Тайна лесного браконьера - Йенс Хольм

Хольм Йенс

Тайна лесного браконьера

1

Мне показалось, что за мной кто-то идет. Я остановился, прислушался и неосторожно наступил на сухую ветку. Она треснула, да так громко, что слышно было наверняка во всем лесу.

Кругом была разлита густая темнота. Лишь между кронами деревьев угадывалось небо: ни одной звездочки на нем. Последние дни были очень жаркими, и сейчас собиралась гроза. Все обложено тяжелыми черными тучами, в воздухе застыло напряжение.

Я замер затаив дыхание и ничего не услышал, кроме громкого стука собственного сердца. Я решил двигаться дальше, сделал несколько шагов и наткнулся на дерево. Что со мной? Раньше я никогда не испытывал страха в ночном лесу.

«Спокойно, спокойно, не волнуйся», — увещевал я себя. Похоже, мне удалось успокоиться — ведь местность мне хорошо знакома. Повернул назад к узкой тропинке. Еще две-три минуты, и я доберусь до большого дуба, у которого назначена встреча с моими друзьями.

Я осторожно двинулся дальше, размахивая фонарем. Он не горел. Надо было бы включить его, но в темноте я оставался невидимым. Эта мысль придавала мне уверенность. Я чувствовал себя этаким человеком-невидимкой, неуязвимым для противников. Но жаль, конечно, что я не мог использовать фонарь по назначению. Это была старинная вещь с массивной дужкой, прочно охватывающей емкость, куда наливался керосин или масло, и стеклянным колпаком — цилиндром, защищавшим горелку от ветра. Таким фонарем, наверно, пользовались в давние времена пираты. Я нашел его в темном углу чердака дядиного дома и захватил с собой, так как счел, что такая вещь очень пригодится в деле, которое мы затеяли нынешней ночью.

Вдруг что-то хлестнуло меня по лицу. Я так испугался, что меня даже прошиб холодный пот. Сдавленный крик вырвался из моего горла. Но тут я понял, что это всего лишь ветка дерева, и мысленно отругал себя за идиотизм.

Я быстро поднял фонарь, который выронил, и пошел дальше, ориентируясь по вершинам деревьев. Они были заметны на фоне ночного неба. Только так я мог держаться нужного мне направления. Кругом стояла глухая тишина. Даже не слышно шелеста листьев: они бессильно повисли в томительном ожидании грозы.

«Скорей бы она грянула!» — подумал я и тут снова услышал звуки шагов. На сей раз кто-то действительно двигался позади меня и совсем рядом. В этом не было сомнения.

И тут мне стало ясно: какой же я болван! Ведь это, наверно, кто-нибудь из наших, решивший, как и я, пораньше прийти на место сбора. Скорее всего, это Эрик или Очкарик, а может, Катя. Конечно же, это кто-то из нашей компании. И он, вероятно, струсил так же, как и я. Кто бы это ни был, сейчас он тоже остановился. Я набрал полную грудь воздуха и издал протяжный крик, стараясь, чтобы он как можно больше походил на крик совы. Это был наш условный сигнал.

То, что я изобразил, честно говоря, вряд ли можно было принять за голос ночной птицы. Ни одна сова в мире не откликнулась бы на мой зов. Но лучше у меня не получилось.

Подав условный сигнал, я успокоился и подумал, что мне теперь нечего бояться: сейчас раздастся ответный крик, и все будет в порядке… Но вдруг в нескольких шагах позади меня прогремел грубый мужской хохот. Дикий страх охватил меня — такого я не испытывал еще в своей жизни. Смех этот звучал язвительно, злорадно, угрожающе — настоящий сатанинский хохот. Такой я слышал разве лишь в фильмах ужасов.

На несколько мгновений страх буквально парализовал меня. Потом я сломя голову рванул куда глаза глядят, продрался сквозь заросли кустарника, упал, быстро вскочил и понесся дальше, спотыкаясь о корни деревьев и не видя ничего вокруг. Лишь бы подальше от того страшного места! Конечно, я потерял ориентировку и не представлял, в какой части леса нахожусь. Удивительным образом фонарь все еще оставался в моей руке. Страх безостановочно гнал меня вперед, и я не решался затормозить хотя бы на минуту, чтобы прислушаться. В конце концов, окончательно обессилев, я споткнулся и упал прямо в ручей.

Только тут я сообразил, где нахожусь. Ведь ручей протекал прямо у большого дуба, и до места встречи надо было сделать буквально несколько шагов.

Тихонько полежал, напряженно прислушиваясь, но ничего не слышал. Потом опустил руку в ледяную воду, чтобы определить направление течения, и убедился: нужно брать правее.

