Панихида по Бездне - Гавриил Данов

Панихида по Бездне

Гавриил Данов

© Гавриил Данов, 2017

ISBN 978-5-4485-6304-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Незыблемый

В беспроглядной, вязкой темноте, в глухой тишине. В беспощадном холоде, над распростёртым морем из гнилой воды. На каменном утёсе. Там одинокий монумент, весь покрытый застывшей чёрной магмой от когда-то бушевавшего огня. С несклонной осанкой он стоит, застыв взглядом на пустоте. Его исколотые неумолимым ходом времени ложбины овили жадные до влаги языки. Лианы, корнями разрывающие стан и упивающиеся кристальными слезами на каменном лице. Извечный холод кроет его инеем, а чёрная трава внизу щекочет ноги. В терпеливом молчании стоит здесь этот монумент и, веруя, ждёт своего часа.

Века для камня уже быстрей минуты, а годы – быстротечнее секунд. Время летит мимо него, задерживаясь лишь для того, чтобы изрезать тело новой каменной морщиной. И за всеми идущими мимо него мгновениями его усталые глаза внимательно следили и наблюдали, неспособные отвернуться. Чёрный монумент смотрел, как опустели стальные коридоры, как в скальный потолок бил яркий свет, как из расколотого неба лилась вода, заполнив бесконечность под ногами, и как пали в темноту ещё более тёмные души. Он наблюдал, как издыхал мертвец, держа его в своих холодных, но заботливых руках. Чёрный монумент смотрел и плакал по нему так горько, как никто из тех, кого усопший когда-либо любил. Камень видел изменчивый мир вокруг, весь неумолимо бесконечный ход с того самого момента, как был рождён на свет. Он помнит всё это, ибо забыть ему не дано.

Когда-то всё было иначе. Задолго до всех этих огорчающих событий. Столетия назад камень был иным. Он был высоким, гладким, белоснежно-белым. Нетронутым Времени Отцом. Тогда он преграждал дорогу смелым дуракам, как ему велел родитель. Тогда на его могучей каменной груди, всем на обозрение, зияли тяжёлые слова, что вмиг могли смирить бунтующие нравы приходящих бравых наглецов.

О, те слова имели пугающую силу. Их смысл пестреет мудростью даже сейчас, когда чернеющая корка скрывает их от сторонних глаз. Мог бы в те давние мгновения подумать их писавший, что, даже пав в бездонную, немую черноту, они продолжат нести смысл? Пускай сейчас не сыщешь способных прочитать, пускай за плотной коркой магмы их и не увидишь, слова всё ещё сияют на груди незыблемого стража. И даже будучи неозвученными, они будут возникать в умах пришлых как символ неизменной очевидной правды.

Чёрный монумент всё знает и всё понимает. Он несгибаемо терпит на себе нападки времени, неся свой долг, лишь потому, что хранит в уме слова, слетевшие с губ, кажется, самой природы. Она обещала, что чёрный камень снова озарится светом, что когда-нибудь его обдуют свежие ветра востока. Певучий голос прекрасной сладострастной девы обещал, что когда-нибудь камень станет постаментом самой жизни. И потому сейчас он не прогнётся. И потому будет нести свою заботу, смиренно терпя вечность. До тех пор, пока судьба не возвратит его истерзанное тело на свет, вязкая темнота будет обступать его несклонную спину, а забытые письмена будут отзываться неслышным гласом в чёрной пустоте Бездны.

– Прости меня, – промолвила фигура в тёмном.

Молчанием ответил ей мертвец.

Глава 2. Грань

Прохладная вода холодит закипающий ум. Несильное течение ласкает затылок, развивая волосы в потоке. Он медленно прикрывает глаза, впуская мягкую темноту в свои заполненные битым стеклом чертоги. Нежный звук воды проносится сквозь разум и, с едва заметным шипением остывающих нервов, уносит бушующие мысли с собой, вниз по течению. Тело заполняет струящаяся лёгкость. Она освобождает его конечности от гневливых спазмов. И вот тело уже растворяется в воде. Медленно срастается с безмерно прелестным потоком.

Этого бы он хотел. Всеми остатками своей скисшей души он хотел бы, чтобы именно эта манящая иллюзия приснилась ему сегодня. Но сны не хотят его приютить. Мозг, окропляемый повторяющейся чередой мыслей, привык заходить в тупики и не способен сейчас окунуть пылающую голову в эту прелестную фантазию. Потому он мечтает о сне, вместо того чтобы его видеть.

