Неимоверное счастье - Виталий Рапопорт

Рапопорт Виталий

Неимоверное счастье

Виталий Рапопорт

Неимоверное счастье

Проснувшись и не открывая еще глаз, графиня оказалась во власти тяжелящего, гнетущего настроения. Это уныние, эта безнадежная тоска были ее повседневные ощущения. Она привыкла жить с ними и затруднилась бы определить, когда это началось. Сразу пришло на память, что сегодня предстоит аудиенция у государя. Ради этого она приехала в Петербург, хлопотала, унижалась и просила у разных людей. Волнения, однако, не было. От долгого, две недели без малого, ожидания, она было потеряла терпение, ее одолела тоска по дому. В пятницу, вчера, она положила непременно возвращаться. Предстоящая Страстная неделя, состояние нервов -- все говорило в пользу того, чтобы назначить отъезд на воскресенье 14 апреля, во что бы то ни стало. Не откладывая, поехала благодарить Шереметеву за хлопоты и объяснить, что ждать долее не может. Шереметьева, у которой в это время была принцесса Мекленбургская, ее не приняла, посчитав, что это другая графиня Софья Андреевна Толстая, а именно -- девушка, сестра Александры Андреевны. Этот афронт ее не остановил. Она отправилась к Зосе Стахович, рассказала о своем решении возвращаться в воскресенье, попросив передать Шереметьевой, чтобы та сообщила государю. От Зоси она проехала к Александре Андреевне -проститься. В двенадцатом часу, когда была уже в постели, принесли от Зоси записку: государь через Шереметьеву просил завтра в 11S часов утра в Аничков дворец.

Она приехала в Петербург 30 марта -- хлопотать по арестованной XIII части Полного собрания сочинений. Поезд прибыл рано поутру, у Кузминских только вставали. Хозяин был на ревизии Балтийских губерний. Танясестра очень ей обрадовалась, поместила в своей спальне. Тут же пригласили Стаховича Мишу, который сообщил, что вызывал ее в Петербург письмом для свидания с государем, согласие на каковое выхлопотала двоюродная сестра государя Елена Григорьевна Шереметьева, рожденная Строганова и дочь Марии Николаевны Лихтенбергской. Предлогом для аудиенции была просьба, чтобы цензуром произведений Льва Николаевича был сам царь. Письма, упомянотого Стаховичем, она не получала: оно или пропало, или никогда послано не было, потому что Стахович человек не слишком правдивый: благовоспитанный, приятной наружности, пьесы Островского читает вслух превосходно, солгать, однако, может с легкостью. Одно время он усиленно ухаживал за Таней, но ничего из этого не вышло. Таня, увы, находится под влиянием ЛJвочкиной идеи, что от плотской любви следует воздерживаться, даже в браке. Лучше про это не думать.

Для окончательного назначения аудиенции требовалось послать формальную просьбу государю. Приготовленный Стаховичем набросок ей не понравился, но она его взяла: Шереметьева хлопотала ради очень ею любимой Мишиной сестры Зоси. По поводу этого письма она свиделась с Николаем Николаевичем Страховым, который тоже признал Мишину форму неудовлетворительной, дал свой вариант. С двух этих набросков она составила третий -- свой. Брат Вячеслав сделал окончательную редакцию:

"Ваше Императорское Величество, принимаю на себя смелость всеподданейше просить Ваше Величество о назначении мне всемилостивейшего приема для принесения личного перед Вашим Величеством ходатайства ради моего мужа, графа Л. Н. Толстого. Милостивое внимание Вашего Величества даст мне возможность изложить условия, могущие содействовать возвращению моего мужа к прежним художественным, литературным трудам и разъяснить, что некоторые обвинения, возводимые на его деятельность, бывают ошибочны и столь тяжелы, что отнимают последние духовные силы у потерявшего уже свое здоровье русского писателя, могущего, может быть, еще служить своими произведениями на славу своего отечества.

Вашего Императорского Величества верноподданная

Графиня София Толстая

31 Марта 1891 г."

Господи, и это ради "Крейцеровой сонаты", малейшее упоминание о которой заставляет кипеть ее кровь... Не зная, как послать просьбу к государю, Таня-сестра сделала через телефон запрос Сальковскому, занимающему высокий пост при почте. Тот на другое утро прислал курьера с запиской, где обещал, что письмо в тот же вечер будет доставлено государю в Гатчину.