Очутившись у дуба, я обнаружил, что никого из наших там еще не было. Пришлось усесться под огромным деревом в ожидании. Уставившись в окружающую темноту, я почувствовал себя одиноким и беззащитным и стал вслушиваться — не раздадутся ли шаги. Что за странная история? Кто этот мужчина с омерзительным хохотом? И что он делал темной глухой ночью в лесу?

Вдруг недалеко что-то зашевелилось. Страх опять обуял меня, но ненадолго. Оказалось, это шуршал еж: он медленно приблизился ко мне. Бедный зверек напугался, наверно, еще больше меня.

Я протянул руку и легонько погладил его. Он мгновенно свернулся в клубок и замер — этакое колючее ядро. Тут я окончательно пришел в себя и вдруг почувствовал, что не боюсь никого и ничего на белом свете. Почему? Может, потому, что ощутил рядом с собой живое существо, еще более беззащитное, чем я. И неважно, была ли это собака или маленький еж, — главное, рядом со мной находилась живая плоть.

Поставив на землю фонарь, я немного расслабился. Пусть теперь подходят мои друзья. Я взял себя в руки и могу посмеяться над своими недавними страхами.

Я сидел, опершись спиной о ствол дерева, и размышлял. Прошло уже пять дней после того, как Эрик, Катя и я зарыли клад в гуще леса — там, где мы построили хижину. И только сейчас, когда вся наша компания соберется вместе, мы отправимся туда, где спрятано сокровище. Я представлял, как удивится Очкарик — да что там, он будет просто потрясен, — когда увидит деньги. Ведь ему ничего не известно о нашем кладе. Мы ни словом не обмолвились о том, что собираемся потратить тысячу крон на то, чтобы воплотить в жизнь изобретение, которое он сделал вместе с Штоффером. Я воображал, как Очкарик будет счастлив, когда узнает об этом. И мы вместе с ним.

Пожалуй, самое время рассказать о моих друзьях. Я так увлекся, описывая свои приключения в темном лесу, что забыл об этом. В первую очередь представлю Эрика. Ему почти пятнадцать, зимой он блондин, а летом его волосы так выгорают, что кажутся седыми. Вот уже много лет он — мой лучший друг. Мы учимся с ним в одном классе, конечно, в Копенгагене. А здесь, в приютившемся на северном берегу острова Зеландия небольшом курортно-рыбачьем поселке, где обычно проводим летние каникулы, мы живем поблизости друг от друга. Он с родителями — у них своя дача, а я у дядюшки с тетушкой, которые обитают тут круглый год.

Теперь об Очкарике. Собственно, это прозвище: он близорук и постоянно носит очки. А зовут его Пелле и учится он тоже в нашей школе. Очкарик из бедной семьи. Его отец долго был безработным, а мать тяжело болела. В этом году они по совету врача сняли старое бунгало — летний дом с гаражом в березовой роще за поселком. Очкарик никогда об этом не говорил, но наверняка его родителям с большим трудом удалось наскрести деньжат на отпуск. Кстати, мои предки тоже не очень состоятельные люди, но мне каникулы не стоят ни гроша. А вот у отца Эрика немалый капитал.

Не знаю, что это я о деньгах-то разговорился. Собственно, мне только хотелось сказать, что Эрик и я были не очень-то обрадованы, когда узнали, что Очкарик тоже собирается провести здесь каникулы. Дело в том, что в школе мы с ним не дружили, более того, нам он казался странным парнем. Он ничем не интересовался, кроме физики и химии, и был просто без ума от этих предметов, которые мы с Эриком терпеть не могли. Вот почему с Очкариком у нас не было ничего общего. Во всяком случае, так думали мы до начала каникул.

Здесь же мы вдруг обнаружили, что совершенно неправильно судили о нашем школьном товарище. Когда узнали его поближе, он оказался на самом деле парнем что надо, В пустом гараже возле бунгало Очкарик устроил настоящую лабораторию и производил там всевозможные опыты. Вот таким умельцем был наш физик-химик.

И несколько слов о Кате. Может, я поступаю не особенно вежливо, когда говорю в последнюю очередь о единственной девочке в нашей компании. Но я просто не уверен, что хорошо ее знаю. Итак, ей четырнадцать, темноволосая, загорелая, очень красивая. Отец у нее славянского происхождения — не то из России, не то из Польши. Поэтому и имя у нее такое. Живет она здесь вместе с ним, ведет хозяйство, готовит еду. И тем не менее ухитряется целые дни проводить вместе с нами. Не знаю даже, как ей это удается. Возможно, потому что ее отец — профессор. А ученые люди, как известно, не обращают внимания на то, что пыль в доме вытирается не особенно тщательно. А потом Катя рассказывала, что он любит одиночество и ему даже приятно, если она уходит из дома.