Фес. У врат марокканского лабиринта - Глеб Шульпяков

Глеб Юрьевич Шульпяков

Фес

У врат марокканского лабиринта

От автора

Эта книга была написана в гостиницах, поэтому автор хотел бы с благодарностью перечислить те места, в которых она медленно появлялась на свет: Вьентьян – Луангпрабан – Бангкок – Венеция – Пномпень – Сиемреп – Сиануквиль – Вильнюс – Баку – Барнаул – Санкт-Петербург – Рим – Харьков – Батуми – Казань – Свияжск – Ташкент – Северодвинск – Кий-остров – Архангельск – Анапа – Тамань – Мадрид – Сан-Себастьян – Биарриц – Тула – Пенза – Орел – Спасское-Лутовиново – Тегеран – Исфахан – Йезд – Дмитров – Ржев – Коломна – Старица – Калуга – Дели – Нагар – Дхармасала – Стамбул – Тбилиси – Григолети – Ульяновск – Старая Русса – Боровичи – София.

Приблизительно около этого времени сильный ветер кармы будет толкать тебя сзади, вызывая страх. Не бойся его, это порождаемая тобой же иллюзия. Увлекаемый этим ветром, ты будешь двигаться то в одну, то в другую сторону, и твоему не имеющему опоры уму, подобному перышку, дыхание этого ветра будет служить конем.

Осмотр производился при естественном освещении. Температура воздуха +27 °C. Место происшествия находится в одной из комнат трехкомнатной квартиры. Помещение площадью около 30 кв. м. Квартира на текущий момент нежилая, в состоянии ремонта. Расположена на пятом (последнем) этаже дома старой постройки.

Окна комнаты выходят на балкон. Балкон не застеклен, ограждение – решетка. Балконная дверь не заперта, следов повреждения замка не обнаружено. Балкон общий с соседским, отгорожен решеткой и деревянными шкафами, предположительно голубятнями. Квартира соседей находится на той же лестничной клетке, что и вышеупомянутая квартира. Жильцов в соседней квартире на момент составления протокола не выявлено.

Входная дверь в квартиру не заперта, следов взлома не обнаружено. На месте происшествия имеются пятна красно-бурого цвета, два пятна диаметром по 3 см и одно – 5 см, предположительно – это кровь потерпевшего. При осмотре окружающей территории в непосредственной близости от места происшествия найдены:

– на расстоянии 2 м к северо-востоку обрезок металлической трубы;

– с западной стороны в 1,5 м мобильный телефон;

– на балконе скомканные платежные чеки;

– в ванной комнате два окурка от сигарет длиной 1,5 и 2 см.

В ходе следственных действий удалось установить, что название кофе на одном из чеков совпадает с названием кафе, расположенного под окнами квартиры. Время, указанное в счете, – 22.49. Дата предшествует дню составления протокола.

В соседней комнате обнаружена пустая бутылка емкостью 0,7 л, изготовленная из прозрачного зеленого пластика. При осмотре бутылки в косо падающем свете обнаружено два слабо видимых следа пальцев рук. После обработки в левом следе отобразилась центральная часть завиткового папиллярного узора. Во втором следе отобразилась правая часть центральной зоны петлевого узора с дельтой. Ножки петель направлены влево. Первичное заключение врача-криминалиста о причине наступления смерти прилагается. Протокол прочитан вслух следователем. Замечания на действия следователя и правильность составления протокола от понятых не поступили.

I. Исчезновение

Моя жена должна была вот-вот родить. Срок приходился на сентябрь, шла последняя неделя лета, но жена выглядела безмятежной, словно под комбинезоном не живот, а подушка, которую нужно таскать, как епитимью. Врач, лысый француз из европейского Центра, на приемах тоже откровенно скучал. «Хорошо, хорошо, очень-очень хорошо…» – пел на мотив из популярной оперы. Курсы для беременных ее не заинтересовали. Усаживаясь в машину, она пожимала плечами, и я понимал, что больше мы сюда не приедем, что все подчиняется той силе, мешать которой глупо, и что жена эту силу ощущает, а я нет. Француз утверждал, что впереди две недели, спешить некуда. Врачи из клиники, наоборот, решили уложить ее как можно раньше, чтобы не рисковать и заработать. Так я остался один.

Я остался один и полностью погрузился в себя и свои мысли. Мне все меньше верилось, что несколько лет мы прожили вместе и у нас будет ребенок. В душе словно открылись двери, долго стоявшие на замке, и сумрачное, обволакивающее нечто хлынуло из темноты, затапливая и заполняя все во мне.