Аудиенция между тем сильно задержалась из-за того, что того же 1 апреля по пути в Крым умерла великая княгиня Ольга Федоровна. По обычаю и этикету при дворе девять дней не было никаких действий. Теперь, когда благодаря ее решительности дело сдвинулось с мертвой точки, она еще раз обдумала главные пункты предстоящего разговора с государем. Первым делом добиваться снятия цензурного запрещения с XIII части Полного собрания сочинений, сверх этого -- чтобы впредь ЛJвочкины вещи просматривал сам государь. Но в ту же минуту мысли ее невольно повернулись к тому, что день и ночь было у нее на уме -- к разладу с мужем. То, чего он хотел от нее, на словах, она не могла выполнить, не выйдя прежде из семейных, сердечных и деловых оков, в которых находилась. ЕJ все чаще посещало желание уйти. Уйти так или иначе, из дому или из жизни, уйти от этой жестокости, от этих непосильных требований. Она стала любить темноту. Когда было темно, она вдруг веселела, вызывала воображением всJ, что любила в жизни, и окружала себя этими призраками. Нередко она, будучи одна, ловила себя на том, что говорит вслух. Это пугало: не сходит ли она с ума. То, что темнота была ей мила, не значит ли это, что мила ей смерть?

В 73-м году умер от крупа сын Петя, здоровый, светлый, веселый мальчик, ему и полутора лет не исполнилось. Это была первая детская смерть за одиннадцать лет их с ЛJвочкой брака. Но тогда они были вместе, заодно. На следующий год, все еще горюя по Пете, она родила пятого сына, Николая. Два месяца спустя умерла постоянно проживавшая в их доме тетушка Татьяна Александровна Ергольская, с которой ЛJвочка писал Сонечку в "Войне и мире", очень им любимая. Они не успели придти в себя, как грянула новая беда: у маленького Коли обнаружили водянку мозга; он вскоре умер. Только что вышел в свет "Русский Вестник" с первыми главами "Анны Карениной", принятой публикой восторженно. ЛJвочке надо было работать над продолжением. Софья Андреевна была безутешна. Ухаживая за детьми, лежавшими в коклюше, она заразилась сама. Как обычно, она была беременна. Дети, слава Богу, выздоровели, но она преждевременно разрешилась девочкой, которая умерла через полчаса. Даже на этом не остановилась вереница смертей, постигшая Ясную Поляну: на исходе 1875 года ушла из жизни другая тетушка, Пелагея Ильинична Юшкова, поселившаяся у них после смерти Татьяны Александровны.

Пять смертей за два года! И все равно в то время ей было легче переносить удары судьбы, потому что в ее тогдашней жизни всегда присутствовала надежда. Единственная за 1875 год запись в ее журнале живо напомнила про то время. Здоровье ее расстроилось, она исхудала, кашляла кровью, ее изводили непрекращающиеся мигрени. Она впала в апатию и скуку. Однообразие событий уединенной деревенской жизни, особенно тягостное зимой, неисчислимые хлопоты с детьми и по дому приводили ее в отчаяние. Она гнала от себя эти чувства, вооружаясь мыслью, что для детей, для их нравственного и физического здоровья деревенская жизнь -- самое лучшее. Ради этого ей удавалось утешить свои личные, эгоистические чувства, хотя порой она ужасалась этого животного, тупого равнодушия ко всему, с чем ей приходилось сражаться каждый день. ЛJвочка тогда тоже переживал трудное время. Унылый и опущенный, он сидел без дела, без труда, без энергии, без радости целыми днями и неделями и как будто с этим смирился. Это выглядело как нравственная смерть, ей казалось, что долго он так жить не сможет. В их отношениях тоже царила взаимная апатия. Еще она боялась, что когда дети подрастут и у них будут новые потребности, ЛJвочка не будет ей помощником, все ляжет на нее одну. Но тогда она верила и надеялась, что все обойдется, что Бог еще раз вложит в ЛJвочку тот огонь, которым он жил и будет жить...

Сказать по правде, болезненные странности поведения обнаружились у ЛJвочки давно, по завершении "Войны и мира". Он, как видно, вложил столько своих мыслей и переживаний в героев романа, что, расставшись с ними, ощутил страшную пустоту. ЛJвочка в то время часто жаловался, что его мозг не дает ему покоя, что для него все кончилось, что пора умирать. Она пыталась его уверить, что ему далеко до старости, просто он переутомился и не вполне здоров. ЛJвочка занялся чтением философов, особенно Шопенгауэра. В сентябре 69-го года с ним приключилось, то, что они в семье называли "Арзамасская тоска". Он поехал в те края с целью прикупить земли. Ночью в гостинице он проснулся и долго не мог соообразить, где находится. На него нашла тоска, страх, ужас, какого он не испытывал в своей жизни. Пытаясь успокоиться, он стал говорить себе: это глупость, чего я боюсь? -- Меня, -- ответил голос смерти. -- Я тут. Это воспоминание засело в нем глубоко. Прошло несколько лет и нечто подобное повторилось в Ясной Поляне. Это было после всех тех ужасных потерь в семидесятые годы. Как-то ночью старший сын Сергей, спавший на первом этаже, во сне услыхал настойчивые крики отца "Соня! Соня!" В испуге он вскочил с постели и отворил дверь, в коридоре стояла кромешная тьма. Крики продол-жались. Она появилась на верхней площадке со свечой: