Уникум Потеряева - Владимир Соколовский

ТЕРЕМ ИНТУИТА

— Эй ты, кобра! — кричал вор Ничтяк, высунувшись из окна крячкинского дома. — Нашла клад, кобра непутняя?..

Крики его относились к Мелите Набуркиной, которая как раз шествовала мимо, щелкая каблуками по деревянному тротуару. Она негодующе вскидывала голову, и готова была испепелить взглядом мерзкого обидчика.

А Ничтяку было скучно, и он развлекался, как мог. Хозяин подошел сзади, глянул на улицу, вздохнул:

— Весь ты, парень, дурью измаялся… Шел бы лучше да помог ребятам: они как раз опил на крышу таскают, тяжелая работа!

— Не рабатывал, и не буду! — каркнул вор.

Зашумела, остановилась машина, кто-то взбежал на крыльцо. Крячкин прошел к двери, встал у засова.

— … Квартиранта твоего!.. — послышался голос. Ничтяк изменился в лице, узнав своего пленителя. Высунул в сени голову, кивнул обреченно.

— Н-ну и заняли вы тут оборону, — Опутя окинул взглядом большую горницу. — Ну, так ведь нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. Собирайтесь оба, надо прокатиться.

— Да ты кто такой?! — возмутился хозяин. — Чего пришел тут, заприказывал?!

— Не возникай, старичок, — ласково сказал ему Никола. — Зачем возникаешь? Ты не возникай.

— А то что?

— А то глазки выну.

Крячкин глянул на его бесстрастное лицо, короткую, ежиком, прическу, и потопал к выходу.

За рулем пропыленной «девятки» сидел Сивый.

— Кто же вашего босса сегодня бережет? — пробовал пошутить Ничтяк.

— Ты бы не за босса боялся… — обронил Опутя, и вор умолк.

В доме Эргарта их сразу провели в рататуевский кабинет. Митя был мрачен, неприветлив.

— Что мне с тобой делать, шкодник?! — сразу заорал он на вора. — В пруд кинуть с грузом, в асфальт закатать?.. Никакого проку от твоей наводки! А сколько ходов я по ней уже сделал, и все опасные!.. Нет обратно пути, понял, ты, хмырюга?!.. И все по твоей вине. Приласкать бы тебя горячим утюгом…

— Вы обождите, не грозитесь, — Крячкин вновь овладел собою, и обрел достоинство. — Давайте, во-первых, познакомимся. Мы ведь друг друга не знаем, верно? Что вы с Аликом-то разговариваете, чего от него хотите? Ему сказали — он делает. Сказал я — он одно делает, сказали вы — делает другое. Может быть, лучше так вопрос поставить: соединить умы, чтобы разнобою не было? Два-то всегда лучше, чем один.

— Может быть, может быть… — Рататуй внимательно оглядел старика. — Немного я о вас знаю… со слов Алика, понятно… Но думал, часом, что вы одного поля ягоды. Вы ведь вместе отбывали срок, там и познакомились?

— Мало ли что было… За что я сидел, теперь за это уж не судят. А за то, за что он сидел — будут судить всегда. Так что разница есть…

— О-о, вот какого полета вы птица! — в голосе хозяина послышалось уважение. — В таком случае, не грех и вправду вместе покумекать. Никола! Уведи этого Алика, и побудьте где-нибудь там, — он махнул рукою. — Мы тут пока чаи погоняем…

Но, включив самовар, достал из холодильника бутылку, налил в фужер и выпил залпом.

— Нервы устали! Далеко зашли с этим делом, а куда было деваться: и ставка высока, и отступать не хочется! Вы в курсе дела с этим портретом? Ах да, были наводчиком… Я не имел, к сожалению, возможностей для длительных, осторожных подходов к решению главного вопроса, — и переоценил, каюсь, свои возможности. Вас как зовут, кстати?

Крячкин поднялся, и они церемонно представились.

— Так вот: я думал, хранительница музея даст нам всю необходимую информацию. Мы задержали ее, и, э… подвергли некоторой обработке.

— Задержали? Зачем это?

— Во-первых, действовал фактор времени: я хотел, чтобы все произошло как можно быстрее. Во-вторых — с ней было бесполезно вести на свободе какие-либо беседы: уже на другой день об этом знал бы весь город. Я моментально засветился бы с головы до ног.

— Да куда же вы ее поселили?

— Э, — глаза Рататуя весело блеснули. — Жил в России такой золотой поэт, Игорек Северянин. Послушайте, что он сказал:

— Я, интуит с душой мимозовой,Постиг бессмертия процесс.В моей стране есть терем грезовыйДля намагниченных принцесс…

Так что… в тереме грезовом, голубчик… Но признаюсь откровенно: она ровным счетом ничего нам не сказала. И я ей поверил: она не знает. Сначала я думал так: или то, что указывает на картине место клада, недоступно дилетанту, вроде меня или вас, и может открыться лишь специалисту, или — к этой картине должен быть еще один ключ. Теперь у нас остался лишь последний вариант. Я правильно мыслю?

