Неимоверное счастье - Виталий Рапопорт

"В. м. и п. с. с. ж. н. м. м. с. и н. с.", -- написал он.

"Ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья", -- прочла она. (Господи, ему было тогда 34 года!)

Сердце ее сильно билось, в висках стучало. -- Ну, еще, -- сказал он и стал писать:

"В в. с. с. л. в. н. м. и в. с. Л. З. м. в. с в. с. Т."

"В вашей семье существует ложный взгляд на меня и вашу сестру Лизу. Защитите меня вы с вашей сестрой Танечкой?" -- быстро и без запинки прочла она.

Он не удивился, точно это было самое обыкновенное дело. Послышался недовольный голос матери. Погасив свечи, они распрощались. Другим эта история может показаться придуманной, но она помнит все до мельчайших подробностей, равно, как и ЛJвочка, который использовал многие детали в сцене объяснения Кити и Левина.

На обратном пути они снова на один день остановились в Ясной Поляне. Послали в Тулу нанять большую анненскую карету (их так называли по содержателю Анненкову). Когда она пришла прощаться с графом, он неожиданно объявил, что едет с ними в Москву: "Разве можно теперь оставаться в Ясной Поляне? Будет так пусто и скучно". Всего набралось семь пассажиров: пятеро Берсов (включая маленького Володю) и Лев Николаевич с сестрой. В карете было шесть мест: четыре внутри и два сзади, как в крытой пролетке с верхом. Постановлено было, что Лев Николаевич будет постоянно занимать одно наружное место сзади, а на втором -- они с сестрой Лизой будут чередоваться. Она зябла, куталась и испытывала такое спокойное счастье рядом с любимымы автором "Детства", а он длинно и поэтично говорил про свою жизнь на Кавказе. Минутами она засыпала, а когда просыпалась, все тот же голос продолжал рассказывать кавказские сказки. На последней станции Лиза упросила ее уступить ей свою очередь ехать рядом с графом, но он, узнав про это, пересел к кучеру на козлы...

В Москве Лев Николаевич снял квартиру у немцасапож-ника, он почти каждый день приезжал к ним в Покровское. Они много гуляли и беседовали. Однажды он спросил, пишет ли она дневник. Она ответила, что давно пишет, с 11 лет, а еще прошлым летом сочинила длинную повесть. На просьбу дать на прочтение дневник, она сказала, что не может, тогда он попросил, чтобы дала хоть повесть. Она, преодолевая робость и смущение, согласилась. Повесть, написанная этим летом, была тесным образом связана с ее переживаниями. Себя она описала в виде черноглазой, страстного темперамента Елены, у которой две сестры: старшая холодная Зинаида и младшая всеобщая любимица Наташа. За Еленой ухаживает молодой человек 23 лет (в нем легко узнавался конногвардеец Митя Поливанов), но ее сердце отдано другу семьи Дублицкому, средних лет и непривлекательной наружности. Дублицкий, которого все прочат в женихи Зинаиде, все больше привязывается к Елене. Разрываемая между любовью и долгом, Елена собирается уйти в монастырь...

На вопрос, прочитал ли он повесть, он ответил равнодушно, что просмотрел. Позднее она увидела в его дневнике: "Дала прочесть повесть. Что за энергия правды и простоты". Она запомнила эти чудесные августовские лунные вечера и ночи -- стальные, свежие, бодрящие... В начале сентября они вернулись с дачи в Москву. Как всегда после дачи и жизни с природой, все в городе угнетало, казалось тесно, скучно, замкнуто. Ежедневные посещения графа продолжались. Однажды она призналась матери: "Все думают, что Лев Николаевич женится не на мне, а он, кажется, меня любит". Мать рассердилась: "Вечно воображает, что все в нее влюблены. Ступай и не думай глупостей". Отец был тоже недобр с ней. Он был рассержен, что Лев Николаевич, бывая у них столь часто, не делал, по русскому обычаю, предложения старшей дочери. Положение в доме стало натянутое и тяжелое.

14 сентября он сказал ей, что должен сообщить нечто важное, но не объяснил что. Догадаться было нетрудно. Она играла ему на рояле вальс Il Baccio, который выучила, чтобы аккомпанировать пенью сестры Тани. Он стоял, прислонившись всей фигурой к печке, и говорил, говорил. Музыка мешала другим слышать его слова, и как только она заканчивала, он просил играть еще. Так она повторила этот вальс раз десять. Она не помнит его слов, только смысл: что любит, что хочет на ней жениться. Все это были только намеки. Через день, в субботу, он опять провел у них целый день и, выбрав минуту, когда на них никто не смотрел, позвал ее в пустую комнату матери: "Я хотел с вами говорить, но не мог. Вот письмо, которое я несколько дней ношу в кармане. Прочтите его. Я буду здесь ждать вашего ответа".

Она бросилась в девичью комнату, где три сестры жили вместе, и стала читать, перескакивая через строчки:

"Софья Андреевна, мне становится невыносимо. Три недели я каждый день говорю: нынче все скажу, и ухожу с той же тоской, раскаянием, страхом и счастьем в душе. И каждую ночь, как теперь я перебираю прошлое, мучаюсь и говорю: зачем я не сказал, и как, и что бы я сказал..." Смысл прочитанного плохо доходил до нее. Наконец, она дошла до слов: "Скажите, как честный человек, хотите ли вы быть моей женой?" Она хотела бежать назад, но в дверях столкнулась с Лизой, которая бросилась к ней с вопросом: Ну что? -- Le comte m'a fait la proposition -- Откажись!

