Чосер и чертог славы - Филиппа Морган

Филиппа Морган

«Чосер и чертог славы»

1

Солнце всходило позади замка, и с расстояния он казался продолжением утеса. Все, что Машо поначалу смог разглядеть меж деревьев после того, как спешился, чтобы конь передохнул после подъема в гору, была центральная башня, от которой по одну сторону шла стена с башенками поменьше, а вдали неспешно несла свои воды сверкающая в ранних лучах Дордонь.[1] Ближайшие части замка скрывала тень, но на противоположном склоне Машо, прикрыв глаза рукой, сумел рассмотреть нагромождение крыш и церковную колокольню.

Вокруг щебетали птицы. Только птичьи голоса да стук копыт взбирающихся в гору других лошадей. По звукам он понял, что двое всадников выехали следом за ним на прогалину и осадили коней. Незачем объявлять спутникам о том, что они прибыли. Вместо этого Машо оглядел их и кивнул. Примерно так — кивками и жестами, с минимумом слов — проходило их общение в течение всего двухдневного путешествия. Машо не знал двух своих компаньонов до того дня, когда они вместе отправились в путь из Бордо. Они встретили его на пристани, едва тот сошел на берег. Быстро сговорившись, они переправились через Гаронну,[2] оседлали лошадей и без промедлений и лишних сборов отправились в путь.

К обычной осмотрительности Машо прибавилось беспокойство — он не доверял своему эскорту. Он не был уверен, охраняют они его или поджидают случая ограбить, а то и чего похуже. Хотя — что хуже, чем лишиться того, что он везет с собой? Смерть в сравнении с этим — последствие не столь значительное…

Один из сопровождавших его мужчин был коротышка с ребяческим лицом, сплошь покрытым веснушками. Его звали Гийем. Другой был худым как хворостинка и постоянно ускользал от пристального взгляда Машо. Он представился как Жерар. Вот и все знакомство.

За время пути от побережья ничего не произошло, и тем не менее Машо не мог позволить себе забыть об осторожности и осмотрительности или, лучше сказать, не мог не проявлять чуть больше осторожности и осмотрительности, чем ему свойственно.

Первую ночь они провели на постоялом дворе. После ужина Машо почувствовал себя плохо. В час, когда солнечный диск сползал с небесной сферы за горизонт, он уже не владел собой, и его вырвало на конюшенном дворе. Он немедля пришел к заключению, что один из этой парочки — веснушчатый Гийем, может быть, оттого что казался более простодушным — подсыпал ему порошка в питье или пищу. Содрогаясь от рвотных позывов, Машо сквозь слезы пытался посматривать в стороны, ожидая, что один или оба его компаньона подкрадутся к нему, чтобы исподтишка срезать заветную коробочку, привязанную на всякий случай шнуром к его запястью. Другой рукой он кое-как нащупал вложенный в ножны клинок. Однако веснушчатый Гийем и тощий Жерар оставили его страдать в одиночестве. Вернувшись, он с облегчением понял, что его состояние их ничуть не волнует. Оба держались весьма доброжелательно, и Машо решил, что, пожалуй, никто ему не подсыпал ни снадобья, ни яда, а все дело в дурной пище.

Той ночью на постоялом дворе Машо спрятал коробочку под подушку и то и дело просыпался, сжимая в кулаке кожаный шнурок. И вот теперь на лесной прогалине напротив замка Гюйак, сидя в седле, он для собственного успокоения снова потянул за шнурок и мельком посмотрел туда, куда уходил другой его конец — в седельную сумку. Все еще там, пока в сохранности.

И вот они почти у цели. Двое спутников подъехали поближе. Машо еще раз оглянулся. Гийем указал рукой на замок и изобразил улыбку. Машо тешил себя надеждой, что ему не придется терпеть их общество на обратном пути на запад. Свою работу они сделали: доставили его до места. Больше они были не нужны. Крестьяне роптали, но до точки кипения пока не дошло. Пожалуй, без такого эскорта было бы даже безопаснее — куда проще, когда полагаешься только на себя. А еще безопаснее и спокойнее было бы без той обременительной ноши, что он прятал в коробочке. На обратном пути надо бы остановиться на каком-нибудь другом постоялом дворе.

В этот миг что-то мелькнуло перед глазами. Машо мельком взглянул на освещенный солнцем плоский камень, лежащий на краю прогалины. Камень был прямоугольным как стол. В центре плиты застыла зеленовато-коричневая ящерица. Машо поймал себя на внезапном желании спрыгнуть с коня, сбросить перчатки и приложить ладони к теплому камню, но он не двинулся.

