Ha горных уступах (сборник) - Казимеж Тетмайер

Казимеж Тетмайер

На горных уступах (сборник)

Генрику Сенкевичу, творцу трилогии, в знак преклонения посвящает автор.

Часть первая

Разбойничья изба

Однажды, в начале ноября, страшный ветер, бушевавший в горах три дня и три ночи, наломал столько деревьев в Татрах, что местами целые склоны были завалены сосновым буреломом… Лишь кое-где торчали буки с замерзшими листьями, державшиеся на глубоко ушедших в землю корнях. Потом пошли дожди, потом снег, и раз ночью, к концу ноября, стало сильно морозить.

В ту ночь два брата – Юзек и Сташек Лущики, из Буковины, Андрей Косля и Гилярий Питонь из Костелиск пришли на полянку в дремучем лесу под Кошистой горой. Шли они издалека, из Спижа, с тяжелой ношей: они ограбили еврейскую лавку, забрали там не только деньги, а и всякого товару; полотна, сукна, которое можно было хорошо продать новоторжским евреям, – да, кроме того, Косля нес на плечах большую серну, которую он убил на Белых Водах, метко попав ей в лоб камнем. На диво он камни бросал, – вообще он был искусник: например, присев на корточки и взявшись руками за большие пальцы у ног, он мог вскочить на высокий стол.

И бегал он так, что, схватив собаку за хвост, мог гоняться за ней, сколько душе его было угодно. Было у него прозвище: Косля Проворный, или Гонец. Звали его иногда еще не то Гордый, не то Горный – оттого-ли, что горд был он очень и спесив, оттого-ли, что редко бывал в долинах, а все больше в горах сидел. А может, звали и так и так.

Лицо у него было ясное, как солнце, продолговатое, с вечной улыбкой, – а искалечить человека для него было все равно, что рукой замахнуться. Высокий был он и гибкий, как сосна. Смерть двух людей уже считали за ним.

Братья Лущики, Юзек – старший и Сташек – младший, были дюжие, широкоплечие, огромного роста, смуглолицые парни. Волосы носили они длинные с косичками от висков до плеч, а в косички вплетали стеклышки и блестки. Волосы у них были черные, всегда намазаны маслом, – а молодых бычков они вскидывали на плечи, как овец. Был у них обычай освещать себе дорогу, поджигая какую-нибудь избу на краю города или села, где они грабили ночью. Называли их за это – Лущики Яркие. Четвертый, Гилярий Питонь, из Костелиск, был мужик среднего роста; прозвали его Вьюном, – он умел на диво извиваться под чупагой[1] и ломался так, словно у него костей не было. Был он белокур, с кудрявыми волосами, и так ловко крал баранов и волов на полянах, что никто с ним в этом сравняться не мог; а кроме того он умел играть на свирели, и с ним было вееелее итти в дальнюю дорогу и ночевать в глуши.

Герштом или атаманом этой шайки был самый старший и самый расторопный, Юзек Лущик. Когда-то он был под началом у покойников Юзька и Яська Новобильских, происходивших из рода, который славился и своей древностью, и своими разбоями… Их имена он всегда вспоминал с честью и часто молился о вечном покое их грабительских душ:

– Пусть вам Господь Бог простит двадцать и семь разграбленных лавок и три смерти людские!

– Добрые были мужики! – говорил он.

Сташек Лущик держал караул на полянке; холод грыз так, что трудно было выдержать. Месяц ясно светил. Смотрит Питонь на сваленные церевья, почесал в затылке и говорит:

– Эх, если б вот из них изба выросла!.. Было б где погреться!

Посмотрел пытливо на него Сташек Лущик:

– А знаешь, Гилярий, она бы тут могла хоть сейчас вырасти! Ничего не надо, срубить только суки, стволы укоротить и досок достать для крыши. Пригодилась бы такая изба нам не на один раз!

– Эге, да ведь и до лесопилки недалеко, в Поронин за досками сбегаем, – отозвался Косля, поднимая голову над серной, с которой он снимал шкуру, а у самого глаза засветились при мысли, что и в лютый мороз не придется сидеть у отца в деревне.

– Знаете, парни, так холодно… возьмемся-ка за работу, – говорит Питонь. – Хоть бы руки погреть!

Юзек Лущик стал очень хвалить эту мысль.

– Будет где и переночевать не раз, да в случае и скотину продержать можно будет… Кто знает, что Бог пошлет – авось, коли придется, и подольше просидим вдали от жилья человеческого…

Хорошо помнил он те страшные ночи, которые несколько лет-тому назад ему пришлось провести с Яськом Новобильским в Магурской пещере, когда на них, как на волков, облаву устроили. Отмерзли у него тогда два пальца на левой руке, он их топором отрубил:

– Они как деревянные были; положил я их на пень: отрубил, – говорил он.

