Сценарист. Спецвыпуск. Сценарии Наны Гринштейн - Коллектив авторов

Сценарист

Спецвыпуск. Сценарии Наны Гринштейн

Специальный выпуск альманаха «Сценарист» посвящен творчеству сценариста и драматурга Наны Гринштейн. В сборник вошли сценарии «Машина любви», «Быть», «В лесу», «Двадцать тел спустя».

Составитель Александр Молчанов

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Нана Гринштейн: «Для меня классным в этой профессии является то, что есть возможность прожить много жизней! Это счастье!»

Расшифровка прямого эфира на сценарном онлайн-канале.

Александр Молчанов: Коллеги, я вас приветствую на нашем кухонном телевидении. Меня зовут Александр Молчанов. У нас сегодня в гостях сценарист и драматург Нана Гринштейн. Нана, здравствуйте!

Нана Гринштейн: Здравствуйте! Приветствую всех! Рада всех видеть!

А.М.: Я считаю, что любые истоки творчества, истоки любой личности находятся в детстве. Я сегодня заглянул в Википедию и узнал, что Вы родились в Баку. Что для Вас Баку рубежа 70—80-х годов? Есть какой-то образ детства, связанный с этим городом?

Н.Г.: Вы знаете, мне достаточно сложно об этом говорить, потому что я не была в родном городе с тех пор, как уехала из него в 88-м году. Так, просто ассоциативно, первое, что я почему-то вспоминаю – это голубые занавески, которые я видела каждый день, когда просыпалась утром. Наверное, это не имеет никакого отношения к городу, но вот это колыхание и солнечный свет, что-то, что мне иногда кажется, я увижу утром, когда просыпаюсь. Но поскольку обстоятельства моего отъезда были достаточно трагическими – я наполовину армянка, наполовину еврейка, поэтому я понимаю, что вряд ли когда-либо окажусь в этом городе, и боюсь, что его уже просто нет. И может быть это какая-то защитная реакция, может быть ещё что-то, я волнуюсь сейчас, когда говорю об этом, но какой-то связи с городом я не ощущаю.

А.М.: Было ли что-то в детстве, с чем Вы сейчас ощущаете связь, кроме этих голубых занавесок, может быть книги какие-то, может быть люди какие-то? То есть что-то, что Вы оттуда из прошлого забрали сюда в настоящее.

Н.Г.: Были люди и, конечно же, было очень много книг, которые я читала в детстве. Собственно, я была таким ребёнком, который проводил всё время с книжкой, и это были, конечно, мои главные друзья. Я читала, наверное, такой достаточно стандартный набор книг для ребёнка того времени, ничего особенного. На самом деле очень важной книгой для меня были «Три мушкетёра» Дюма и остаются по сей день. Я думаю, что это один из совершенно идеальных образов, созданных Дюма. И тут дело не в литературных качествах, я прочитала потом огромное количество всякой сложной и интеллектуальной литературы, а просто это какой-то архетип, который удалось поймать и создать Дюма, на основе которого было создано огромное количество самых разных других произведений. На меня, безусловно, это оказало большое влияние – страсть к путешествиям, к приключениям, попытка найти их в обыденности, которая меня окружала. Я жила в новом районе и напротив моего балкона был детский сад и в этом детском саду жило очень много черепах, они ползали в кустах и на них можно было иногда наступить. А ещё вот такой образ из детства: дело в том, что я жила на третьем этаже и в перерывах между чтением книжек смотрела вниз. А у нас так принято было, что все какие-то значимые события люди выносили всегда наружу, и поэтому все похороны происходили внизу и я довольно часто, к сожалению, видела покойника сверху, которого несли в гробу и процессию с оркестром, который его сопровождал. А также, примерно с той же частотой я видела свадьбы, которые проходили там же во дворе, в большом шатре, который у нас считался детской беседкой, его перекрывали какими-то коврами, всю ночь звучала безумно красивая восточная музыка, люди праздновали – плясали, ели плов, шашлыки. Смерть, рождение – это всё я наблюдала. Очень интересный был ракурс, потому что я могла на всё это смотреть немножечко сверху.