Прежде чем тронуться вниз по склону, он в последний раз обозрел открывшийся вид. Под ярким солнцем прогалина играла переливами света — листву шевелил легкий ветерок. В обрамлении деревьев древняя громадина замка казалась естественным продолжением утеса. Цитадель графа Анри де Гюйака царила над излучиной реки, откуда открывался обзор на несколько миль. Глядя на широкие баркасы с убранными парусами, медленно плывшими вниз по течению, Машо подумал, что, вероятно, лучше забыть о возвращении в Бордо верхом, а вместо этого нанять лодку. Как только миссия будет завершена, назад можно будет добираться без спешки.

Очередной порыв ветерка пронесся по прогалине, и Машо уже собрался поторопить коня, но помедлил.

Что-то было не так.

Может, он чего-то не замечает? Нет, как будто ничего необычного, ничего такого, что обратило бы на себя внимание.

Или это нечто, чего он не видит, отсутствие того, что должно быть? Вряд ли.

Может быть, звук? Тоже нет.

Странное чувство не поддавалось объяснению. Покалывало шею. Он посмотрел вниз на каменную плиту. Ящерица убежала. Он в третий раз оглянулся на своих спутников. Их лица ничего особенного не выражали. Оба молчаливо ждали в нескольких шагах, когда он решится преодолеть оставшуюся часть пути. Их руки спокойно сжимали поводья и не искали оружия. Но все-таки ему не следовало позволять этим двоим так долго оставаться у него за спиной. Почти всю дорогу он старался пропускать их вперед, но и не давал далеко оторваться. Теперь же, когда они почти добрались до цели, он посчитал такую бдительность излишней.

Чутьем он понимал, что ни Гийем, ни тощий не представляли для него непосредственную опасность. Нет, тут что-то другое.

И оно не заставило себя долго ждать.

Птицы внезапно смолкли.

Слышно было только, как позвякивали уздечки, и как неловко, мелкими шагами переступают лошади по устланной листвой земле.

Машо пришпорил коня и первым вступил на каменистую тропу, которая вела от лесной прогалины под уклон к замку. Но было уже поздно.

Откуда-то сверху на него набросился некто в черном. За долю секунды, как ему показалось, этот рухнувший из кроны дерева призрак выбил его из седла. Падение Машо было жестким. Весь его вес пришелся на левую ногу. Он услышал, как что-то треснуло. В притихшем лесу звук прозвучал на удивление громко. Шнурок, тянувшийся от его левого запястья в седельную сумку к его ноше, теперь стал опасен. Конь, которого ему дали на постоялом дворе — флегматичный гнедой здоровяк, — до сей поры, очевидно, не бывал в таких переделках. Он встал на дыбы и дернулся к краю прогалины, волоча за собой Машо, который лишь беспомощно бился о бок перепуганного животного. Черная фигура спрыгнула на землю, но тут же вскочила и бросилась к Машо, пригибаясь как можно ниже и вытягивая перед собой оружие наподобие клешней, как краб. Лицо незнакомца было замотано, оставалась лишь щель для глаз. Рука в печатке сжимала кинжал.

Неожиданное нападение, хоть Машо его и предчувствовал, сбило мысли. Сейчас он почти беззащитен. Наконец он, изловчившись, ухватился за луку и попытался забраться в седло, но тут словно из ниоткуда, из сияющего неба, подобно воронам, опустились другие призраки в непосредственной близости от двух его компаньонов. Вороны, приседая, приземлялись на ноги. В то же мгновение Машо заметил, как Гийем и Жерар неторопливо подернули поводья, и понял, что его предали. Проезжая мимо Машо, они указали напавшим рукой на склон, давая понять: любой наездник остановится на вершине, чтобы дать лошади передышку и полюбоваться открывшимся видом. Или, быть может, западня была устроена заранее и черные призраки провели в засаде не один час.

Что ж, на помощь спутников рассчитывать не приходилось, и в этом заключалось какое-то мрачное удовлетворение. Он был прав, что не доверялся им.

Изо всех сил пытаясь устоять, Машо правой рукой выдернул клинок из ножен. Ему, ветерану Пуатье,[3] выбравшемуся живым из дюжины не таких переделок и стычек, не раз приходилось встречать опасность лицом к лицу. Правда, с годами он утратил былую ловкость, и сейчас движения сковывал шнурок, который связывал его с седельной сумкой. Конь теперь был сзади и толкал в спину, мешая найти точку опоры. Левой рукой он наконец нащупал луку седла. Осталось оттолкнуться от земли и запрыгнуть в седло, но нога утратила силу и твердость, и стало понятно, что это был за треск. Странно, что он не почувствовал боли.