Мысль построит избу в чаще, куда, кроме них, могли пробраться только волк, да медведь, показалась им превосходной.

Не надо будет уж петь:

«На зеленом буке листочки белеют –Кто же добрых молодцев зимою согреет?..»

– Сам Господь Бог навалил нам деревьев; чего им попусту лежать, – говорили они. – Пол-работы убыло, рубить не надо. Пусть хоть часть Божьего дара не сгниет.

И пока Косля драл шкуру с серны, трое остальных чупагами обтесывали стволы и верхушки сваленных сосен. На другой день Сташек Лущик и Косля пошли купить досок в Поронинской лесопилке, и подвезли их к лесу, не говоря, куда везут. В лесу доски пришлось тащить, – возу негде было проехать.

А вечером доски были уже на месте.

Ели серну, пили водку, принесенную из Венгрии, знаменитую боровичевку, от которой глаза на лоб лезли. Были у них гвозди, молотки, топоры – все, что надо. Устали они от работы, но зато все были веселы. Питонь уж играл на свирели, Сташек Лущик уж готовился плясать, как вдруг Юзек нахмурился и сказал.

– Эй, хлопцы, об одном мы забыли. Пилы у нас нет. Как нам дерево резать, или доски?

Покупать пилы им не хотелось, и так много уж денег ушло, а одалживать пилу где-нибудь в деревне нельзя было: это могло бы возбудить подозрение. Косля Проворный и Сташек Лущик сразу собрались в дорогу, и, укравши на лесопилке две пилы, вернулись с ними поутру.

Потом Юзек Лущик перекрестил место, где должна была стоять хата, сам перекрестился, сложил руки и сказал, подняв глаза к небу:

– Господи Боже Всемогущий, во Святой Троице Единый, Пресвятый Господь Иисус Христос Распятый, Дух Святой, Матерь Божия и Вы, все Святые Господни и Ангелы, будьте нам в помощь, чтобы работа наша шла и до конца дошла, чтоб ни при ней, ни с ней никакого несчастья не было, а чтобы Тебе на славу, людям на пользу выросла эта изба, и благословение Господне чтоб вечно с ней было, чтоб никто из нас не болел в ней, чтоб не было никакой измены, чтоб никакая скотина, ни конь, ни корова, ни овца, старая ли, молодая ли, или что хочешь, краденое из Спижа ли, или пониже откуда, не переводилось в ней, а чтобы мы в здоровьи там жили, деньги наживали и Твое Господне имя, Отче Предвечный, хвалили: так наш Господь Бог во Святой Троице Единый и Ты, Господи Иисусе Святый, помоги! Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!

Вскоре потом изба на полянке под Кошистой горой была готова. Люди назвали со разбойничьей избой.

И благословил Господь её строителей, были они здоровы, были у них деньги; да вскоре всем им конец пришел по очереди.

Юзька Лущика, атамана и главного строителя (он лучше всех строить умел) повесили за ребро на крюке в Микулаше Липтовском, и висел он до тех пор, пока не умер – там его и похоронили.

Сташек, его младший брат, умер от воспаления легких – напился воды, устав от погони пограничной таможенной стражи, когда пробирался с табаком в Галицию. Умер он в деревне.

Питонь сорвался с решетки висницкого замка при попытке побега, свалился с большой высоты, разбил голову и умер на месте. Его похоронили на висницком кладбище.

Проворный или Горный Косля последним ушел на тот свет. Погиб он в долине Старолесья у низких озер от пули охотника из Спижа, который охотился на коз.

Похоронил его под собою снегь, а весною орлы разнесли по кускам его тело.

Таков был конец четырех строителей. разбойничьей избы. Но изба видала еще так еще многое на своем веку.

В ней играли знаменитую свадьбу Зоськи Моцарной из Костелиск, свадьбу, которая еще так нехорошо закончилась.

Моцарные славились силой, – и сама Зоська могла положить самого сильного мужика, срубала деревья в лесу, – а когда ей было около тридцати лет, поступила в разбойничью шайку Франка Топора и наводила ужас на все города и местечки за Татрами. Никогда не знавала она любовных объятий: все боялись сойтись с ней. Когда же она стала славиться награбленным богатством (а брала она из добычи, сколько хотела: с ней торговаться никто не смел), Куба Питонь из Костелиск, не бедный, да жадный мужик, начал добиваться её руки.

Не советовали ему люди, да и сама она говорила:

– Куба, оставь лучше, не выдержишь!..

Но уж очень он на богатство зарился, не обращал внимания на добрые советы.

А так как Зоська не очень хотела показаться в хохоловском костеле (там она еще недавно украла двух лошадей у богатого хозяина, Михала Тыльца, которому чуть не вся деревня была сродни), – ей и пришла в голову мысль отпраздновать свадьбу в хорошо ей знакомой разбойничьей избе.