Внешне жизнь шла по-старому. Утром в издательстве я смотрел вместе с художником обложки и верстку, которые мы утверждали и отправляли авторам или корректору, а потом тащились по пробкам к заказчику. Обычно, если переговоры проходили удачно, втроем – я, жена и художник – шли вечером в ресторан, поскольку получить заказ означало, что в издательстве будет работа, а в семейном бюджете деньги. И вот рука, машинально набиравшая номер, сбрасывала звонок. Ближе к дому ноги не слушались, я шел все медленней, словно боялся спугнуть кого-то, но кого? За год на новом месте мы даже с соседями не познакомились. Да и сама квартира выглядела теперь необитаемой, чужой какой-то. Ни восточные ковры, ни новая мебель, которую мы так тщательно выбирали, больше не радовали. С изумлением Робинзона разглядывая детские коробки, перебирая в шкафу юбки и платья жены, я не мог представить, кто носит эту одежду и для кого эти вещи куплены.

Я открывал компьютер и просматривал почту. Договоры, эскизы. И снова возвращался к музыке. Ash Ra – эта подзабытая группа подвернулась мне в Интернете, а художник посоветовал лавку, где продавали всю коллекцию. Там, под лестницей «Пушкинского», я и скупил то, что у них имелось. Унылые гитарные пассажи и сонное бормотание вокалиста, эта музыка идеально выражала мою меланхолию и тревогу. Или мне просто хотелось заглушить гул? Этот ровный и тусклый гул звучал в голове неотвязно, как вода, которую забыли выключить; на фоне гула даже голос моей жены казался нездешним. «Да, все хорошо, – долетало с того конца. – Нет, ничего не надо. Да, целую».

Она была безмятежна, а я чувствовал неясную и потому еще большую тревогу. Мне хотелось кричать, звать на помощь – а на том конце бубнил телевизор и шутили медсестры. Но когда жена вешала трубку, что-то недоговоренное оставалось в паузах между гудками, и эта пустота, эта тревога не отпускали меня, когда я запирал двери и выходил в удушливый летний вечер.

Улица погружается в сумерки. Неспешные и вместе с тем взвинченные, такие вечера наступают в Москве, когда лето на исходе и нужно поскорее догуливать август. В это время машины идут медленным плотным потоком. В раскаленном воздухе двоятся и наползают друг на друга огни. От бульвара еще сигналят, нетерпеливо и часто, но внизу перед площадью мостовая уже очистилась, поток набирает скорость. Отражаясь в лакированных капотах, и багажниках, и тонированных окнах, по машинам, как видения, плывут и Старый университет, и концертный зал, и театры, и рестораны. Особенно шумно бывает на нашей улице около семи вечера, когда у входа в кафе толпятся курильщики, а напротив высаживаются из автобусов туристы. Они спешат на концерт и смешиваются с теми, кто просто идет с работы или толкается в поисках лишнего билетика. В это же время в храме заканчивается служба, и прихожане тихо расходятся кто на бульвар, кто к метро. И те, и эти похожи между собой, как карты из одной колоды, словно их вынули и раздали из общей пачки.

Я всегда считал август особенным месяцем. Именно в конце августа, казалось мне, в жизни людей и города происходит нечто грандиозное, исчезает одна сцена и открывается новая декорация, еще более красочная и непостижимая. Приходит время, чтобы занять место в партере и не пропустить шоу. И вот ты не успеваешь, ты опаздываешь. Теперь он прозрачен, твой тоннель, ни шум толпы, ни колокола, ни консерваторские гаммы не могут уничтожить его стен. Что бы ни происходило, мир остается снаружи, а ты идешь по тоннелю дальше.

Спортивный клуб, куда я почти каждый вечер прятался от собственных мыслей, построили несколько лет назад во дворе Старого университета. Пирамида с круглыми окнами стояла как раз на месте сквера, куда мы студентами сбегали пить пиво, то есть я, в сущности, плавал на месте собственной юности, и это, если вдуматься, было грустное совпадение.

Клуб пустовал, никто не отражался в зеркалах, не брызгался под душем и не болтал в шезлонгах по телефону. Вода в бассейне застыла, как стекло, и глядя на ярко-желтые ласты, на доски и полотенца, брошенные на бортике, я представлял себе, что мир пуст, а люди, которые в нем жили, исчезли.

Сауна потрескивала от жара, я ложился на верхнюю полку и складывал на груди руки. Когда сердце начинало стучать в горле, выходил в душ под ледяную воду. И холодный душ, и тщательное бритье, и упрямое, до обморока, лежание в сауне – все это наполняло время мелкими заботами, которые не давали думать о том, что ждет впереди. Зачем? Если все и так неплохо складывается?