Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

людей, столпившихся в приемном отделении, и Эстер печально кивнула. Поначалу весеннее тепло казалось обитателям гетто благословением – наконец-то можно было выбраться из переполненных людьми домов. Но вместе с теплом пришли болезни – и тиф. Болезнь свирепствовала на улицах. Каждый второй страдал от мучительных болей в животе и лихорадки – в июне 1940 года бороться с температурой было нечем.

У насосов стояли постоянные очереди. Некоторые начали рыть собственные колодцы. Мучительнее всего была диарея. Канализации в гетто не было. Отходы на повозках вывозили бедняки, не сумевшие найти другой работы. Раньше, когда в этом районе жило вдвое меньше людей, все было нормально. Но теперь население удвоилось, начался тиф и диарея – и начался хаос. Все воняли, грязь была невообразимой, инфекции распространялись со страшной скоростью. Эстер заставляла домашних мыться, стирать и дезинфицировать свой маленький домик всеми силами, и пока что у них никто не заболел. Но дезинфицирующих средств было мало, поставки в гетто контролировали власти, и получить что-то было невозможно. Недавно запретили переписку с внешним миром. В гетто появилась внутренняя валюта, «марки гетто», которые стали называть «румками» по фамилии их создателя, Румковского. Курс обмена, впрочем, был весьма шатким. Положение в гетто ухудшалось с каждым днем, но никого это не заботило.

Эстер надела шляпу и, борясь с желанием зажать нос, вышла на улицу. Было около девяти вечера, и на улицах было пусто. Еврейская полиция, организованная Румковским, строго следила за соблюдением комендантского часа. Местная полиция вела себя мягче, чем немецкая, но половина новых офицеров гордилась своим положением и пользовалась властью так же безжалостно, как и эсэсовцы. Оружия у них не было, но дубинками они орудовали отменно. А поскольку в гетто у них были друзья и родственники, то коррупция расцвела махровым цветом. Сразу стало ясно, что лучшее из того, что поставляли в гетто, перепадало узкому кругу избранных. Обида нарастала.

Эстер нервно огляделась. Форма медсестры служила пропуском после наступления комендантского часа. Солнце почти село, и улицы были залиты теплым золотым светом, делавшим их обманчиво красивыми. Настроение у Эстер улучшилось, она подняла глаза к небу, пытаясь увидеть там Бога. В эти дни о Боге вспоминалось редко. Все синагоги сожгли. Хотя Румковский сумел получить разрешение на открытие молитвенных домов, регулярно посещали их немногие – там было тесно и грязно, и люди больше боялись болезней, чем Бога. И разве можно их в этом упрекнуть, если они уже оказались в аду?

Эстер встряхнулась и решительно свернула за угол, чтобы добраться до дома, прежде чем ее снова вызовут. Буквально на днях из дома выскочил молодой человек и вцепился ей в руку, умоляя о помощи. Его жена рожала, но единственную акушерку гетто застрелили в драке из-за картошки несколькими днями ранее. Молодой человек умолял Эстер помочь его жене.

– Я не училась акушерству, – пробормотала Эстер.

– Но вы же медсестра, – убежденно ответил он и посмотрел на нее с такой надеждой, что отказать она не сумела.

К счастью, роды оказались легкими. Мать той женщины умерла от тифа неделей ранее, и главной проблемой бедняжки был страх. Как только Эстер ее утешила, роды пошли спокойно. Супруги осыпали ее благодарностями – и вручили свежий батон, чему она обрадовалась гораздо больше. Молодой отец работал в пекарне и мог выносить маленькие хлебцы – с тех пор они периодически появлялись в доме Эстер. Она была благодарна, но с тех пор прошел слух о ее акушерском мастерстве, и Эстер боялась, что ее могут вызвать на более сложные роды. Через молодых поляков, которые, рискуя быть застреленными, осмеливались приближаться к изгороди и оказывать услуги евреям за деньги (настоящие деньги, а не бессмысленные румки), она передала записку Ане с просьбой передать ей медицинские книги и дать какие-то советы, но та еще не ответила.