— Может быть.

— Н-да, что-то я разговорился… Теперь хотелось бы выслушать вашу версию. Как вы узнали о картине, что думаете обо всем этом… ну, вы же понимаете! Алик нам поведал кое-какие детали, но что его слушать — дурачка, воришку! Вы были его головой, поделитесь, а потом — объединимся, как два мыслителя…

— Ну вот что, — стул под Крячкиным тяжело заскрипел. — Не надо говорить мне умные слова и держать за дешевого фраера. Я вам не Алик. И куш мой такой: пятьдесят на пятьдесят. Причем имейте в виду: я себя страховать умею. В случае не то чтобы покушения, или убийства, — а даже простого подозрения с моей стороны по следу всей вашей команды двинется мой человек. От него не скроется ни один, даже в Антарктиде. Вот это прошу иметь в виду.

— А вдруг вы пустите его, чтобы изъять нашу часть клада? — спросил притихший Митя.

— Это не так просто, — усмехнулся Крячкин. — Передел собственности руками слуг — мероприятие исключительно опасное и чреватое. Вы ведь кажетесь грамотным человеком, должны знать историю. Только так: заказ — исполнение — выплата. Да что я вас, впрочем, учу! В вашем деле тоже умишко нужен.

— Иногда и меня поучить невредно. Тем более, что… есть, есть сложности!

— Какие же? — насторожился гость.

— С этой Зоей, завмузеем… Дело в том, что ее жених, лейтенант из местной уголовки, проявил вдруг ненужную прыть в ее поисках, вышел на непосредственных фигурантов, времени терять было некогда… в-общем, он теперь тоже у нас.

— Где? В «тереме грезовом»? Вместе с невестой?

Рататуй кивнул.

Потеряевский домовладелец задумался. Развел руками:

— Опасно, ребята, ходите, — да что же я могу сделать? Их судьба теперь в ваших руках, я туда мешаться не стану. Выпускать-то их тоже нельзя. Но вот какой я вам дам совет, и покончим с этим вопросом: убирайте уж скорее и этого мента, старого Урябьева. А то я про него много слышал: крутой мужик!

— Сразу, боюсь, не получится. Он же матерый профессионал, а у меня кто? Дилетанты, шмакодявки… Слушайте, а нельзя ли нанять вашего человека? Я бы хорошо с ним расплатился.

— Нет, это исключено, — Крячкин сделал резкий жест. — Все, кончен разговор. — Видно, ему было ведомо что-то, совершенно исключающее подобную сделку.

— Неужели же вы совсем, нисколько нас не боитесь? — удивился Митя. — Ведь в моей власти и самого вас упрятать так далеко, что вы не выберетесь.

— Да я таких бушлатом по зоне гонял, — сурово отвечал ветеран жизни. — А ты рискуешь, паренек. Я же сказал: страховка надежная. И суток не протянешь. Давай лучше дела решать, а не болтовней заниматься.

Совещание оказалось долгим, и выявило уйму вопросов, подлежащих уяснению. Вот из письма, например, которое Мелита поведала Люське-растопырке, выходит, что клад зарыт был в низине за селом, — именно там видел мужик горюющего над могилою дочери старого барина, оттуда прогнал его грозный казак, вскричав: «Куда прешь?! Пошел прочь, шишига!» Причем здесь тогда портрет? Ведь на нем не видно никаких следов той низины. В чем секрет? Дальше. Что удалось вытянуть от этой Зойки — так это то, что музейный портрет — никакой не подлинник, подлинника никто не видал, а — копия, сделанная специально приезжавшим в имение Потеряевых учителем губернской гимназии. Якобы есть где-то еще одна копия, гораздо искуснее этой, но где — ей лично неизвестно. И вообще она не искусствовед, а историк, в живописи разбирается очень приблизительно.

— Допустим, мы сейчас сконцентрируемся, соберемся с силами — и найдем вторую копию, — расуждал Митя Рататуй. — Что это нам даст?

— Да ничего! — молвил в ответ Крячкин. — К ней, это верно, должен быть еще один ключ, — а его у нас нет. Надо в низину спускаться, это вернее: клады без меток не оставляют.

МПАМБЕ УЕЗДНОГО МАСШТАБА

За долгую дорогу от Емелинска до Малого Вицына Мбумбу Околеле тихонько сжевал две булочки, сунутые ему румяным парнем, и сделался совершенно сыт. Сухомятка, ну и что? Ведь он был африканский негр, и привык обходиться без воды. Другие пассажиры автобуса, как и аэропортовского, глядели на него с боязнью, недоверием и любопытством. А один парень все оглядывался, и подмигивал, и тянулся, и кричал через головы, что тоже бывал в Греции по турпутевке. «Какая все же таинственная, непостижимая страна, какие удивительные люди со странным поведением!» — думал Мбумбу, вглядываясь то в громаду темного леса за окном, то в даль желто-зеленых полей.