрим! Мы разрушали и будем разрушать. Кричите, сколько вашей душе угодно, а мы сделаем свое дело…

Он встал, с силой отшвырнул ногой стул. В половине одиннадцатого ночи, когда Обермейер собирался принять своего помощника с планом разрушения Праги, его вызвал к себе фон Термиц. Случилось что-то невероятное. Стреляя из собственных винтовок, четыре эсэсовца получили тяжелые ранения, а трое свалились замертво. Произошло это так. За городом приводился в исполнение смертный приговор; когда эсэсовцы начали стрелять, винтовки неожиданно стали взрываться. Поднялась паника. Двенадцати из числа приговоренных к расстрелу удалось скрыться. Фон Термиц приказал немедленно выехать на место происшествия. Туда уже направился его порученец унтерштурмфюрер.

Загородная вилла, где производился расстрел, была расположена на дороге в Челаковице, на довольно большом расстоянии от Праги. Выехали ночью. В машине, кроме Обермейера, сидели врач и медицинская сестра. С точки зрения штурмбаннфюрера шофер вел себя возмутительно. Он боялся включать фары, несколько раз останавливался из опасения налететь на встречные машины, поминутно высовывался из кабинки, прислушивался и вглядывался в звездное апрельское небо, по которому рыскали лучи поисковых прожекторов.

Шофер только неделю назад прибыл с фронта, о чем он и рассказал в оправдание своей чрезмерной осторожности. Только в дороге Обермейер понял, почему штандартенфюрер именно его послал на расследование: сегодня расстреливали группу арестованных, прошедших через его, Обермейера, руки.

Сад с еще не распустившимися деревьями был обширен. Пока машина виляла по его узким аллеям, прошло не менее пятнадцати минут. Обермейеру сад показался лесом. Наконец машина остановилась, и все вышли. Засуетились эсэсовцы. Обермейера, врача и сестру ввели в полуразрушенную трехэтажную каменную виллу. Окна ее были темны. Через длинный коридор, который солдаты освещали карманными фонариками, они попали в просторную и совершенно пустую комнату. Судя по темным, ободранным обоям и камину, можно было предположить, что здесь когда-то была гостиная. Сейчас она освещалась четырьмя керосиновыми фонарями, стоявшими на полу. Неподалеку от фонарей лежали девять человек: четыре мертвых, пять раненых.