А.М.: А было ли какое-то понимание себя в то время: «кто такая я, кем я буду»?

Н.Г.: Конечно. Я думаю, что главный человек, который у меня был тогда в детстве, наверное, это была я. Собственно я сама с собой жила, не была особенно общительна, а где-то к подростковому возрасту вообще стала достаточно одинока. Я не дружила с одноклассниками, точнее они со мной не сильно дружили. Кем я хотела стать? Дело в том, что я никогда не думала, что буду заниматься каким-либо видом искусства, потому что я была очень хорошим и серьёзным математиком. И к окончанию школы занималась уже по значительно более серьёзным учебникам, чем школьные. Еще хотела заниматься океанологией, меня это увлекало.

А.М.: А был какой-то образ будущего? Например, я много кем хотел стать. Один из таких аватаров будущих – это был образ учёного из книги «Миллион приключений». Там один из героев решил скрестить комара с гусем, не помню зачем, правда. И вот он целую ночь сидел в лаборатории, скрещивал этих животных, и у него получилось какое-то чудовище с клювом, с перепончатыми крыльями. И мне казалось, что это круто. Мне в этом нравилось всё: ночь, лаборатория, все спят, а я меняю мир. Мне казалось это настолько классно, даже интереснее, чем посмотреть на само загадочное животное. Было ли какое-то представление, чем Вы будете заниматься?

Н.Г.: Александр, я скажу страшную вещь – у меня его и сейчас нет. У меня не было никакого представления о том, кем я буду. Был момент, когда оно появилось, и я сейчас об этом расскажу. Если честно, я настолько жила одним мгновением как, наверное, во многом и сейчас, что я и сейчас до конца не понимаю кто я по профессии. Вот мы сейчас проводим эфир с драматургом Наной Гринштейн, а для меня это под большим вопросом. Мне просто казалось, что будущее прекрасно, и честно была уверена в том, что я буду крутой. Это единственное, что я знала тогда. А сейчас тоже в этом как бы есть сомнение. Позже, когда я стала больше заниматься музыкой: я пела, писала песни, играла на гитаре, сама её освоила, у меня музыкальная школа по классу фортепиано, в тот момент я вдруг поняла, что моё место на сцене с гитарой и микрофоном. И возможно, так и было бы, потому что когда я оказалась в Москве, я поступила на физика-оптика, и моё первое образование было техническое, я собственно бросила институт, из-за того что пела. Я пела везде, где только можно, я пела на Арбате и мне какие-то продюсеры предлагали продолжать карьеру. Но поскольку это было конец 80-х, начало 90-х, такое безумное время, а я была нонконформистской, поэтому ни на какие такие коммерческие предложения я не соблазнялась. А потом я сорвала голос.

А.М.: А что Вы пели?

Н.Г.: Свои песни. Я сама писала песни. У меня, наверное, на пару альбомов их написано.

А.М.: Очень интересно! А записей не сохранилось?

Н.Г.: Почти не сохранилось. Потом выяснилось, что в те времена меня кто-то записывал на обычный магнитофон, и эта кассета уехала куда-то в Израиль, и там говорят, молодёжь её слушала ещё долгие годы. Мне конечно приятен такой миф.

А.М.: На самом деле это очень интересно, потому что в конце 80-х, начале 90-х какой-то мощный креативный взрыв был и рок-н-ролл совершенно чумовой. Это сейчас каждый шаг фиксируется. У моего сына фотографий больше, чем у какого-нибудь Людовика ХIV или у какого-нибудь испанского короля. А тогда это всё уходило в никуда.

Н.Г.: Понимаете, эта неуловимость, и такая недоказуемость наших воспоминаний мне нравится. Я не могу сама себе доказать, что всё это было. И мне это нравится.

А.М.: Похоже, что мы последнее поколение, которое это запомнит.