Несмотря на окружение, что наполнено мягкой периной, он не спит. Несмотря на свежесть с моря, на лёгкий лунный свет, на ароматную сирень, что в двух шагах от дома, и на приглушённые звуки природы. Несмотря на всё, исходящее комфортом, столь приятным, что, кажется, самому миру нужно, чтобы он уснул, дрёма не желает его даже коснуться. Что-то неизвестное для него нещадно жалит и без того изжаленные нервы.

Он замирает, надеясь на глубокий сон, и окунается в борьбу со своей же собственной головой. Пытается ровно дышать. Отбросив свои мечтанья о чудесном сне в угоду хоть какого-нибудь, пытается отстраниться мыслью от чего-то конкретного. И спустя часы его потуги приносят пользу. С глубоким вдохом вниз льётся мир. Ощущенья, запахи и звуки – всё медленно стекает вниз, плавясь и устало искажаясь в восприятии. Сплошной туман накрывает бесконечную череду образов в голове. Из практически беспроглядной дымки выходит мысль. Наиболее чёткая по сравнению с иными.

«Кажется, оно».

Он никак не может разобрать, что несёт собой эта странная опьяняющая иллюзия. Подаётся чуть вперёд, окунается поглубже в дрёму, хочет всё самостоятельно проверить. Мягкие стенки мира обволакивают его голову, открывая ему пропасть за собой. Лицо обдаёт смрадом. Сплошное облако гнилой пакости, что витает над перегнившей кучей. Там, внизу, варево, отвратная каша из мыслей и эмоций. Он наплодил это своим буйствующим разумом. Прилежно сцеживал, не желая разбираться. Выбрасывал именно сюда, когда считал, что слишком устал, чтобы копать. Здесь ему знаком каждый уголок. Каждая небольшая часть, осколок или попросту частичка. Всё прошло сквозь ненависть в его сознании.

Мир, подобно сыпучим пескам, тянет его именно туда. Он понимает это, и всё тело покрывает жуткой дрожью. До безумия боится, хочет всем своим нутром избегнуть того, во что его погружает расплавленный мир, полностью сторонясь той ясной как день мысли, что так ныне выглядит его сон. Как ни старайся, как ни противься, а выход будет всегда один – рано или поздно придётся примириться, заставить себя выхлебать всё это варево до дна, стать со своими проблемами единым целым.

Он швыряет смирение туда же и спешно разворачивается в поисках спасательного круга, который вынесет его обратно в явь. Но массы плавящихся стен обрушиваются, не давая ухватиться. Он захлёбывается в своём собственном сне и опускается всё глубже. Вот уже до боли знакомые вопли со слезами, ветхая кровать, такая уютная в совсем не уютном месте, и вечная погоня. Всё то самое, что ненавистно пенится в его голове. Он слышит отзвук всего этого позади, и руки с новой силой впиваются в мягкий воск стенок. Всё существо его стремится прочь, безудержно стараясь зацепиться.

Горло наполняется истошным криком, но тот не покидает рта. Скапливается и лишь эхом отражается внутри. Он брыкается, беснуется, бесцельно мельтешит руками, неспособный на что-либо большее. Противится, казалось, всем собственным существом.

Обжигающая слякоть касается ступни, и он пытается отдёрнуть ногу вследствие болезненного спазма, но не выходит – он более не правит телом. Варево поглощает его плоть, подбираясь выше. Пекущая слякоть агонией покрывает его икру, потом бедро, вверх по спине, и даже голова уже почти полностью покрыта ею. Глазами он рыщет в вышине, надеясь на тот самый круг. Умоляет судьбу о спасении и изливается горькими слезами от горючей, выжигающей каждую излучину тела гадости. Себе же назло он получает ответ своим мольбам из темноты над головой.

В комнате раздаётся скрип. Еда слышный, незаметный даже для бодрствующего человека. Мимолётный отзвук, не значащий ничего. Но именно его он так желал. В туманной, полной ненависти голове этот мелкий скрип разносится оглушающей тревогой. И как только он касается его ушей, улыбка разрезает частично выглядывающее из варева лицо. Безумная и даже в чём-то лукавая, хотя и не найдёшь для такой эмоции мотива.

Как и не скованные вовсе варевом, из слякоти легко выбрасываются руки. Они хватаются за незримый звук, как за верёвку. Пальцы смыкаются замком так крепко, что не разжать и ломом. Тело подтягивается вверх, оставленное гремучей кашей, и прилегает плотно к своей столь желанной подмоге. Он вскидывает голову куда-то верх, и с невозможной силой спасательный трос взымает вверх вместе со спасённым.

Мир восстанавливает свой нормальный образ. Расплавленные массы скоро вливаются обратно, затвердевая в своей прежней форме и возвращая привычную картину окружения. Он наблюдает за этим прекрасным действом, не опуская вниз головы, не оборачиваясь на то, что его чуть не поглотило.