Войдя в дом, она на мгновение остановилась, собираясь с мыслями. Она слышала, как Рут и Сара спорят на кухне, как лучше сделать говядину мягкой, – словно сегодня это имело какой-то смысл! Эстер прислонилась к стене и немного постояла, переводя дух.

– Эстер! – по узкой лестнице сбежал Филипп и обнял жену. – Ты вернулась!

Радость в его голосе была настолько неподдельной, что Эстер не сумела сдержать слез. Филипп потянулся и осторожно вытер ее щеки.

– Не плачь, моя чудесная девочка! Все хорошо, мы вместе… Ведь правда?

Он так крепко ее обнял, что они стали почти единым целым. Она почувствовала, что расслабляется, и обвила мужа руками, стараясь притянуть его еще ближе. Стесненные обстоятельства не ослабляли их желания. Напротив, любовь их стала еще слаще и острее. Единственное, чего она боялась, это беременности. Как бы ни хотелось ей родить Филиппу ребенка, но грязное гетто – не место для детей. Филипп был с ней согласен. На прошлой неделе он вернулся домой из своей швейной мастерской с «защитой». Не самое удобное приспособление, но Эстер было приятно, что он позаботился о ней, и ее любовь к мужу возросла безмерно.

– Может быть, пойдем прямо на чердак? – шепнула она.

Филипп страстно поцеловал ее.

– Хорошо бы, но наши мамы ждали твоего возвращения весь вечер. У нас сегодня мясо!

– Мясо?!

Рот Эстер мгновенно наполнился слюной. Теперь она поняла, в чем было дело. Она игриво посмотрела на мужа.

– Что ж, тогда…

– Кусок говядины тебе дороже меня?

– Даже самый крохотный кусочек дороже!

Филипп схватился за сердце.

– Какой удар!

Эстер хихикнула, на мгновение позабыв об ужасах гетто.

– Тебе повезло: я – медсестра и смогу тебя вылечить.

– Правда?

– Но только после мяса!

Филипп заворчал, но все же поцеловал жену, взял ее за руку и повел на кухню.

– Эстер!

Все радовались ей как никогда. Раз она пришла, можно раскладывать по тарелкам то, что кипело в кастрюле на плите. Все расселись за столом – в доме было так тесно, что сидели они, практически прижавшись друг к другу. Но сегодня всем было все равно. Все, не отрываясь, смотрели, как Рут осторожно раскладывает по тарелкам жаркое – сегодня рядом с обычной картошкой и брюквой лежали сочные куски мяса. Сара нарезала хлеб – похоже, счастливый молодой отец снова отблагодарил Эстер. Глаза ее наполнились слезами при виде такого пиршества.

– Откуда у нас мясо? – спросила она, наполняя ложку бульоном и жмурясь от божественного вкуса.

– У твоей сестры хорошо идут дела на новой работе, – ответила Рут.

Эстер повернулась к Лие. Той исполнилось пятнадцать, и недавно она получила работу в администрации на рынке Балуты. Все немного нервничали, потому что в администрации постоянно бывали немцы, но пока что все было в порядке. По крайней мере, Лия работала в чистом, нормальном здании, а не в грязных мастерских, которые Румковский организовал по всему гетто.

– Тебе платят… мясом?

– Не платят, глупая! – звонко рассмеялась Лия. – Мне платят этими чертовыми румками, как и всем.

– Лия, следи за языком! – возмутилась Рут.

– Прости, мама, – покраснела Лия. – На работе все постоянно чертыхаются.

– Это не значит, что ты тоже должна. Нужно помнить о манерах.

Лия искоса взглянула на Эстер, и та с трудом сдержала смех. Она вспомнила, как они с сестрой как-то спрятались в шкафу для стирки (по размеру этот чулан был почти таким же, как спальня, где теперь ютились их бедные родители) и принялись перечислять все известные им ругательства. Слов