Подлинные записки Алексея Ивановича Ермакова - А. Ермаков

Подлинные записки Алексея Ивановича Ермакова

А. И. Ермаков

© А. И. Ермаков, 2016

Подготовка текста к публикации, предисловие, комментарии, дизайн обложки Варвара Александровна Ермакова

Корректор Елена Васильевна Крамарева

ISBN 978-5-4474-8684-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Алексея Ивановича Ермакова старшее поколение нашей семьи называло просто дядя Алеша. Он и был дядей для моего дедушки, его брата и сестер. Алексей был старшим сыном в большой семье Ермаковых. Рано повзрослел и после смерти отца принял ответственность за младших членов семейства.

Автобиографические заметки Алексея Ивановича Ермакова датированы 1936 годом, однако повествование заканчивается началом 1910-х и представляет собой законченную историю успеха: взросление и становление мальчика из провинции от помощника приказчика до успешного предпринимателя.

Позднее, вырастив собственных сыновей и похоронив жену, Алексей Иванович большую часть времени предпочитал жить с семьей своего брата, Павла Ермакова, в подмосковной Мамонтовке неподалеку от собственного дома – шикарной дачи, построенной для него Львом Николаевичем Кекушевым. К тому времени дача была национализирована и заселена посторонними людьми.

Здесь, в мамонтовском доме своих родственников, в 1936-м – в год семидесятилетия Алексея Ивановича, «на память потомству и в назидание» карандашом в тонких школьных тетрадках и были написаны эти воспоминания. Отдельные фрагменты текста были перепечатаны на пишущей машинке и размножены в нескольких экземплярах среди членов семейства.

Оригинальные тетради автобиографических «записок» были сохранены и несколько лет назад вместе с рядом фотографий переданы его внуком, Борисом Борисовичем Ермаковым, племяннице Алексея Ивановича Татьяне Павловне Ермаковой. Тогда же было принято решение их опубликовать.

Благодаря историям дяди Алеши люди на многочисленных семейных фотографиях сохранили не только имена, но и характеры, карьеры, судьбы.

Алексей Иванович описывает жизнь торговцев текстилем и фабрикантов, быт и нравы московского и краснослободского купечества рубежа веков. Отдельная глава посвящена созданию Товарищества Владимира Лыжина и описывает устройство и модернизацию производства на фабрике В. А. Лыжина в Ивантеевке. Кроме того, автор говорит о роли известного архитектора русского модерна Л. Н. Кекушева в строительстве новых корпусов фабрики, общежитий для рабочих, а так же подтверждает его авторство деревянного дома Лыжина в Ивантеевке (сгорел в 2008 году) и собственного дома в Мамонтовке. С огромной любовью и вдохновением Алексей Иванович пишет о строительстве своей дачи и организации загородной жизни.

Текст сопровождают фотографии и документы из семейного архива. Несколько старых фотографий Краснослободска были предоставлены Анатолием Владимировичем Лютовым.

При подготовке рукописи к публикации для удобства чтения было решено привести текст в соответствие с нормами современного русского языка, при этом мы старались максимально точно сохранить особенности авторского слога, характерную лексику и стиль письма.

Написанные живым русским языком «записки» будут интересны не только специалистам: историкам, искусствоведам и краеведам, но и широкому кругу читателей, всем, кому небезразлична история России.

24 декабря 1936 года

Дорогие мои дети: Борис, Марья, Леонид и Вероника1

на память потомству и в назидание хочу изложить автобиографию пройденного пути моей жизни, чего может добиться человек при непременном условии: честность, трудолюбие и терпение.

Детство

Родился я 23 февраля 1866 года в деревне Жиливо2, Московской губернии Коломенского уезда. Отец мой, временнообязанный крестьянин графини Санти, Иван Павлович, и мать, Мария Михайловна, проживали у своих отца и матери – Павла Евсеевича и Василисы Федоровны. Мать занималась крестьянством, а отец жил на стороне, верстах в 700 от этого места, приезжал в деревню очень редко, так что в отрочестве я его не помню. Нас было двое: я и брат Василий.

Дедушка и бабушка нас очень любили и баловали. В памяти сохранилось, как я ездил с ними верхом на лошади; собака Волчок, которая пропадала и вернулась с зайцем; набиваем погреб – дедушка внизу ровнял снег, а мы, надрываясь, кричали, что его там зароют; мать порола за то, что съел без спросу яблоко, приготовленное для какой-то больной, и, так как порка происходила в запертой светлице, а мать, несмотря на стук, ее не отпирала, то дедушка с бабушкой навалились на дверь, сорвали крючок и меня отбили; руку я разбил правую – упал на камень. Долго меня возили к какому-то старику-костоправу. Когда он ее вправлял, боль была страшная.