Призванная Таней мать сразу догадалась, в чем дело: "Поди к нему и скажи свой ответ". Со страшной быстротой, точно на крыльях, она вбежала в комнату, где ждал Лев Николаевич.

-- Ну что?

-- Разумеется, да.

Через несколько минут весь дом знал, что произошло. Все стали их поздравлять. На другой день были совместные ее и матери именины, где объявили о помолвке. Среди многочисленных поздравлений еJ очень развеселил старый университетский профессор, учивший их французскому:

-- C'est dommage, que cela ne fut m-lle Lisa, elle a si bien йtudiй (Как жаль, что не Лиза, она так хорошо училась).

ЛJвочка настоял, чтобы венчаться через 5 дней. Он принес ей свои дневники. Она провела ужасную ночь, читая про его холостяцкие похождения, много плакала, но к утру успокоилась. Когда он пришел узнать ее реакцию, она его простила. Кажется, что-то осталось на душе... В день свадьбы он явился с решительным вопросом, любит ли она его, мать его прогнала. Потом было венчание в дворцовой церкви, на которое жених опоздал из-за невозможности достать рубашку, и прочая путаница; все это прекрасно описано ЛJвочкой в "Анне Карениной".

III

Пора было вставать. Предстояло еще уладить дела перед отъездом, заплатить разным лицам. Попросив Таню-сестру уложить оставшиеся вещи, она стала одеваться. Траурное черное платье, было заказано нарочно к случаю, равно, как черная кружевная шляпа с вуалью. Когда ее позвали смотреть знаменитую Дузе, она не поехала -- денег пожалела, кроме того, была слишком разбита нервами. Все это время в Петербурге она спала не больше 5 часов.

Сердце ее билось учащенно, когда она в карете Ауэрбах въехала на двор Аничкова дворца. У ворот и у крыльца солдаты отдавали ей честь, в ответ она кланялась. В передней спросила щвейцара, есть ли приказание принять графиню Толстую, ответ был: нет. Спросили еще кого-то, такой же ответ. Сердце у нее упало. Кто-то позвал скорохода государя. Пришел молодой человек благообразной наружности в огромного размера треугольной шляпе, одетый в красный с золотом камзол. Со страхом в душе она повторила свой вопрос. "Как же, ваше сиятельство, государь, вернувшись из церкви, уже о вас спрашивал", -- ответил он и побежал по крутой лестнице, обитой ярко-зеленым ковром, очень некрасивым. Она бросилась за ним, не соразмерив сил. Наверху почувствовала такой прилив крови к сердцу, что испугалась, что сейчас умрет. Скороход вернется звать ее к государю и найдет труп. Или она слова не сможет выговорить. Ей было трудно дышать. Присев, хотела спросить воды и не могла. Вспомнила, что загнанных лошадей начинают медленно выводить. Встав с дивана, стала прохаживаться по гостиной, но сердце долго не успокаивалось. Она развязала под лифом корсет и, присев на диван, принялась растирать грудь рукой. Все это время она думала, как дети примут известие о ее смерти.

Только через несколько минут ей стало легче, и она смогла осмотреться. Гостиная была уставлена красной атласной мебелью, в центре женская статуя с двумя мальчиками по бокам. В простенках арок, отделявших гостиную от залы, стояли два зеркала, везде множество растений и цветов. Когда ей было дурно, она не отрываясь смотрела на роскошные ярко-красные азалии. Окна выходили на скучный мощеный двор с двумя каретами. По двору ходили солдаты.

Никогда в нем не было подлинной любви, одна чувственность. Это особенно чувствуется в лJвочкиных дневниках. Ее поразил один вырванный листок, поразил грубым цинизмом разврата. Боже, как много в нем цинизма! В 52-ом году он записал в дневнике: "Любви нет, есть плотская потребность сообщения и разумная потребность в подруге жизни". Видимая нить связывает старые дневники ЛJвочки с "Крейцеровой сонатой". Интересно, какой ЛJвочка настоящий: этот или тот, который писал ей начальные буквы слов на карточном сукне? Перед свадьбой она быстро бросила читать его дневник, слишком это было ужасно для восемнадцатилетней девушки. Вот так Таня-сестра после знакомства с дневниками ЛJвочкина брата Сергея отказалась выйти за него... Если бы она тогда дошла до этого мерзкого признания, то никогда, ни за что не вышла бы за него замуж. Нет, не могут ужиться эти два понятия: чистота женщины и разврат мужчины. Разврат мужа делает невозможным счастье брака. Удивительно, что несмотря на все это они прожили такую брачную жизнь. Их счастье стало возможно только благодаря ее детскому неведению. И еще чувству самосохранения. Она инстинктивно закрывала глаза на всJ прошедшее, она умышленно, оберегая себя, не читала всех его дневников и не расспрашивала про прошлое. Иначе погибли бы они оба. Он не знает, что только ее чистота их спасла. Этот хладнокровный разврат, эти картины сладострастной жизни заражают, как яд. Женщина, увлеченная кем-нибудь другим, могла бы сказать мужу: "Ты осквернил меня своим развратом, так вот тебе за это!"