Н.Г.: Да! И кроме этой нашей памяти, в общем-то, больше ничего нет, а учитывая то, что память такая вещь видоизменяющаяся, и ей в полной мере тоже доверять нельзя, она сама деформирует прошлое. Это очень правильный опыт. Я дико рада, что мне повезло, и что я оказалась в это время в этом месте. У меня была очень яркая жизнь в Москве вот в эти годы, и она тоже очень сильно затмила, конечно, моё детство.

А.М.: Я так понимаю, что во ВГИК Вы поступили сначала на режиссёрский, а не на сценарный. А почему на режиссёрский и почему ушли? Если не секрет, и если за этим тоже какая-то страшная история не скрывается, которую нельзя никому рассказывать.

Н.Г.: Мои истории – это истории человека настроения. Я же во ВГИК поступала практически случайно. Где-то за полгода до момента подачи работ на творческий конкурс, мне пришла в голову мысль, что я хочу быть режиссёром. Я придумала фильм и хотела его снять. И своим соседям по факультету, по общежитию рассказывала, им всё это дико нравилось.

А.М.: А что за фильм? А расскажите про что?

Н.Г.: А я расскажу-расскажу. А потом я как-то про это своё желание подзабыла и тут приезжает моя подруга из Брянска, мы с ней хипповали, она остановилась нелегально у меня в общежитие. И она говорит, что хочет поступать на актёрский в какой-нибудь любой вуз. А поскольку меня отчисляли уже за то, что я пела и ходила босиком, то я сказала ей: «Мне всё равно нужно общежитие, мне же надо где-то жить в Москве, поэтому давай я с тобой буду вместе поступать куда-нибудь на актёрский». И мы стали куда-то пытаться поступать. И мне даже кажется, что я первый тур в ГИТИСе прошла в 91-м, а может быть, и нет. Но, во всяком случае, читала. Да, было дело. А потом мы пришли во ВГИК, и оказалось, что там набор на документальную режиссуру. Мы никакого представления об этом не имели, но подали документы. Конкурс был меньше, чем на игровое. И нас взяли обеих, я думаю потому, что мы были настолько странные и сумасшедшие, что не взять двух этих странных и сумасшедших девушек было просто нельзя. Я действительно была босиком, с гитарой, в дранье, с фенечками до локтей. Как такую не взять? Красивая ещё! Взяли. А потом оказалось, что мы поступили на курс к Лисаковичу, которому вот это всё не близко совсем. Я очень скоро стала понимать, что меня не то чтобы совсем ничему не учат, но как бы рассчитывают на то, что я что-то уже знаю, а я не знала ничего. То, что я пыталась сделать, как-то не приветствовалось. Я сняла полудокументальный фильм, который шёл под «Музыку для аэропортов» Брайана Ино, читала там какой-то очень странный закадровый текст, это были какие-то письма, и какая-то девушка прекрасная ходила по крышам. И там развивался какой-то небольшой сюжет. Мои мастера заснули на показе, после чего сказали: «Нана, думайте, что Вам делать дальше». Но самое ужасно было то, что к этому моменту я сорвала голос, и меня хотели было отчислить за профнепригодность, потому что, что это за режиссёр, который разговаривать не может. То есть пение моё закончилось плохо. И тут оказалось, что набрал уже курс Юрий Николаевич Арабов. Я не поступала на этот курс, я не знала, что идёт набор. Я пришла в сентябре вольнослушателем, уже забрав документы с режиссуры, потому что понимала, что это тупик. Даже не помню где я к тому моменту жила, по-моему, всё же кантовалась как-то во ВГИКовской общаге, хотя и была уже нелегалкой. Пришла и поняла, что это моё. Во всяком случае, я поняла, что это мой мастер. Я не могла сказать, что я сценарист или, что я хочу быть сценаристом, но я понимала, что это единственное место сейчас в этом городе, которое моё. Дальше была череда каких-то бюрократических моментов, которые в итоге меня сделали официально студенткой. Официально закончила и защитилась.