Мерзавец - Сабрина Пейдж

Я, блядь, ненавижу блины.

Кажется, я потерялась в своих мыслях, угольный карандаш всё ещё двигался по странице альбома для рисования, а я утопала в этом звуке, что был своего рода медитацией для меня. Да, искусство было моим наркотиком, чтобы забыть всё плохое. Я стала заниматься им после смерти моей мамы, в шкафу в спальне у меня есть коробка, наполненная этюдами и картинами с того времени.

Стук в дверь выдернул меня из мыслей. Я тут же закрыла свой альбом для рисования и сунула его под матрас.

Роуз стояла на пороге, одетая в платье и фартук. Она другая причина, почему это место чувствовалось как дом. Роуз смотрела за мной до того, как мы переехали в округ Колумбия, и работала у нас каждое лето после. Также эта женщина заботилась о моей маме, когда та заболела. И после смерти моей мамы она была той, кто гладил мои волосы и мягко говорил со мной, когда я рыдала, растянувшись на подоконнике в библиотеке и устроившись головой у неё на коленях.

Когда посмотрела на неё, то испугалась, что она поймёт, чем я занималась. Бросила взгляд на постель, как будто бы альбом, заполненный рисунками обнажённого Колтера, может каким-то образом выпрыгнуть из своего убежища под матрасом и показать себя во всей красе. Но, конечно, он спрятан.

— Кейт, — проговорила она, теребя пальцами свой фартук. — Уже два часа дня. Тебе не пойдёт на пользу сидение в своей комнате.

Я пожала плечами.

— Я просто рисую.

Она качает головой и цокает языком:

— Я пеку булочки с корицей и хлеб. Ты просто обязана поесть. От тебя скоро останутся одна кожа да кости.

Я засмеялась:

— Роуз, я набрала вес во время выпускных экзаменов. И да, я скоро в джинсы не влезу, если буду так есть, — но всё-таки следую за ней вниз.

Она неодобрительно покачала головой и снова цокнула языком.

— Ну да, такая толстая, что прямо из штанов выпадаешь, — бормочет Роуз. — Ох, уж эти современные дети.

— А что мы? — спрашиваю я, выдвигая стул, который стоит у огромного стола на кухне.

Мраморная поверхность вся усыпана мукой и пекарскими штучками. Роуз достаёт что-то из тумбочки, а затем передо мной оказывается огромная — практически размером с мою голову — свежеиспечённая булочка с корицей, политая глазурью.

— Ешь, — командует она. — В моё время были худыми из-за того, что не могли купить себе еду.

— Конечно, мамочка, — мне не нужно повторять дважды, чтобы съесть гигантскую коричную улитку. Мокнув палец в глазурь, я сунула его в рот, мои глаза непроизвольно закрылись. Боже, как же вкусно, она ещё тёплая из духовки и намного лучше, нежели та магазинная хрень.

Когда я открыла глаза, Роуз смотрела на меня, ожидая вердикта.

— Ну?

— Что «ну» Роуз? — спросила я, ухмыляясь.

— Юная леди, вот только не нужно этого сарказма.

— Это просто потрясающе. Конечно, ты как всегда на высоте.

Её лицо озарила улыбка, и она снова занялась тестом.

— Ты будешь виновата в том, что я начну появляться на первых страницах газет с заголовками «Дочь сенатора жирная», — говорю я, запихивая большой кусок себе в рот.

Роуз фыркает и указывает на меня скалкой. Она выглядит немного угрожающе, её седые волосы собраны в пучок, а очки немного сползли на носу.

— Чтобы больше я не слышала с твоего рта таких слов, Кейт Харисон.

— Что?

— Ты прекрасно поняла, о чём я. Это дурацкое слово. Жирная.

— Просто говорю о том, что будут болтать СМИ, — защищаюсь я.

Она снова поворачивает ко мне свою голову.

— Ты говоришь, как та женщина, — «та женщина» — PR-менеджер моего отца. Думаю, официальный термин — директор по связям. Мона. Роуз прекрасно знает её имя, но предпочитает не произносить его. — Та женщина, которая одевает тебя и говорит всякую ерунду.

Уже представляю, что скажет при встрече Мона, увидев меня снова, и уже слышу, как она говорит «тотальная катастрофа». Я просто картинка для моего отца на обложки газет и журналов. Мне бы хотелось увидеть её лицо, если она узнает, что Колтер показал мне не только средний палец.

— Ты прекрасно знаешь её имя, Роуз, — говорю я. — Мона.

Она продолжает раскатывать тесто:

— Ты становишься всё больше и больше похожей на неё, знаешь?

— Правда? — переспрашиваю, мой рот полон, а я представляю себе Мону: высокую и худую, с огненно-рыжими волосами, подстриженными в идеальный боб, вечно одетую в костюм, подогнанный под её модельную фигуру. — Я совсем не выгляжу как Мона.

Роуз принялась добавлять корицу в тесто и снова раскатывать его.

— Нет, не как Мона. Не глупи. Ты похожа на свою маму.