Прожили мы у дедушки до пятилетнего возраста, затем приехал отец и забрал нас к себе, в город Краснослободск Пензенской губернии, где он служил приказчиком у купца Бажанова. Когда нас везли в поезде, то окружающие спрашивали: «Аль в приемыши взяли, что ребята так надрываются?» И кричали мы на протяжении верст 500 до Нижнего, а затем сели в повозку на лошадях и успокоились. Ехали на длинных – это значит на одних и тех же лошадях 200 верст. По дороге останавливались для кормежки лошадей и на ночлег на постоялых дворах. У мордвов грязь страшная, семьи громадные: старик-отец и у него – семь женатых сыновей, ребятишек – уйма. Меня удивило кормление их: на полу в корыто, выдолбленное из дерева, наливали ведро молока, крошили каравай черного хлеба, и они сбегались со всех сторон, слезали с печки и становились у корыта на колени учапистовать. Молодуха подливала молока и крошила хлеба, пока не наедались досыта.

Сколько же скота у них было! Громадные крытые дворы: рогатого скота сотни, лошадей 50 штук, а овец, свиней, кур, гусей, уток – не перечесть. Хлеб стоял в одоньях немолоченный лет по десяти. И все это огромное хозяйство управлялось стариками – отцом и матерью, воля которых для всей семьи была беспрекословна.

Приехали в Краснослободск. Город стоит на высокой горе, внизу большая река Мокша, много церквей, чему очень рада была мать – религиозная женщина. В деревне она очень скучала об этом. Церковь была на расстоянии пяти верст в селе Васильево. Поместились на квартире у хозяина в молодцовской – так называется комната, где жили приказчики. Обедать ходили на хозяйскую кухню, куда пришла и хозяйка посмотреть на приезжих. Погладила нас по голове и оделила пряниками, а мы, дикари, все прятались за спину матери и даже не поблагодарили ее, за что мать, придя к себе, нас ругала. Меня хозяйка поразила тем, что была очень бела и нарядна. После мы с братом выходили на двор и дожидались, когда она начнет кричать с крыльца кучеру тонким голосом, надрываясь: «Николай! Ай! Ай! Запрягай! Ай! Ай!» Через несколько минут ей подавали рыжего рысака в коляске, и она уезжала.

Вид Краснослободска со стороны реки Мокши. 1910-е

Первое наше знакомство, когда мы жили у хозяина, было с монахиней, которую звали мать Манефа. Она была в монастыре закупщицей и большой приятельницей отца. Лавка, где торговал отец, имела все: от дегтя до бархата. Она любила выпить, и отец всегда наливал ей бутылочку лиссабонского вина. Этим же страдали многие монахини, так что, приходя в лавку и не застав отца, они наведывались несколько раз, других же продавцов они стеснялись. И вот эта-то Миневна в городе была каждый день и, разделавшись с покупками, заходила к нам пить чай, приносила игрушки и гостинцы. Мать всегда готовила самовар. Ждали ее всегда с нетерпением и на дворе еще кидались к ней на шею, и часто, не выдержав тяжести, она валилась на пол, и мы ее с поцелуями поднимали на ноги.

У хозяина жили месяца три, пока обзаводились необходимыми принадлежностями для домашнего обихода. Сняли квартиру у Макулова – особнячок (33 рубля в месяц), имевший одну комнату с русской печью и передней. Отец наносил нам много игрушек – разных зверей, и мы, забравшись с братом на печку (на полу было холодно), проводили там целые дни. Часто приходили к нам хозяйкины дочери Маша и Лиза – девицы уже в возрасте, мяли и целовали нас без конца. Ребята мы были интересные: толстые, краснощекие, называли нас «огурчиками». Прожили у них одну зиму, весной переехали на новую квартиру к Тихомирову. Квартира была уже в три комнаты. Семьи прибавилось: родились брат Митроша и сестра Таня. Митроша вскоре умер. Мать, пока он лежал на столе, не спускала с него глаз, прощаясь с ним навсегда.

Была у нас нянька – девочка лет пятнадцати, и вот, когда мать отлучалась куда-либо, поднимали мы такую войну! Пускались в ход валенки, подушки; квартира представляла разгром. Ну и попадало же нам за это!