Сестры Карамазовы - Андрей Шилов

Сестры Карамазовы

неРассказы

Андрей Шилов

Посвящается моей любимой дочери Марии…

© Андрей Шилов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ты, мое фото и будущая война

«Феликс Эдмундович» воровато прищурился, выдержал почти театральную паузу и через долю секунды эхо механического щелчка, отразившись от желтого камня псковской железнодорожной пристани, навсегда впечатало его выбритую голову в еще недописанные страницы новейшей истории России.

– Снято, – устало процедил сквозь прогнившие зубы пожилой увалень. – С вас 10.50. За снимком – завтра после обеда.

– Ну вот, Саша! – невысокая брюнетка приятной наружности, не отрывая взгляда от своего спутника, расплатилась со стариком. – Какой ты все же смешной без кудряшек…

– Дежа вю, – перебил ее он.

– Что? – Наташа удивленно вскинула брови. – Повтори, я не расслышала.

– Не обращай внимания, показалось что-то… Будто было уже. И вокзал, и поезд зеленый, и ты, и фотограф со стареньким «ФЭДом». Будто случалось где-то… Где? И запах этот – то ли хвоя, то ли смола…

– Перестань, здесь только поездами пахнет. Да еще воровством, – Наташа на всякий случай потрогала сумочку.

Где? Где-то далеко, за ревущими коровами-локомотивами и плотоядными бездушными многоэтажками, за визгом тормозов утреннего такси и плакатом «Голосуй или проиграешь!» – далеко-далеко в изумрудных, еще не до конца высохших озерах плескалось лето, и красивые стройные женщины, обезумевшие от счастья, отдавались воде, траве и солнцу. Безумству храбрых пел песню ветер, и в воде отражались их узкие бикини. А здесь, на пыльном горячем перроне, вспотевшее людское стадо проклинало огнедышащий июнь. У каждого были свои причины ненавидеть лето – Наташа не была исключением. Но тогда она не знала, что через сорок шесть дней, придя сюда вновь за таинственным спецгрузом, ее унесут в привокзальную санчасть на брезентовых носилках, а санитары, которые приведут ее в чувство, с сожалением скажут:

– Бывает… Жара и не такое с людьми творит. Жара…

(Хвоя. Или смола. Как быстро по пути прогресса шагает русская страна)

Здесь, на этом перроне, она не сказала ему тех нежных, нужных слов, которые рвались из ее груди подобно пуле, беспощадно выбравшей свою жертву – за мгновение до выстрела. Слов, которых он ждал.

Теперь, когда никчемная суета расставания уже дружески похлопывала его по плечу, Наташа лишь глупо улыбалась, виновато поглаживая его шершавую щеку.

– Ты не плачь, – он крепко обнял ее. – Я знаю, война скоро кончится, увидимся. Скоро, очень скоро.

Стоявший поблизости фотограф дрожащими руками запалил «Приму», покосился на них, выпустил в пустоту пару дымных колец и как бы нехотя продекламировал:

A tale of the times of old!The deeds of days of other years!

– Извини, отец, мы изучали французский.

– Eh bien, – добавил старик и побрел к урне.

Наташа расплакалась. Слезы смешались с тушью, а носовой платок, как назло, лежал глубоко в сумочке. Александр не стал ее успокаивать – скорее отойдет. И действительно, она быстро взяла себя в руки и перестала плакать. Вопросительно посмотрела на него.

– ??

– Не могу взять в толк, откуда этот хвойный запах, – он взглянул на часы. – Неужели не чувствуешь?

– Нет.

Оркестр заиграл марш (или туш?).

Через пару минут галдящая бритоголовая волна уже несла его к вагону, и последнее, что он успел заметить и навсегда запечатлеть в своей памяти, это была все та же ее глупая и виноватая улыбка.

Сквозь мутное стекло он разглядел, как Наташа махнула ему рукой. Александру показалось, что она не только прощается с ним, но и пытается отогнать от себя тот едва уловимый запах. Хвоя… Он тупо забрался на верхнюю полку, не обращая внимания на происходящее вокруг, и принялся наблюдать за бегущими огоньками в окне общего вагона. Вагон качнуло, в приемнике что-то заурчало, прорвались отдельные фразы:

…По заявкам… Против морщин… По имени…

Огоньки смешались со словами и звуками, превратившись в голубых мотыльков, вьющихся рядом. Он протянул к ним руку – мотыльки исчезли, увлекая его за собой, приглашая в последний полет переполненный вагон и горячий недавний перрон, марш (или туш?) привокзального оркестра и слезы Наташи, запахи, бритые затылки…

Сон превратился в скомканное, так и не отправленное солдатское письмо, и тут он проснулся. Безумно болела голова.