— Моя мама была элегантной и безупречной, — говорю. — Я полная противоположность этого. Я стараюсь быть изысканной. Но после фото в газете…

Роуз ещё не упоминала о них. Но я знаю, что она уже видела их. Она не отрывается от теста, но я уверена, что на её лице улыбка.

— Я видела тебя с тем мальчиком, новый…

— Новый сводный брат.

Она лепит булочки, а затем выкладывает их на противень. Это уже второй противень булочек с корицей, и боюсь, что они все предназначены для меня.

— Сводный брат. Я думала, ты его позовёшь с собой.

— Ты уже встречалась с Эллой? — спрашиваю я. Интересно, а если мой отец уже привозил сюда Эллу. Интересно, как долго он держал свой секрет в тайне.

Роуз поджимает губы:

— Это, конечно, было новостью и для меня. Хотя ничего удивительного, что я не знала об этом.

— Она крутая звезда.

Роуз приподнимает брови:

— Ещё бы. Ты же знаешь, какие у твоего отца политические мотивы.

Я фыркаю, в то время как Роуз засовывает противень в печь:

— Они приедут завтра, ты же знаешь.

— Хорошо, — говорю я сквозь стиснутые зубы. Не хочу видеть эту парочку. Но ещё больше я не хочу видеть Колтера.

— Кхе-кхе, — кашляет она, чтобы привлечь моё внимание. — Так вот почему ты здесь, хотелось побыть подальше от всего этого, — она поворачивается ко мне, её руки на бёдрах. — Ты же знаешь, что я не очень рада видеть целыми днями тебя, сидящую в своей комнате. Она не станет заменой твоей матери.

— Это не так, — протестую. Я уже не та маленькая девочка, которая верит в сказки и будет рада этой суке. Я раздражена и зла на своего отца, он лицемерный и лживый, вечно диктующий, как мне жить.

Кроме той ночи с Колтером.

— Ну, так что?

— Ничего, — не могу рассказать ей о том, что произошло с Колтером. Этого больше не повторится. Не стоит это повторять в любом случае.

Роуз смотрит на меня.

— Убирайся из дома, — командует она. — Иди и развейся со своими друзьями. Джо тут телефон чуть не оборвала, всё спрашивала о тебе. Ты не отвечаешь на её сообщения и звонки.

Джо — подруга моего детства, которую я вижу каждое лето, приезжая домой. Мой отец ненавидит её, потому что она не «одна из нас», что на самом деле значит, что Джо ходит в обычную школу. Он даже как-то закрыл меня дома на две недели из-за дружбы с ней, пока Мона не сказала, что это может рассматриваться как элитарность, что я бросаю друзей детства, потому что они выходцы из рабочих. Я избегаю её, потому что она захочет узнать пикантные подробности о моей новой семье, а я не хочу выкладывать сплетни на тарелочку.

— Я позвоню ей.

Роуз протянула мне телефон и вышла из кухни:

— Мне надо заняться стиркой. Иди повеселись. Будь нормальным ребёнком.

— Я больше не ребёнок, Роуз, — говорю я, пятясь назад. — Я уже взрослая. Уже в течение месяца.

— Иди уже, — кричит она. — Ты можешь побыть взрослой, когда приедет твой отец.

Я пролистала историю вызовов в поисках номера Джо. К чёрту быть взрослой. До сих пор единственной хорошей вещью в совершеннолетии была, ну, ночь с Колтером.

ГЛАВА 7.

КОЛТЕР

— Ты серьёзно собираешься поехать в Нью-Гэмпшир на всё лето? Это намного хуже… где, чёрт возьми, та школа, в которую ты пойдёшь? — спрашивает Дэн, расправив свои плечи. Я едва могу слышать его сквозь шум от дерьмовой рок-группы в забегаловке в Северном Голливуде, куда настоял пойти Сет, чтобы мы могли «подцепить шлюх». Как будто в Малибу не было достаточно шлюх.

— Коннектикут, — отвечаю я ему, но он меня не слышит.

Поэтому я пытаюсь разобраться в себе. Два месяца назад Колтер заинтересовался бы этим, напивался и трахнул бы какую-то девушку, имя которой никогда не спросил бы и тем более не собирался запоминать. Дерьмо, нынешний Колтер практически грёбаный монах. Уже прошло две недели, когда я последний раз предпринимал какие-то действия. Не то чтобы я не пробовал. Просто после того поцелуя с Кэтрин в парке, когда она дала мне от ворот поворот и когда я был адски возбуждён, мне не хотелось снова ехать домой к её отцу. Так что я дрочил в гостиничном номере и смотрел телевизор. Офигенно.

— Чувак, — зовет Сет, — Нью-Гэмпшир?

— Ага. Я собираюсь туда на лето, — отвечаю я. — Трастовый фонд.

— Твоя долбаная мамочка, — кричит Сет. Он качает головой, наливая ещё один шот из бутылки, которая стоит на столе, а затем наполняет и мою рюмку. В моей голове уже стоит туман, и, на минутку задумавшись, я представляю завтрашнее похмелье. И какого хрена я поехал в это дешёвый бар в северном Голливуде. Но всё же я запрокидываю голову и залпом выпиваю шот.