«Ну да, конечно, не нужно было вчера столько пить», – удрученно подумал он, не открывая глаз. Уставший за ночь разум переваривал на сковородке памяти образ вечно хмельного деда Савельича, устроившего на проводах настоящие тараканьи бега, в которых первым к финишу пришел таракан Горький, далеко позади оставив Ханока Левина и Виктора Пелевина.

«Бедный, бедный дед Савельич! Что-то с ним сейчас?»

Александр открыл глаза – над ним пугающе зависла черная и бесконечная пустота.

«Странная ночь, тихая», – подумал он, пытаясь перевернуться со спины на левый бок. Где-то над ним зашуршала листва, и тут же на лицо его посыпался песок. Или…

«Но откуда?» – удивился он, ощутив на губах характерный привкус чернозема.

Попытался приподняться, но только больно ударился лбом о нависшую над ним пустоту. В животе тоскливо заурчало. Он закрыл глаза, стараясь не шевелиться, но когда затекли конечности, левой рукой

(«почему болит правая»? )

осторожно ощупал черную пугающую плоскость над головой. И вскрикнул, больно занозив палец.

«Господи, это же свежеструганная сосна!..»

Он вновь ощупал доску и ужаснулся – доска была не одна: справа плотной стеной громоздились точно такие же крепко сбитые доски. И слева. Голова раскалывалась. Мысли путались. Сквозь гремучую смесь приторного соснового аромата и сырого запаха земли послышался далекий и жалобный лай. Совсем не такой, как в Моздоке или Шали – там собаки выли глухо и протяжно, а лаяли безысходно, пытаясь сквозь дым и огонь разглядеть забытую всеми Луну. Александру стало нестерпимо страшно: страх сковал все его тело – раненое предплечье, пробитую грудь, оторванную снарядом ногу.

Он вспомнил все, но дикий первобытный страх уже пронзил его мозг измятой, затертой до дыр похоронкой, и тут он проснулся. На кухне негромко играло радио.

«Тьфу, опять кошмары! И голова что-то не проходит», – он, потянувшись, поднялся с кровати, не торопясь, словно в замедленном кинофильме, побрел в туалет.

Сигарет на привычном месте не оказалось. Не было их и в заначке под потолком – полка пустовала. Он попытался сосредоточиться. По радио сообщили, что в столице пробило семь.

7.05. С кухни печальным рефреном к его невеселым мыслям повеяло хрипловатым голосом Цоя:

Война – дело молодых,Лекарство против морщин…

«Интересно, – подумал Александр, – знал ли дед Савельич об этом лекарстве?»

7.10. Наташа вот-вот вернется с ночной смены. И тогда все пойдет своим чередом. Завтрак, обед, ужин. Вечер. Ночь. День. Иногда – суббота, реже – воскресенье.

«Как все-таки редко наступает завтра, а сегодня тянется вечность».

7.15. И он мне грудь рассек мечом

И сердце трепетное вынул…

«Конечно, знал. Савельич знал все. Когда год назад умирала мама, дед Савельич взял ее за руку и сказал: так, мол, и так, Надежда Осиповна, теперь и мне пора на покой. Сашку вырастили – самое время отдохнуть».

7.20. Александр, не найдя сигарет, вышел из туалета, заглянул на кухню, но в одиночестве завтракать не хотелось.

Выглянул в окно. Раннее летнее солнце нещадно ослепило его, и он подумал, как хорошо было бы сейчас выбраться из этой мертвой коробки дома в зеленый пахучий лес. Подальше от выхлопных газов – к своим чувствам и мыслям.

Он улыбнулся, вдохнув всей грудью свежий утренний воздух, еще не изнасилованный автомобилями и прохожими, и отправился в комнату.

7.25. В зале стоял неприятный запах, как будто не проветривали здесь уже несколько суток.

– Ах, вот ты где, злодей! – Александр ласково потрепал за холку огромного рыжего кота. Тот благодарно замурлыкал. Еще шаг, и Александру показалось, что в комнате определенно что-то не так, словно произошло нечто, и это нечто от него тщательно скрывают. Скрывают?

Непроизвольно его взгляд упал на полированную поверхность стола, обычно не занятую посторонними предметами. Обычно, но только не сегодня.

Ему стало дурно. Рамка… Закружилась голова. Черная рамка с красной перевязью… Он пошатнулся, все поплыло перед глазами. Фотография… Пол провалился и…

…Царское Село. Наташа. Двор. Бенкендорф. Петербург. Балы. Долги. Тараканьи бега. Барон. Дантес. Травля. Честь. Кровь, кровь, кровь. Ночь в бреду. Что это?